Омилия

Мы колготки надевали,
Как же с ними мы устали:
То слезают, то сползают,
Надеваться не желают!
— Ну чуть-чуть, ещё  немножко,
А теперь — вторую ножку!
Получилось? Молодец!
Мы оделись наконец!

Как смешон продающий стихи —
он стихи предлагает глухим,
он стихи предлагает немым
и торгуется с миром скупым.

Выпускаю все строчки из рук —
голубей моих радужный круг:
пусть склюют чьи-то крошки — и ввысь!
Надо мной все стихи вознеслись...

Крылатый никогда не одинок:
всегда с ним рядом многокрылый Бог.

Дорога — трудна и еще далека,
«Помилуй нас, Господи!» дышим…
Не выше иконы плывут облака,
И небо земное – не выше…
Никто не считает молитв и шагов,
Ни стонов сердечных, ни вздохов.
Но пыль опускается с наших следов
На новозаветные строки.
Поэтому старых избитых путей
Не просит ожившее сердце.
Ведет Богородица нас, как детей —
И к ней припадаем по-детски.

2016

Смеется или плачется
Уже наверняка!
Пеку стихи горячие.
А ну, кому блинка!
Провеет рифмы ситечко,
Прожарит уголек
Покушайте! Насытились?
Эх, жалко, что не впрок…
Как приползет бессонница
Гадюкою в ночи,
Так вся мука попортится,
Хоть плачь, хоть хохочи…
Но не смеюсь, не плачу я,
Лишь изредка пою.
Пеку стихи горячие -
Задаром раздаю…

2016

…Все тяжелей привычный груз событий…
…Все меньше люди кажутся Людьми…
Прими меня, осенняя обитель,
Послушницей ли, трудницей – прими…
О, как прекрасно — без стихов и песен
(Все сказано задолго до тебя)
Течет молитва – чисто, бессловесно –
От сердца паутину отводя.
Здесь яблоко научит падать оземь,
И свет ценить — предутренняя тьма.
И расточит свои богатства осень,
В тлен превращая золото сама.
И вот, пока отмерянные сроки
Нерукотворным храмам октября,
Пока душа, как лебедь одинокий,
Поет, ликуя, плача и скорбя,
Пока гармонии вселенской нити
Вибрируют и оплетают мир, —
Прими меня, осенняя обитель,
Послушницей ли, трудницей – прими…

2016

Дунуло время на пламя земли,

Вспыхнуло солнце,

Вот проступает на камушках лик

Из колокольцев.

                      Крым наш? Похоже на то…

Когда в этом году мы собирались в Крым, невольно возникали опасения – как нас примут люди. Нам, в силу сверхмногодетности, не по карману всякие там санатории, где «все включено». Нам подходит только частный сектор, где «все выключено», иначе не стоит и с места трогаться. Ехать на недельку – только детей дразнить: еще не прошли первые волдыри от солнечных ожогов, как пора набиваться в машины и двигать к дому. Нет уж!

…«Птицы» и «лягушки» — враги непримиримые, они не сойдутся никогда. История противостояний насчитывает десятилетия, но сами «военные» действия не происходят, т.к. оппозиционные группировки находятся в разных измерениях…

1. Внутренний компьютер

Когда-то в школе, уже в старших классах, я решила попробовать написать сочинение, «как все» — обложившись книгами. Оказалось скучно, и я с затруднениями потом возвращалась в привычную колею. До того всегда писала «из головы», из каких-то глубин, которые вбирали в себя некую информацию, а потом отдавали её переосмысленной. Во мне трудился какой-то внутренний компьютер, а не я. Вероятно, это была уже работа личности, которая разовьётся гораздо позже. Но функция этой личности, отвечающая за осмысление действительности и написание текстов, действовала уже тогда, не особо нуждаясь во мне самой.

В тесной столярной мастерской, в пыльном чулане жил-был старый гвоздь. И не жизнь это была, а одна мука. Вы и сами посудите: ведь он был уже ржавый и горбатый, а чулан — сырой, и тёмный. От сырости гвоздь ржавел с каждым днём всё сильнее и сильнее. А ещё он очень страдал от тоски и одиночества. Лишь воспоминания о давно минувшей юности немного скрашивали его жалкое существование среди пыли и пауков.

...Ах, как он был когда-то хорош! Как радостно и беспечно позвякивал в ящике для инструментов со своими приятелями — гвоздями. Кто только не жил в этом ящике: проворный лобзик и степенный рубанок, визгливая пила и вертлявые свёрла. Но, если честно, гвоздю до них не было никакого дела. Только один сосед не оставлял его равнодушным. Это был новенький столярный молоток. Он казался гвоздю чересчур резким и заносчивым. Но хуже было другое: гвоздь боялся его. Ведь он часто видел, что делал молоток с его товарищами. Даже вид у него был устрашающий: с одной стороны — боёк для забивания гвоздей, а с другой — раздвоенный зубец, для выдёргивания. Всякий раз, при виде грозного соседа, беднягу охватывал трепет и ужас, и он старался спрятаться где-нибудь поглубже на дне ящика.
Но, однажды, пришёл и его черёд. Старый столяр мастерил стол, и наш гвоздь пришёлся как раз кстати. Как он ни сопротивлялся — молоток знал своё дело. Раз, два — и стол готов.

Не страшна мне темень злая,

Мне душа осветит путь.

Ни о чём я не мечтаю

И с судьбы мне не свернуть.

Загорелась кленовая высь
Неопальным осенним огнем,
И над гладью озерной повис
Он златым обручальным кольцом.

Утонув в лазури густой,
Сном глубоким спит небосвод.
Над ажурной оградой мостов
Ветер кружит листвы хоровод.

Воздух свеж от холодной росы,
Притаившейся в зелени трав,
Полон той неземной чистоты,
Что забыл человеческий нрав.

2010

«Афиняне! по всему вижу я, что вы как бы особенно набожны. Ибо, проходя и осматривая ваши святыни, я нашел и жертвенник, на котором написано „неведомому Богу“. Сего-то, Которого вы, не зная, чтите, я проповедую вам. Бог, сотворивший мир и все, что в нем, Он, будучи Господом неба и земли, не в рукотворенных храмах живет» (Деян. 17:22-24). Эти слова сказал апостол Павел, обращаясь с проповедью христианства к жителям Афин. Город был центром древнегреческой культуры и религии; в нем Павел, прогуливаясь, нашел между идолами жертвенник «неведомому Богу». Блестящий миссионерский ход апостола, начавшего разговор о Христе похвалой язычникам за их «особенную набожность», не был случаен.

Политикам, дипломатам и проповедникам хорошо известен один важный принцип успешного диалога: беседа всегда должна строиться на какой-то общепринятой основе. Необходимо что-нибудь такое, в чем обе стороны между собой уже согласны, иначе разговор не получится. Учением, содержащим общие для Павла и языческих интеллектуалов положения, могла быть и стала философия Платона и Аристотеля, которые еще в четвертом веке до Рождества Христова вплотную подошли к идее единого Бога — Демиурга, творца вселенной. Павел, получивший прекрасное образование, знал об этом и воспользовался достижениями греческой мысли для проповеди Евангелия. Поэтому первую часть Павловой речи греки слушали спокойно — учение о едином Боге было им знакомо.

     Расстроенным и опечаленным отец Виталий бывал чаще всего по двум причинам, да, скорее, только по ним и бывал секретарь епархии в крайне невесёлом состоянии. Этими двумя причинами были: жалобы на духовенство, которые в девяносто девяти случаях из ста оказывались клеветой; и «церковные разводы». Однако жалобы не так ранили доброе сердце отца Виталия, как пары, во что бы то ни стало, желавшие получить «церковный развод». Не смотря на занятость, батюшка находил время для долгих бесед с такими супругами, прилагая к этому усиленную молитву. Удивительным образом ему удавалось помочь таким супругам понять причины разлада, понять всю мелочность таких причин.

Тёмной шалью, как вдовица,
Небо скрыло синь свою,
Покаянною водицей
Плачет, плачет в кисею,

И постукивает дробно
Затянувшимся дождём,
Вот уж вечер смотрит в окна,
Убаюкивая дом.

Будто выцветшие шторки
Занавесили окно,
Нам с тобою в дачной норке
И уютно, и тепло.

У меня характер скверный:
пребываю в роли терна.
Съешь — поморщишься: как терпко!
и ухватишь меня крепко.
Но терновые колючки
вмиг поранят злые ручки.
— Ах, зачем же так колоться? —
скажет злоба у колодца.
— Ах, затем, — скажу я прямо, —
что всегда была упряма.

Не жди награды за Добро
В путях земных, в чертогах тленных
И на высотах не священных,
Где Бога прéдали давно.  

Как токи вод чрез решето, 
Награды те безвестно канут,
Оставив нам одни лишь раны.
Забывший праведность — ничто. 

Добро всегда животворит,
Судьбу связавши с чистотою,
Призвавши Истину с собою.
Добро согреет и простит.