Омилия

Так странно, так тихо ушёл человек…
А ты всё мечтаешь, и, горя не зная,
Врубаешь погромче любимый свой трек.
Да что ж это, Боже, за подлость такая?

Весь мир бы немедленно перевернуть,
И город ехидный нещадно забанить.
Забыть и стереть телефонную муть
И лживый позор покаянных лобзаний.

Всю жизнь перескажут за пару минут,
Как редкие кадры короткометражки.
Все косточки мёртвому переберут
Знакомые люди из многоэтажки.

На что эти слёзы, мои доктора,
Моё унижение, вечный мой холод?
Вчера нужно было бы плакать, вчера.
Сегодня я – голый, я в пыль перемолот.

- Денег не будет ! - эти магические слова давно уже бессмысленно странствуют в гремящих, воющих, дребезжащих и ноющих пролётах трубопрокатного цеха"Манесманн", наводя ужас и смятение на местных аборигенов в касках и спецовках. Произносит их штабелировщик Иваньков. Он тоже кадровый абориген с самобытным трубопрокатным образом жизни. Скажите, кто ему, первопроходцу склада продукции, может рот кулаком закрыть ? Да никто. Потому что самобытен.

   Отшумели пасхальные кладбищенские страсти. Разбросаны ветром  по земле их следы: блестящие целлофановые упаковки букетов, конфетные фантики, одноразовые пластиковые стаканы и тарелки, яркие разноцветные лепестки искусственных цветов… 
   Опустели погосты. На них опять воцарилась не часто нарушаемая людьми тишина.  Постоянны воздыхания только ветра, шепот листвы, да слезы сезонных дождей, то скупые, то долгие и безутешные – таковы будни сельских кладбищ.

«…Съезжалися к ЗАГСУ трамваи —
Там красная свадьба была…»
(В. Маяковский. «Клоп»)

Хорошее дело браком не назовут.
М. Д. (Д.)

Все началось не с бухты-барахты — с комсомольского собрания. На него пришли все студенты шестого курса Михайловского медицинского института¹. Еще бы! Ведь вопрос, который предстояло решить на этом собрании, был крайне важным…

Собрание открыла комсорг курса Галя Герасимова — невысокая смуглая девушка с черными косами, толстыми и тяжелыми, как корабельные канаты. Она была активисткой и состояла как минимум в трех институтских кружках, если даже не в четырех. Правда, злые языки утверждали, будто излишняя идейность Гали сыграла с ней злую шутку. Парни обходили ее стороной, помня судьбу отличника Володи Проничева, в свое время пылко влюбленного в Галю. Но поссорившегося с ней после того, как та вынесла ему выговор по комсомольской линии. А вся-то вина бедного Володи состояла в том, что он, не имея ни слуха, ни голоса, отказался по требованию Гали записаться в хоровой кружок…

Кофе утренний «Чёрная карта»,
За окном молодой спаниель.
На краю одиночество марта,
На пороге холодный апрель.

А мне нравится эта погода
С щетиною обветренных стен.
В центре города – море народа,
И по-своему каждый блажен.

И не хочется больше стыдиться
Всех своих телефонных «Прости».
Я спешу сквозь весенние лица,
Даже небу со мной по пути.

Там, за городом, рыжие стре'лки
По стволам: то на землю, то ввысь.
Это белки, простые белки,
Вот она – настоящая жизнь…
2017

Пределы в запределье держат путь,
и, видимо, дойдут когда-нибудь:
мы в запределье встретимся однажды,
хоть на пределе побывал не каждый.
Предел пределов — родина и дом,
как вспомню — ощущаю в горле ком.
Нить Ариадны — в горле Слова песнь:
слова к словам — прядётся миру весть.

Птица? Нет, я не птица,
но птице во мне не спится.
Баюкать её не стану,
уж лучше крылья достану.
Сгорят, говорите? Знаю,
но всё же птицей порхаю,
хоть перья мои порою
горят небесной росою.
Горю — потому и летаю...
Сгорю, говорите? Знаю.

Помню в детстве на Красную горку

Всей роднёй мы на кладбище шли.

И дорога казалась нам долгой,                         

Уходящей до края земли.

И навстречу нам в день поминанья,                                                                          

На могилках родных погостив,

Люди шли со святого свиданья,

Все обиды друг другу простив.

***
Мрамор могильный, белый костюм:
Всякое было.
Крови хватило и кгругленьких сумм,
Дней не хватило…

Снимок с безмолвным вопросом в глазах
Веткой исхлёстан.
Здесь неподвижно стоять в двух шагах
Слишком непросто.

Этот из вечности пристальный взгляд
Смотрит с прищуром.
Так в магазине, наверно, глядят
На клиентуру…
2017

Крестный ход освещается солнцем

Слышу свет – это Пасха сама

Распахнула навстречу оконца,

Отворила рассвет и дома!

Черный джип петлял по узким улочкам Мтацминда. В кабине два друга вели приятный неторопливый разговор.

– Зура, одолжи мне по-братски твой старый жигуль, – говорил хозяин черного великолепия, Бесо, своему бывшему однокласснику.

– Издеваешься, да?

– Тобой клянусь. Ты ж говорил, что он на ходу.

– На ходу. Но такой облезлый вид у драндулета, что даже на базар стыдно ехать. А у меня все руки не доходят его на запчасти продать. Только в гараже зря место занимает.

– В итоге, даешь?

Зура хихикнул:

– Это кому рассказать – не поверят. Бесо Жоржолиани, хозяин магазина, будет разъезжать на моей музейной тачке времен бурной молодости. Пока не скажешь, для чего, – не дам.

Бесо помолчал, потом все же поведал другу причину:

Здесь искупительная соль

Рассыпана под серебром фонарным,

И Лель доигрывает роль,

Гудят столбы дорожные попарно.

Но наступает редкий миг,

Под кронами вращается планета,

И нищий , перейдя на крик,

Выпрашивает скудную монету.

Так грустный мира пономарь -

Ветрище славный, что стучит по крышам,

Сметает с перекрестков хмарь,

Ударив в колокол церквей неслышно.

Легка и неприметна тень,

И звездные невидимые кроны

Качают в синей высоте

Благовествующие смысла звоны.

Вот там, у края Райских Врат,

Пути к которым охраняет правда,

Запрятан, словно Китеж, сад,

Для странников дерев стоит ограда.

И вод зерцало чистоты

Как страшно жить в чужой стране
Воров, убийц и негодяев,
И славословить не по лжи
В агонии игры без правил...

Как жутко мерить колею,
В которой кровью стынут лужи,
И ждать невесту не свою,
Которой ты вовек не нужен...

Как тошно веровать судьбе,
Прижав к пустому изголовью
Икону ту, что во хмелю
Ты не порочишь нелюбовью...

Как странно веровать тому,
Кого ты любишь, не жалея,
И ждать понятия от тех,
Кто жить в посмертьи не умеют...

Любить врагов - святая честь,
Друзей в предателях не видеть,
Как трудно мне тебя понять
Любовью той, что ненавидит...

– Если хотите, я за Вас всё заполню, а Вы только подпишите, – предложила я пожилой женщине, растерянно глядевшей на меня.

– Да нет, давай я сама.

Бабушка быстро написала свои данные, поставила подпись, вернула мне подписной лист. Потом спросила:

– Миленькая, ты мне только объясни, зачем это? Чтобы я хоть знала, за что подписалась.

Ох, бабушка, бабушка, так можно не глядя и квартиру неизвестно кому отписать. Вслух я этого, конечно, не сказала. А еще раз объяснила женщине, что подписи мы собираем за запрет абортов. Кажется, теперь услышала.

***

Пробегусь счастливым взглядом
По родимой стороне.
Как же, Господи, наряден
День, сидящий на плетне!

Как светла моя Отчизна!
Дарит утро мне стихи.
Вижу в небе чистом-чистом
След от дедовской сохи.

Дарит рифмы мне дорога.
Дарит образы весна.
Каждый мне прохожий дорог
И судьба его важна.

Зазвенели ясным звоном
Милой церкви купола,
И берёзка рядом с клёном
От любви своей бела!