Пока ещё не срок для солнечных капелей,
пока ещё вдали весеннее тепло,
Рождественская ночь кружится каруселью,
и Ангел распахнул прозрачное крыло.
Пройдёт всего лишь час, и снова, неизменно,
как было в январях всех прежних, прошлых лет
настанет яркий миг, и в сумрачной Вселенной
миров, судеб и душ родится Добрый Свет –
Свет Правды и Любви, которым нет преграды,
Который нас хранил и в бедах защищал…
Предвестная Звезда - высокая награда,
Явленье Рождества, Начала всех начал!
Может, и вправду какой-нибудь Дитрих живёт в Германии, сын мой. Если так, ему уже пятьдесят три года. Дмитрием навряд ли назвала, побоялась, скорей всего…
Долго мечтал увидеть Ирэн. Знал, что никак невозможно. Да и где её искать? Где? В ГДР? ФРГ? Но мечтал, как мальчишка. Хотел обнимать её, целовать, слушать ночной шёпот, в котором понимал только «майн либер» и ничего больше. Свои дети уже, а случалось, жена спит, а я смотрю в темноту и вспоминаю наши с Ирэн три с небольшим месяца.
В те годы попробуй сунуться в серый дом «пустите в Германию, поискать знакомую», могли и законопатить. Думать бесполезно. И работал на режимном предприятии.
Предощущения реальней,
чем это кажется,
итог известный и печальный:
они расстанутся.
Понятней Дантова тоска
всем разлучившимся,
рожденье Сына - главный миг
Сколько людей — столько лиц,
сколько людей — столько границ.
А за пределами — свет и мрак,
а вне пределов — дурак, чудак.
Я и не я, он и не он —
каждый по-своему заключён,
каждый по-разному потерялся,
каждый один на земле остался.
Ищет, безумный, себя и другого,
но не находит до встречи с Богом.
Не проникает свет в безумство,
Не льётся жизнь – замкнулся круг.
Непроницаемость – уродство
В слащавой свите пьяных слуг.
Своей рукой - отринут пламень,
Своею волею – во тьму.
Гнёт до земли пудовый камень
В душе, не нужной ни-ко-му...
На улице нынче холодно. Снежный декабрь укутал землю белым покрывалом, сковал реки ледяными цепями, разметал по улицам снежинки-звездочки, морозными узорами окна разрисовал. Искрятся они на солнышке разноцветными огоньками: то голубыми, то желтыми. Танюшка сидит возле окна, любуется, а еще отца ждет. Тот обещал елку живую принести. На Рождество без этой лесной красавицы не обойтись.
-Что-то долго, бабуль, устала я ждать,- вздыхает Танюшка.
-А ты делом себя займи. Глядишь, и время быстрее пролетит.
Облако-лошадь с длинною гривой
Мирно плывёт по небесной реке,
Кружатся всюду снежинки игриво,
И горизонт утонул в молоке.
Радостно птицы любуются высью,
Ель нарядилась в цветной серпантин,
Дремлют слова и сомненья, и мысли,
Облако-лошадь давно уж в пути.
Ночью хрустальною спустится тихо,
Быстро помчится по мёрзлой земле,
Облако-лошадь сказкою вспыхнет,
И растворится средь сонных полей!
... Нахожу и теряю.
Мгновения жизни - как всплески.
То бурлят и клокочут,
неведомым чем-то волнуя,
то степенно колышутся
полною чашей покоя...
Согревают мне душу
синевою небесной
«Отведав греха, необходимо
вкусить и горя…»
(свт. Димитрий Ростовский)
Что за удаль? Чьи мы дети?
Ворвались в жизнь небесных птиц.
И кто за нас будет в ответе,
Отмолит кто, падая ниц?
Ватагой шумною спешили малые
К обрыву дальнему, где жили ласточки.
Чьей злою волею туда направлены
Вершить злодейство?
Где ваши мамочки?
За речкой Урёмкой
Мы с Алёнкой идём из храма, держимся за мамины руки: мы — не маленькие, просто нам весело.
Я на исповеди сказал батюшке про свои грехи — не могу остановиться, дергаю Алёнку за косу, дерусь с мальчишками, а ещё стрелял из рогатки в птиц.
— А что делали птицы, когда ты в них из рогатки целился? — Спросил меня батюшка.
— Сидели на дереве и пели свои птичьи песни.
Хоть я нечасто появляюсь,
И исчезаю иногда,
Но омилийцем все ж, являюсь.
И так бегут, бегут года...
О, сайт Андрея и Светланы! —
Нет-нет разбудишь ото сна.
Ни панибратства здесь, ни брани,
И смысл велик, и цель ясна...
Здесь уживаются спокойно
И мэтр, и поэт простой.
И ясно: некто недостойный
Сюда не станет на постой.
Николай позвонил племяннику Славе. Объяснил, что находится в Пензе, в командировке, хотел бы на денёк заехать в родное село. Когда ещё выпадет случай. Пятнадцать лет не был в Троицком. Племянник радостно зачастил: «Дядя Коль, приезжай, не раздумывай, на машине встречу. У меня хоть и старенький внедорожник УАЗ, довезу в лучшем виде».Племянник, крепкий мужик тридцати пяти лет, встретил на перроне. Подхватил сумку: «Через полчасика, дядя Коль, домчу на место! Машина – пуля!» Николай предполагал увидеть раздолбанный многолетней эксплуатацией агрегат и ошибся – «внедорожник» выглядел прилично, снаружи сверкал новой краской, и салон соответствовал внешнему виду.
– Ты что своему джипарю евроремонт сделал? – спросил племянника.
– Ну! – весело ответил Слава.
Когда вместо желанного, предрешенного, почти приказанного сына Александра родилась только всего я, мать, самолюбиво проглотив вздох, сказала: «По крайней мере, будет музыкантша».
Когда же моим первым, явно-бессмысленным и вполне отчетливым догодовалым словом оказалась «гамма», мать только подтвердила: «Я так и знала», — и тут же принялась учить меня музыке, без конца напевая мне эту самую гамму: «До, Муся, до, а это — ре, до — ре…» Это до — ре вскоре обернулось у меня огромной, в половину всей меня, книгой — «кингой», как я говорила, пока что только ее «кинги», крышкой, но с такой силы и жути прорезающимся из этой лиловизны золотом, что у меня до сих пор в каком-то определенном уединенном ундинном месте сердца — жар и жуть, точно это мрачное золото, растопившись, осело на самое сердечное дно и оттуда, при малейшем прикосновении, встает и меня всю заливает по край глаз, выжигая — слезы.
Мой огонь ещё кому-то нужен...
Я сварю ему стихов на ужин,
к завтраку я нашинкую строчки,
песни проращу в душе цветочками...
Господи, зови его к обеду,
чтобы одержал Твою победу;
чтобы жил со мною как в раю,
я Тебе, Господь, его дарю.
Поклонюсь деревьям тихо.
Спят знакомые дома.
В молоко, под вечер, лихо
Превращается туман.
Редкий лай летит недолго,
Приземляется в сугроб,
Дым из труб людскою долей
Уплывает за порог.
Я иду дорогой хрусткой,
Что-то шепчет мне звезда,
И снежинки плавно кружат,
Словно прошлые года.
Пробуждая душу
юного поэта,
В красочных соцветьях
в мир приходит лето.
Кто уважит время
добрыми трудами –
Лето одаряет
спелыми плодами.
Но плоды земные
чахнут понемногу,
Не зачахнет сердце –
во служенье Богу.
21.06.2011 г.
9. Бабушкин словарик
Мы любим, когда баба Тася всякие истории рассказывает, только не все слова её знаем, вот и спрашиваем:
— Бабуль, а почему нам всё понятно, что ты рассказываешь, только некоторые слова странные, непривычные — вроде понимаем и не понимаем...
— Странны слова, говорите... — бабушкина голова качелькой из стороны в сторону покачивается, уголки её беленького платка, как ушки зайчика — туда-сюда ходят, — вот и плохо, — говорит она с укором, — что они для вас странны... спокон веку наши деревенски люди так говаривали.
1. В лесу родилась Ёлочка, в лесу она росла,/ И, яко крин, на праздничек звездАми процвела!
2. Макушку золотистую ей ангел подарил,/И Ёлочка лучистая/Светилась со всех сил!
3. И звери все сбежалися под крылия его/И с Ёлочкой осталися прославить Рождество!
4. Теперь она, красивая, на праздник к нам пришла/ И Рождество счастливое на ветках принесла!
После реанимации Асю перевели в обычную послеродовую палату, а малыша приносили ей только на кормление. В реанимационном отделении новорожденных трудились доброжелательные сестрички, сыночка подолгу не забирали, позволяя мамочке наслаждаться сбывшейся близостью.
Соседки по палате быстро управлялись с кормлением, особенно красивая статная Юлия. У нее родился уже пятый ребенок, и она, к удивлению и некоторому осуждению женщин, относилась к нему хоть и ласково, но, на их взгляд, слишком трезво. Юлии было чуть за тридцать; даже в больничной обстановке поражала ее красота, не просто напрашивалось сравнение с русскими красавицами ранних веков, а вот тут рядом высокая с васильковыми глазами, льняной косой, с кожей нежного абрикоса молодая, такая ладная женщина. Поначалу обращаться к ней запросто было трудно, хотелось называть ее полным именем. Юлия оказалась матушкой, ее муж, священник, тоже чисто русской внешности, настоящий витязь, только в рясе. Детки все ясноглазые, светлые. Таким же родился и Ерофеюшка, здоровый и спокойный мальчик.
Господи!
Разве дети для того…
Господи!
Чтобы целиться в висок?
Господи!
Разве девы для того…
Господи!
Чтобы драться за кусок?
Господи!
Разве братья для того…
Господи!
Чтоб бесчинствовать и пить?
Господи!
Разве жёны для того…
