«Отведав греха, необходимо
вкусить и горя…»
(свт. Димитрий Ростовский)
Что за удаль? Чьи мы дети?
Ворвались в жизнь небесных птиц.
И кто за нас будет в ответе,
Отмолит кто, падая ниц?
Ватагой шумною спешили малые
К обрыву дальнему, где жили ласточки.
Чьей злою волею туда направлены
Вершить злодейство?
Где ваши мамочки?
За речкой Урёмкой
Мы с Алёнкой идём из храма, держимся за мамины руки: мы — не маленькие, просто нам весело.
Я на исповеди сказал батюшке про свои грехи — не могу остановиться, дергаю Алёнку за косу, дерусь с мальчишками, а ещё стрелял из рогатки в птиц.
— А что делали птицы, когда ты в них из рогатки целился? — Спросил меня батюшка.
— Сидели на дереве и пели свои птичьи песни.
Хоть я нечасто появляюсь,
И исчезаю иногда,
Но омилийцем все ж, являюсь.
И так бегут, бегут года...
О, сайт Андрея и Светланы! —
Нет-нет разбудишь ото сна.
Ни панибратства здесь, ни брани,
И смысл велик, и цель ясна...
Здесь уживаются спокойно
И мэтр, и поэт простой.
И ясно: некто недостойный
Сюда не станет на постой.
Николай позвонил племяннику Славе. Объяснил, что находится в Пензе, в командировке, хотел бы на денёк заехать в родное село. Когда ещё выпадет случай. Пятнадцать лет не был в Троицком. Племянник радостно зачастил: «Дядя Коль, приезжай, не раздумывай, на машине встречу. У меня хоть и старенький внедорожник УАЗ, довезу в лучшем виде».Племянник, крепкий мужик тридцати пяти лет, встретил на перроне. Подхватил сумку: «Через полчасика, дядя Коль, домчу на место! Машина – пуля!» Николай предполагал увидеть раздолбанный многолетней эксплуатацией агрегат и ошибся – «внедорожник» выглядел прилично, снаружи сверкал новой краской, и салон соответствовал внешнему виду.
– Ты что своему джипарю евроремонт сделал? – спросил племянника.
– Ну! – весело ответил Слава.
Когда вместо желанного, предрешенного, почти приказанного сына Александра родилась только всего я, мать, самолюбиво проглотив вздох, сказала: «По крайней мере, будет музыкантша».
Когда же моим первым, явно-бессмысленным и вполне отчетливым догодовалым словом оказалась «гамма», мать только подтвердила: «Я так и знала», — и тут же принялась учить меня музыке, без конца напевая мне эту самую гамму: «До, Муся, до, а это — ре, до — ре…» Это до — ре вскоре обернулось у меня огромной, в половину всей меня, книгой — «кингой», как я говорила, пока что только ее «кинги», крышкой, но с такой силы и жути прорезающимся из этой лиловизны золотом, что у меня до сих пор в каком-то определенном уединенном ундинном месте сердца — жар и жуть, точно это мрачное золото, растопившись, осело на самое сердечное дно и оттуда, при малейшем прикосновении, встает и меня всю заливает по край глаз, выжигая — слезы.
Мой огонь ещё кому-то нужен...
Я сварю ему стихов на ужин,
к завтраку я нашинкую строчки,
песни проращу в душе цветочками...
Господи, зови его к обеду,
чтобы одержал Твою победу;
чтобы жил со мною как в раю,
я Тебе, Господь, его дарю.
Поклонюсь деревьям тихо.
Спят знакомые дома.
В молоко, под вечер, лихо
Превращается туман.
Редкий лай летит недолго,
Приземляется в сугроб,
Дым из труб людскою долей
Уплывает за порог.
Я иду дорогой хрусткой,
Что-то шепчет мне звезда,
И снежинки плавно кружат,
Словно прошлые года.
Пробуждая душу
юного поэта,
В красочных соцветьях
в мир приходит лето.
Кто уважит время
добрыми трудами –
Лето одаряет
спелыми плодами.
Но плоды земные
чахнут понемногу,
Не зачахнет сердце –
во служенье Богу.
21.06.2011 г.
9. Бабушкин словарик
Мы любим, когда баба Тася всякие истории рассказывает, только не все слова её знаем, вот и спрашиваем:
— Бабуль, а почему нам всё понятно, что ты рассказываешь, только некоторые слова странные, непривычные — вроде понимаем и не понимаем...
— Странны слова, говорите... — бабушкина голова качелькой из стороны в сторону покачивается, уголки её беленького платка, как ушки зайчика — туда-сюда ходят, — вот и плохо, — говорит она с укором, — что они для вас странны... спокон веку наши деревенски люди так говаривали.
1. В лесу родилась Ёлочка, в лесу она росла,/ И, яко крин, на праздничек звездАми процвела!
2. Макушку золотистую ей ангел подарил,/И Ёлочка лучистая/Светилась со всех сил!
3. И звери все сбежалися под крылия его/И с Ёлочкой осталися прославить Рождество!
4. Теперь она, красивая, на праздник к нам пришла/ И Рождество счастливое на ветках принесла!
После реанимации Асю перевели в обычную послеродовую палату, а малыша приносили ей только на кормление. В реанимационном отделении новорожденных трудились доброжелательные сестрички, сыночка подолгу не забирали, позволяя мамочке наслаждаться сбывшейся близостью.
Соседки по палате быстро управлялись с кормлением, особенно красивая статная Юлия. У нее родился уже пятый ребенок, и она, к удивлению и некоторому осуждению женщин, относилась к нему хоть и ласково, но, на их взгляд, слишком трезво. Юлии было чуть за тридцать; даже в больничной обстановке поражала ее красота, не просто напрашивалось сравнение с русскими красавицами ранних веков, а вот тут рядом высокая с васильковыми глазами, льняной косой, с кожей нежного абрикоса молодая, такая ладная женщина. Поначалу обращаться к ней запросто было трудно, хотелось называть ее полным именем. Юлия оказалась матушкой, ее муж, священник, тоже чисто русской внешности, настоящий витязь, только в рясе. Детки все ясноглазые, светлые. Таким же родился и Ерофеюшка, здоровый и спокойный мальчик.
Господи!
Разве дети для того…
Господи!
Чтобы целиться в висок?
Господи!
Разве девы для того…
Господи!
Чтобы драться за кусок?
Господи!
Разве братья для того…
Господи!
Чтоб бесчинствовать и пить?
Господи!
Разве жёны для того…
Погибшим в Волгоградских терактах посвящается...
Когда России обрывают руки —
Мы боремся, мы будем петь в любви.
Принять нечеловеческие муки,
И встать в молитве в храмах на крови!
Как наши прадеды за жизнь стояли.
Как деды защищали от врага:
Россию никогда не предавали.
И родины их ждали берега.
И на грани того уродства,
Что толкает людей в петлю.
Признаваясь в своем сиротстве
Повторять палачам: люблю!
От насмешек и от цинизма
Заморозить себя внутри:
Ты резинкой меня сотри,
Чтоб осталась одна харизма.
Свет Божественной звезды
В путь зовет, и вот волхвы
Собираются в дорогу,
Взяв бесценные дары.
Свет струится над землею
В честь святого Рождества.
Ярче всех на звездном небе
Вифлеемская звезда.
Переливы, перезвоны -
слышу, слышу их вдали!
Колокольные поклоны
Со святой летят земли!
Скоро, скоро воссияет
Свет предутренней звезды,
Сердце тихо ожидает -
внемлет звукам красоты.
Этот звон небесный слышен
От зари и до зари.
Благодать незримо дышит
И дыхание дар̀ит!
Вечер тихий и морозный.
Только снега нет и нет.
За окном включили звезды,
В доме выключили свет.
Из-за леса туча вышла
Дом притих и замолчал
Ночью кто-то еле слышно
В окна лапками стучал,
А под утро в серебристой
Белоснежной тишине
Кто-то чистый и пушистый
На моем лежал окне.
Стрелки сходятся!
Встречайте! Новый год!
Фейерверком расцветает небосвод...
Звон бокалов... Новогодний перезвон...
И сердца звучат, волнуясь,
в унисон.
Пламя свечек.
В доме нежность и уют,
на стене тихонько "ходики" поют.
Я, счастливая, смотрю в глаза твои:
о любви своей
ещё мне говори!
Светит ёлка, как зелёная звезда,
излучая свет небесный
сквозь года.
Может, вечность торопился этот год,
знал и верил,
что придёт его черёд.
Мне приснился отец с сигаретой в руке,
словно память о нём приплыла по реке,
словно в жёлтой пустыне прошли миражи,
словно кадры из фильма — «прошедшая жизнь».
Эта версия фильма совсем не нова
и с годами померкли, затёрлись слова,
но приходят любимые в редкие сны,
продолженьем моей неизбывной вины.
Снова память на ленточки душу порвёт,
в этой памяти — мама со мною живёт
и отец с сигаретой, и пепел дрожит,
пожелтевшее фото в комоде лежит...
В сердце птичка залетела:
села и во мне запела.
Я проплакала с ней вместе
поразительную песню.
Жизнь пропела,
смерть пропела
и на небо улетела.
