Омилия

Старая Женщина не болела. Она была просто очень одинока. Нет, у нее были дети. Почему были? Они есть. Иногда дают ей деньги. Бывает, приезжают, но очень редко.  Дети очень заняты, им некогда разговаривать со старой женщиной. Да и о чем? В свою жизнь они ее не пускали, а ее жизнь была скучна, однообразна и им не интересна. Она видела эту их досаду, когда вдруг прекращался разговор, когда пустые глаза детей  перекидывались со стенки на стенку. Она конфузилась за вздутые обои и обшарпанный потолок, начинала виноватить себя и что-то лепетать о своей неумелости в ремонтном деле, или, вдруг испугавшись: не подумают ли они, что она их укоряет или намекает на помощь, просила не беспокоиться, отговариваясь, что не любит, когда ее навещают. Они охотно соглашались, что уважают её желание быть одной, и быстро уходили, стараясь тем скрыть свое понимание ее робкой самозащиты и нежелания отяготить их собою. Она улыбалась им, говорила, что все хорошо, и осеняла у двери крестом  со словами: «Спаси вас, Господи! Ангела Хранителя вам в путь!».

Вместо предисловия

Хорошее. Такое название некогда получило селение в Славяносербском районе Луганской области.

Созвонившись со своим старинным другом, в субботу первой седмицы Великого поста направились мы в этот населенный пункт. Хорошее... Можно, конечно, обратиться к архивам, попытаться разузнать: кто и когда дал селению такое доброе и красивое название. Можно, и, наверное, даже было бы небезынтересно. Но даже не пытаясь найти ответ в сохранившихся исторических документах, можно понять, почему селу дали именно такое название. Расположенное среди небольших холмов, с поражающими взор путника невероятной красотой лугами, даже сейчас, когда природа еще не проснулась от зимнего сна, село как-бы само говорит, что иного названия у него быть не может. Особенно поражаешься краасотой окружающей природы, если въезжаешь в него со стороны трассы Луганск - Лисичанск. Словно в сказку из детских снов попадаешь. Невольно мысль рисует весну, лето, когда вокруг полно зелени трав, такой же зеленью чаруют кроны деревьев, когда луга разукрашены неописуемой красотой растущих на них цветов.

Прялки сложены в тихих сенях,
У шестка — чугунки и ухват.
В этом доме родился Есенин,
Этим чудом весь край богат.

Перед домом мудрейшая липа,
Смотрит в каждого, кто пришёл,
И в углу, у Святого лика,
Так по-детски душе хорошо.

Побеленная глиной печка,
На стене старомодный шушун,
Я присяду вот здесь, на крылечко,
И Рязанщиной подышу.

(Маленькая повесть)

Светлой памяти
убиенного иеромонаха Александра
посвящаю

Перышко Ангела

Все в этот день началось с отчаянного Анюткиного плача. Баба Сима бросилась к ее кровати, думая, что же там стряслось? Даже тесто на руках осталось — она готовила к нашему пробуждению пирожки с клубникой да шаньги творожные, которые мы очень любили. Я тоже испугалась, соскочила с постели и чуть не брякнулась — запуталась ногами в новой ночнушке, которая была мне немного длинновата. Смотрим, сидит наша Анюта и горько плачет, утирая кулаком слезы.

Берёт нас утро в нежные объятья,
Сидит на ветке бодрым воробьем,
И мы навстречу солнышку идём,
Невзгоды обходя, минуя ямы.

Пускай вдогонку зло нам брызжет ядом,
Молитвою, как праведным огнём,
Напасти все и боль дотла сожжём.
Простор так зелен, необычно ярок.

Поля, мечтая, смотрят мирно в душу,
И хочется рассказы их послушать
О Родине, о людях, о войне.

Петляет бесконечная дорога,
И бьется сердце радостно и ровно,
И нет конца родимой стороне!

«Закакбыкала» Россия –
что ни фраза, то  «как бы» -
Будто чья-то злая сила
речь подняла на дыбы.

Все мы нынче  без капризов
как бы дышим и живём,
как бы смотрим телевизор,
как бы ходим,  как бы пьём,
как бы  вертимся в заботах
и за этот как бы труд –
как бы нужную работу -
как бы деньги нам дают.

У Святой гробницы, как у трона,
Строю выживания мосты,
Я к Тебе пришла опять, Матрона,
Принесла грехов своих листы.

На листах отмечены все боли,
И судьбы кровавые штрихи
Я Тебя, Матрона, не неволю,
Просто свои выплачу грехи,

Просто буду плакать, утешатся,
Соберу в пригоршню лепестки,
И в иконе золотого глянца,
Спрячу необузданность тоски.

Живёт в трудах  пчелиный рой,
Но трутень – сам себе герой.
За счёт других он сыт и рад:
Под блеском славы и наград
Растёт прожорливое брюхо,
И брызжет злобы чёрный яд.

И вот что я скажу, друзья:
Пчелиный рой – одна семья,
Когда в ней трутни расплодятся -
Семейство станет побираться,
И будет каждая пчела
Одна в скорбях от зла спасаться.

Кто-то поставил на стол хрустальную вазу.  Кто-то налил в нее воду.  Кто-то принес букет цветов и наспех сунул в вазу, не заметив, что один маленький цветочек упал на стол. Лежит маленький цветочек и вздыхает. Нет, он не завидует хрустальной вазе, сверкающей всеми радугами на солнце.  Нет,  он не завидует красоте цветов, хотя его нежное лепестковое платьице ярче, волнистее и радужнее тех, что в вазе. Он даже не завидует веселой компании букета, их непрерывным разговорам: насмешкам, демонстрацией своих наряд.

Ему просто хочется пить…

Жажда… жажда…но никому до него нет никакого дела. Как бы он ни кричал, как бы ни просил.  Он никому не нужен.
Постепенно он стал увядать, и вдруг понял, что он – частичка Создателя. И маленький цветочек стал просить Его о пощаде…

Алеша безразлично смотрел на бегающую ребятню и не понимал, чем они заняты: крики, шум, кто посильнее, — отнимает, кто слабее, — плачет. И так каждый день. Алеша никак не мог привыкнуть к загадочной жизни ребят Детского дома. Он постоянно задавал себе вопрос: почему я здесь, где мои родители, родные, кто я?

Однажды его мысли подслушала няня, посмеявшись, она почти выкрикнула:

— Кто ты? Да никтошник ты! — И она объяснила Алеше, что отца и матери у него нет: мать, Бог знает, где и с кем, что она своего сына Алешу бросила и определила в Детский дом. А отец? Отец, наверное, и вовсе из воздуха взят. Знает ли сама мать твоего отца?

Май... Тополиный пух.
Китель судьбой заношенный.
Мир оказался глух,
Счастье – пустой горошиной.

Старый седой солдат
Гордый, заслуг медалями.
Просит  среди бродяг
Хлеба б ему подали мы.

Ветер задул в рукав,
Нет там руки потерянной;
Память в усталых глазах,
В правде побед  уверенный.

Я была с тобой рядом в минуты печали,
Под отвесной скалой нераскаянных мук,
В час когда над тобой тучи зла нависали
Я согрела крылом льдинки скованных рук.

Я была с тобой рядом, тайком прикасаясь
К почерневшим от боли глубоким глазам.
И, от радости в сердце твоём растворяясь,
Я взлетала над горем к далёким мирам.

Я была с тобой рядом – твоё поднебесье,
Как звезда, за собою зовущая вновь.
Я твоя потаённая, светлая песня,
В Бесконечность летящая - птица-любовь.

У пристани моей
Так тихо и спокойно,
У пристани моей
Совсем нет кораблей,
У пристани моей
Плыла бы я привольно,
Да только вот беда,
Что села я на мель.

Мне с мели не сойти:
Ил крепко держит днище.
Мне с мели не сойти ,
Видно, таков удел.
Мне с мели не сойти,
И ветер уж не свищет
Под парусом моим,
Ведь парус тот истлел.

Засияли мне снова просторы,
Просветлели от боли глаза,
Я шагаю судьбой непростою
Сквозь родные луга и леса.

Дивный Ангел на крыльях белёсых
Вековые рассветы несёт,
И несут мне воробушки вёсны
Те, в которых округа цветёт.

И журчит родниковая манна
В годы детства по мёрзлой листве,
И душа, не приемля обмана,
Что-то ищет в седой синеве.
 

Внемлите истине полезной:
Наш век — торгаш...
А. С. Пушкин

Художник и делец в моём воображении соотносятся как ребёнок и взрослый. Ребёнок по природе своей — игрив и беспечен, взрослый, наоборот, — предельно серьёзен и ответственен. Но вспомним слова захаровского того самого Мюнхгаузена: «Я понял, в чём ваша беда: вы слишком серьёзны! Умное лицо — это ещё не признак ума, господа. Все глупости на земле делаются именно с этим выражением лица». Это голос художника-ребёнка, который увещевает своих слишком взрослых, заигравшихся во взрослость, зрителей...

Тема эта началась во мне ещё в юности. Хотелось понять взаимоотношения художника (творца) и мецената (дельца). Юношеский максимализм не мог просто так смириться с мыслью о существовании одного человека за счёт другого, он искал праведного пути для себя и боялся соблазниться путем лёгким.

Разговоры на кухне
про великое нечто
и убогая жизнь
при великом ничто.
Нищета бесконечна
и всегда быстротечны
разговоры пустые,
только мы ни при чём.

Если сказано — «Влево!»,
Мы шагаем налево,
если сказано — «Вправо!»,
Мы направо гуськом.
Ручейками струимся
по дорогам державным.
Всё надеемся прямо
зажурчим-запоём.

Слова любви хотела Вам сказать,
Но Голос Вечности мне кротко запретил,
«Люблю Вас!» В этих двух словах
Заключена Божественная сила –
И говорю сама себе: «Люблю Вас!»
 

Скудность нынешнего века
И печальна и смешна!
Упадок духа человека,
Культ тела, денег, культ греха.
И мы как глупенькие дети
О теле думаем день–ночь,
Что есть, что пить , во что одеться
И чем здоровью нам помочь?
Идут века, года мелькают
И нет той суете конца
И только Правда в человеке
Горит Огнём –
Огнём Творца!
 

Ольге Кормухиной

Проснёшься... На душе твоей светло.
Сегодня, вправду, день такой чудесный!
Погладишь запотевшее стекло...
И хочешь петь, но... сдерживаешь песню.

Завяжется привычно, без зеркал,
Простой платок, доставшийся от мамы.
Тепло, как будто Бог поцеловал!
И так легка сейчас дорога к Храму!