Свойство любви

Дурацкое состояние.

Мы стоим с Дениской в храме. Литургия. Я реву. Ничего не могу поделать. Реву в два ручья. Если бы не протяжное «Иже Херувимы», я бы, наверное, завыла. Но в храме поют: поет хор, поют Ангелы. Выносят Дары. Выть совестно. Я — реву.

— В храме мальчику надо снимать шапку.

В который раз шипит сзади сердитый голос. Так бывает всегда. Хочешь — чтобы тебя никто не замечал, будешь главной мишенью. Искушение называется. Наклоняюсь к Дениске. Шепчу: «Давай снимем шапочку..». Сын непреклонен. Продолжаю реветь.

Почему я реву? Я сама не знаю. Наверное, предродовой психоз. Повышенное содержание в крови каких-то гормонов. Или пониженное — других. Как результат: плаксивость, эмоциональность и прочая дребедень. По крайней мере, так пишут в женских журналах. Но может, дело не только в физиологии, а в наших страстях? В том самом падшем Адаме, или в согрешающей Еве, сидящих во всех нас.

Куда ты уедешь от родины?

Куда ты уедешь от родины,
От серых дворняг и скворцов, 
От черной, как сажа, смородины,
От Ивы, Висима, Гарцов?

Где улица есть Поднебесная,
И холм упирается ввысь.
Где пихты у лога чудесные,
На гребень холма вознеслись.

Куда ты уедешь от родины:
Крапивы, полыни, тоски.
От зябкой, холодной погодины,
Что обручем давит виски.

Чужой кошке

Не беги за мною, кошка.
Эх, далёк ночной мой путь!
И Луна в своём окошке
Что-то хочет мне шепнуть.

На асфальте старом лужи
Мне озёрами блестят.
Друг мой ветер чуть простужен.
Беден осени наряд.

Жадно небо я вдыхаю!
Так свежо в моей груди!
Не беги за мной, родная,
Нам с тобой не по пути.

Пастырь Добрый

… А небо свинцовое стонет
То снегом, то диким дождем.
Мы — птахи на Божьей ладони,
Которую не узнаем…
Глаза застилают туманы,
И уши — навязчивость фраз.
А Он никогда не обманет,
И Он ни за что не предаст…
И в темную нашу не-вечность,
Где разве что теплится Дух
На поиски блудных овечек
Уходит от стада Пастух.

Музыка

Я слышу мелодию по вечерам,
В привычной уже тишине.
И тщательно к ней подбирая слова,
Я, словно, летаю во сне.

Куда ты уходишь, хотелось спросить,
Зачем ты приходишь опять?
Ведь ты для меня слишком тонкая нить,
Что стоит её оборвать?

Я с давних времён не поверил Судьбе,
Она изменяла не раз.
И после разборок — я сам по себе,
Так легче — никто не предаст.

«Ворованный воздух»

В мире, лежащем во зле (1 Ин. 5:19), жизнь — это «ворованный воздух». Мир позволяет быть только заведомо никчёмному, мёртвому, изгоняя, выдавливая из своего пространства всё по-настоящему ценное — живое. Жизнь — чужда миру, мир чуждается жизни.

Это надо только увидеть — что жизнь здесь незаконна. Как росточек на бетоне, она невозможна и невероятна. Но она — есть! И это самое настоящее чудо, к которому мы слишком привыкли и потому не понимаем, к примеру, почему возможно зло.

Слово

Найди это Слово из тысячи слов
Другого такого не будет.
И может, очнутся от призрачных снов
Хорошие, в общем-то, люди.

Им, видимо, некуда дальше идти.
Они распадутся на звуки,
На капли, песчинки, на строчки в сети,
Знакомясь друг с другом от скуки.

В больших городах, деревнях, хуторах
Добру и надежде открыты,
Их в бездну загнал одиночества страх,
И души слетели с орбиты.

Я встаю, а сердце спит

Я встаю, а сердце спит,
И не хочет ничего.
То ли воздух ядовит,
То ли это колдовство.

Вот такая ерунда:
Тело — камень, утро — лёд.
Я хожу туда-сюда,
Непрерывно дождь идёт.

Я бы мог смотреть кино,
Я бы мог читать роман,
Перечитанный давно,
Но застыл, как истукан.

Я звоню, а абонент
Целый день вне всяких зон.
Шанс на связь — один процент,
Вот тебе и телефон.

Плач о потерянных детях

Снова стучится в сердце
Горечь и боль потери.
Деточки мои, веточки,
Как вам живется в вечности?
Плачу, молюсь и верю.
День лечит забот суетою,
Но кончится день, а ночью
Снятся белоголовые
Выросшие сыночки.
В зеленом саду их вижу,
Зову… Но меня не слышат.
…Под сердцем своим носила,
Растить и любить мечтала.
Какая же злая сила
Вас от меня оторвала?
Грудь молоком вся полнилась,
Но некому было пить.
Деточки мои кровные
Не захотели здесь жить.
И я не смогла уберечь их.
Что им скажу, когда встретимся?

Белый город

Стужа пришла так стужа.
Вьюга прошла так вьюга.
Кто-то всё ищет мужа
Или хотя бы друга.

Мне-то какое дело,
Я у окна врастаю,
Город люблю свой белый
И ничего не знаю,

Кроме ветвей пушистых,
Кроме снегов заблудших.
Улочек этих чистых
Тихих и самых лучших.

Много знакомых, много друзей

                        «Носите бремена друг друга
                         и таким образом исполните
                         закон Христов».
                          (Галатам, 6:2)

Много знакомых, много друзей —
круг бесконечно широк…
Но почему же в гуще людей
так человек одинок?

Лица вокруг — суть маскарад,
где же в них прячется Лик?
Каждому каждый без радости рад,
и не услышит твой крик.

Стон одиночеств — тягостный вой
душ-горемык без Христа…
Тяжесть сиротства заменит собой
только со-тяжесть Креста.

Муха по имени Лера

Муха по имени Лера
Подругам служила примером.
Одета изысканно модно,
Держалась она благородно.
К тому же у Мухи, у Леры
Прекрасные были манеры!
Ах, Лера! — шептали ей вслед, —
Милей насекомого нет!

Летала она по планете,
Бывала на каждом фуршете,
Шампанское там допивала,
На дно опускаясь бокала,
И корочку с чёрной икрою
Ночной доедала порою.
Ах, Лера! — вздыхали ей вслед, —
Милей насекомого нет!

Снежные кружева

Жизнь сера и скучна. Ты опять ждёшь звонка,
И единственной мыслью загружен.
Но хватило всего одного пустяка —
Белоснежных рябиновых кружев.

Словно вышел из строк за окном островок,
Что тобою когда-то написан.
Значит дверь на замок, и какой так звонок,
Он сегодня не будет услышан.

Вновь торопишься в город оживлён, изумлён,
И поёшь про себя Символ веры.
И молчит телефон, да и нужен ли он,
Когда искренне счастлив без меры?

Страницы