Омилия

«Позвольте испить с нами чаю!» — засуетилась Прасковья Ивановна, встречая гостей. — «У нас чай особенный, с травами. Как раз и самовар поспел!» Она нервно поправила высокую прическу и изобразила на лице улыбку.

«Что же… — важно проговорила седая дама, снимая перчатки. — благодарствуем за приглашение!» Её спутник — худощавый молодой человек, одетый в скромный сюртук, неловко откашлялся, озираясь по сторонам.

«Веди — Палашу!» — шепнула Прасковья Ивановна прислуживавшей девке. — «Да смотри, чтоб без фокусов!»

Аромат чайных роз в саду
Тонким облаком-сном растворился.
Старый дом, ты опять мне приснился -
Столько лет... Я тебя не найду.

В дымке кремовой первый цвет,
Вот роса к лепесткам прильнула,
Словно птица душа вспорхнула
В глубину позабытых лет.

Там, где лето забытых роз -
Сердце детское трепетно бьётся,
Небом синим однажды прольётся
Покаянная капелька слёз.

"...но теперь ваше время и власть тьмы"

Это такое время - падать в объятья ночи,
перебирать сомненья, путать знакомый почерк,
хрустко ломать приличья криками (что есть мочи),
не замечать дорогу, пылью дышать обочин.

Звонкому эху - спорить и (вопреки канонам
не повторяя имя) глохнуть на полутоне.
Лунному свету - гаснуть. Призракам заоконным -
порознь в обьятья ночи падать беззвучным стоном.
 

Суметь не сгинуть, строкой не кануть
в немую бездну безликих снов,
стать белой птицей, что под замками
удержит вряд ли гранит оков.

Земное тело без сожалений
сменить на перья ручной зари -
чтоб улыбнулся рассвету пленный,
в туманной дымке легко парить.

Бездомным ветром к ногам прижаться
(твоим, любимый затворник мой).
Позволь не сгинуть, позволь остаться,
позволь вернуться к тебе... домой.

(Две скороговорки)

1

Две блошки в окрошку для кошки
Крошили картошку по крошке.
Пришла из Каширы шиншилла,
Картошку крошить завершила.

2

Пошила шиншилла детишкам
Из шерсти пушистой штанишки,
Лапшой накормила и кашей
Малышек-шиншиллок мамаша.

Люди бывают розами,
Или бурьянной травой;
Кто молчаливыми грёзами,
Кто-то намокшей лозой...

Люди бывают ромашками,
Или лазурным цветком.
Ну а иные - букашками,
Иль земляным червяком.

Или ещё – незабудками,
Цепким, кусачим репьём.
С добрыми, милыми шутками,
Кто-то с амурным копьём.

Про жадину

Жадину молят, жадину просят,
Виляют хвостом и тапки приносят,
Но он не даёт собаке сосиску,
И рыбки коту не положит в миску:
Всё делает наоборот.

А знаешь? Если он вдруг отвернётся,
То кошка проснётся, и пёс встрепенётся.
Тогда пропадут молока полпакета,
Сосиска,
           и каша,
                      и  даже котлета,
И с колбасой бутерброд!

Храни меня, Господь, храни!
Не дай совсем пропасть.
Всю собери меня внутри
и не введи в напасть.

Держи меня Своей рукой,
храни от злых зубов.
От тёмной силы сбереги,
спаси моих врагов.

Пролейся светом и теплом
на камни наших душ
и научи нас жить в любви,
а козни все разрушь.

Не покидай меня, Господь!
Пребудь во мне.
                          Живи
в суставах, в мыслях, и в душе,
и в сердце, и в крови.

Молю Тебя, не оставляй
без истины огня.
Хоть точечкой
                     во тьме свети
и воскрешай меня.

2006 г.

Пружинит почва под ногами,
Кульбабою смеётся луг,
Лес переполнен голосами
Влюблённых в родину пичуг.

Почуяв дождь, ликуют жабы,
Летят эскадрой комары,
У вербы, на траве лежалой,
День отдыхает от жары.

КАК ОДИН МОЛИТВЕННИК ВЕСЬ ГОРОД ВЫМОЛИЛ

Говорят, случайность – это псевдоним Господа Бога. Вот и я узнала о схимонахе Илии, можно сказать, случайно. Он еще не был тогда канонизирован, но народная молва давно называла его святым. Даже фотографии старца люди помещали дома среди икон. А тут в разговоре с сестрой, жительницей Макеевки, сказала ей о дальнем родственнике, с которым приключилась беда. Посетовала, что и молюсь о нем, и требы заказываю, но ничего не помогает, не вразумляется он. Наверное, слаба моя молитва. «Давай съездим на могилку Илии Макеевского, - предложила сестра. – К нему многие обращаются. Хоть и умер он давно, в 1946 году. Ведь если бы не помогал, давно бы о нем забыли»….

Художник, не спеши сей мир изобразить
В безрадостных тонах гнетущего унынья.
Художник, не спеши сей мир приговорить
Пред мерзким ликом зла – к позорному бессилью.

Но погасить спеши пьянящий пыл страстей
И вопросить Творца о вечном, высшем смысле
Событий и вещей, и жизненных путей…
Для Истины святой сердечный кров очисти.

Когда от врат Любви твой шаг недалеко –
На многое ответ предстанет, прост и ясен.
В ликующих тонах изобразить легко
Чертоги бытия…
                       Ведь Божий мир – прекрасен.

10.05.2011 г.

Жила-была бабушка и была у нее внучка. Решила бабушка порадовать внучку:

— Куплю тебе подарок, какой захочешь, чтобы твоя душенька порадовалась. Пошли бабушка с внучкой в магазин, — примерила внучка платьице. Повертелась-повертелась перед зеркалом, сняла и не захотела покупать. Зашли они еще в один магазин. Примерили туфельки, хороши туфельки, на каблучке, хоть сама танцуй. Не понравились туфли внучке. Зашли в магазин игрушек. «Ну, — думает бабушка, — здесь-то она точно себе что-нибудь выберет». Походила внучка возле полок с игрушками, потрогала их, повертела в руках каждую игрушку, потом сморщила личико, фыркнула губками и ушла из магазина ни с чем. Подошли они к продуктовому магазину. «Сейчас хоть сладостей ей накуплю», — думает бабушка. Но и сладости ее не прельстили. Все магазины обошли, а внучка так и не выбрала, что ей надо, чтобы душа радовалась.

-Можно ли жить без сердца?
-Можно другим заменить.
-Можно ль подсыпать перца,
Чтобы талант затмить?

-Сыпали. Выживала.
Порочили. И не раз.
С болью любовь выжимала,
Плача в огромный таз.

Разбойник распятый смирился,
достойным признал осуждение –
духовные очи отверз ему Бог.
По вере
           воздалось спасение!

Прими и моё покаянье, Христе,
себя осуждаю за многое!
«Оставих Тя,
                  не остави мене…»*
"Стучусь в твою дверь, у порога Я".

И яко разбойник,
                          Сын Божий, молю:
в Твоём помяни меня Царстве!
Причастием Таинств Твоих
                                           попали
мои прегрешенья и страсти.

2006 г.

* - Канон покаянный ко Господу нашему Иисусу Христу
 

май 2012 г.

Одинокие шаги гулко раздавались в мрачном коридоре здания социальной защиты населения. От чего защищали в этом здании никто не знал. Но зато все без исключения посетители были уверены — из этого здания невозможно выйти, не получив необходимое извещение и прилагаемые к нему бумаги. Марта сидела в длинной очереди и так же как и остальные просители ожидала своего часа приёма. Внимательно вглядываясь в лица сидящих рядом людей, молодая тридцатилетняя женщина нетерпеливо постукивала каблуком по ножке стула. Приглушённые голоса напоминали шелест опавшей листвы и это шуршание порой вызывало в ней раздражение.

Зеркалом водной глади
                            в тихой душе – смирение.
Видишь себя в нём – истинною
                     и молишь Христа о спасении.

Понятной становится заповедь,
что блаженны
                     духом нищие:
ничего своего не имеем,
с Божьей помощью
                              путь свой ищем.

Брэд знал, что он лежит на кровати в комнатке с пустыми стенами. И что ему осталось всего восемь минут. Он даже слышал шаги и приглушенные голоса за стеной. Секундная стрелка громко отстукивала свой мерный ход. Тик-так-тик-так. У Брэда холодели пальцы. Семь минут. Шесть.

Кэтти кружилась в поле, усеянном ромашками. В новом платье она сама походила на цветок. Голубой колокольчик. Это платье ей сшила Лиз, перекроив старинное шелковое покрывало, доставшееся ей еще от бабушки. Голубой цвет так шёл маленькой Кэтти, однако она ходила в платье только в их большом поместье. Ведь считалось неприличным надевать платья или юбки, заплетать в косы банты или как-то иначе заявлять о том, что твой ребенок - девочка.