Вы можете жалить, трепать, упиваться
Величием собственной слепоты.
До горних вершин человеку добраться
Без крови и слёз невозможно, увы.
Стирая о камни сухие ладони,
К Вершине стремимся сквозь едкий туман.
А сзади – дыхание вражьей погони,
А рядом – предательство, фарс и обман.
Вы можете лгать и плести паутину,
Пытаясь поймать в эту адскую сеть.
Христос - наша крепость, и эту Вершину
вам, сгинувшим в мире - не одолеть!
Надрываться. Жить. И нести свой крест.
Спотыкаться. Падать. Вставать под град.
И гореть звездой на сто миль окрест.
Сквозь кровавый пот видеть Божий град.
Сквозь собачий лай, да сквозь визг колес.
Сквозь метель шальную и костер из роз
Видеть Божий град. Видеть вечный плес
В золотых рубашках святых берез.
И сквозь путь Гефсиманский и приклад креста
Видеть лик небесный Самого Христа.
ноябрь 2012
Устав от жизни... Нет, устав от боли,
листаю мир, как старую тетрадь.
Заглядывая в уголки людской юдоли,
учу врагов искусству побеждать.
Тоска повсюду, смертный глад юдольный —
не утолимый жизнью смертный глад.
Я демонстрирую характер своевольный,
не жалуя страдальческий наряд.
Жизнь дарит жизнь, юдоль дарит юдольством,
а мёртвые дарят тоску и смерть.
Я обличаю горе недовольством,
и облачаю в песню круговерть.
И боль, и роль, и смерть, и жизнь — повсюду.
Разлиты морем скорбь и благодать.
Уж выбора извечного не будет:
быть иль не быть, страдать иль не страдать.
23 ноября родился поэт и переводчик Пауль Целан
Целан остался поэтом холокоста. На переправе убивали, но он проскочил. Немецкий маэстро давно уже смотрит голубыми глазами в другую сторону. В Иордане, текущем чёрным молоком, растворяется тёмный взгляд переправившегося.
Защищая ли себя от неприятного, пытаясь ли реконструировать идеальное развитие событий, сознание отказывается представлять, как всё выглядело на самом деле (измождённый узник концлагеря, разбухшее тело в водах Сены), упорно подсовывая ханукальные картинки: примерно двухтысячный год, аккуратный сухонький старичок на стокгольмской кафедре, ещё лет через десять — тот же старичок, ещё более бестелесный и безмятежный, в уюте парижской квартиры отвечающий на вопросы наших и чужих корреспондентов.
Пауль Целан мог бы праздновать свой юбилей вместе с нами. Каждый раз, наталкиваясь на круглые даты, сознание прокручивает именно этот сценарий: смог бы, не смог бы.
Особенная фигура в русской литературе XX века — Алексей Михайлович Ремизов (1877–1957). О нем Глеб Струве справедливо сказал: «Если в будущей истории русской литературы в главе о зарубежном ее периоде на первом месте будет назван Бунин, то рядом с ним, вероятно, — будет поставлен столь непохожий на него Ремизов».
В литературе начала столетия Ремизов занял в эстетической полемике реалистов и модернистов срединную позицию, так же, как Зайцев и Андреев, предприняв в своем творчестве попытку синтезировать эстетические принципы и реалистического, и «нового» искусства.
Все разрушали, резали, сбивали
Кресты с небесных куполов,
Трусливо перекрашивали дали,
Но плакал звон колоколов.
Так громогласно, словно обнимая
Россию босоногую - опять,
Июльский жар под утро точно таял,
Росою успевая стать.
Как нынче проводят свой досуг пенсионеры? У городского пенсионера есть хоть, какой то выбор. Кроме домино — игры миллионов, можно по магазинам походить, на заморские товары поглазеть, на митингах среди ушлого люда потолкаться, в парк или на выставку сходить, на футбол или хоккей еще. Можно с внуками в цирк или на аттракционы съездить, на даче в охотку на грядках покопаться. Наконец, можно в клуб сходить на тематический вечер: «Для тех кому за пять- десят», или, если дома один кукуешь, тоскливо тебе и одиноко, можно через газету в рубрике «Золотому возрасту — золотую старость» подругу жизни себе подыскать… или друга».
Жемчуг рассыпаю по избе —
Нежится царапина на пальце.
В вечности позволено тебе
Рук моих и плеч моих касаться.
Жемчуг рассыпаю по избе.
Бусинки — твои прикосновенья.
С пола ты собрал в моей избе,
Сходу ты собрал в моей судьбе
Самые счастливые мгновенья.
За окном играет вечность в звёздный чёт и нечет. В доме свет приглушен, тени жмутся к тёплой печи, с придыханием лампада освещает Лики, навевая сон, зевает сладко кот Мурлыка. Угомон по дому бродит, шепчет: — «Всё в порядке». Напевает мать, качая дочкину кроватку:
Там, где в горний свет восходит дольний Иерусалим, в Галилейском Назарете меж собой в любви совете жили: праведная Анна и честной Иоаким — муж с женою. Кротким нравом воздавая Богу славу, милосердно разделяли на три части свой доход: в Божий Храм — одну, вторую часть — для бедных и сирот, третью — малую частицу — на потребности свои. Жили мирно, жили ладно, в их семье Господь царил.
День за днем, за годом год кружит жизнь свой хоровод. Пятьдесят минуло лет, в доме лад да деток нет!
С тех пор как облетели последние листья с деревьев, каждое утро Танечка спрашивает маму: «Сегодня?». И получает в ответ лишь улыбку да выразительный взгляд.
А ведь уже во дворе лежит пушистым ковром снег, и по вечерам мороз рисует на стекле свои сказочные узоры. Уже на улице сверкают в витринах цветные огоньки, и в глазах у прохожих мелькает новогодняя радость. Уже, наконец, приехала погостить на праздники Танина бабушка. А у Тани дома нет елки!
«Нет, право, — думает девочка, как только просыпается. — Так можно и Рождество пропустить!».
Арка. Тополя. Крыши домов. Всё на месте. Кроме солнца. Все на месте, кроме солнца. Оно сдвинулось на метр правее. На целый метр. Не верите?
Тридцать лет назад солнце в девять часов вечера садилось прямо над водонапорной башней, что возвышалась тогда над молодыми березками. Мне было тридцать лет, когда я приехал жить в этот небольшой городок.
Что я с собой взял, когда уходил от жены снимать комнату? Небольшой чемоданчик с разным барахлом. Самое ценное, что в нем лежало: фронтовой бинокль — отдали сослуживцы отца, когда он погиб.
Маруся родилась в престижном районе Петербурга на улице Декабристов, рядом с Мариинкой. Правда, не в изолированной квартире, а в коммуналке. Моя супруга зовет её Марфой Ильиничной, в шутку иногда говорит, что Маруся девушка интеллигентная из хорошей, но обедневшей семьи. Маруся на Марфу Ильиничну реагирует, отзывается. Мать Маруси, Мурка, которой уже не меньше пятнадцати лет, каждый год стабильно приносит по 3-4 котёнка. Хозяйка Мурки никогда не думала стерилизовать Мурку, а если ей об этом говорят, обычно возмущается: «Ещё чего! Животинушку резать! Пусть рожает. Пусть хоть у кошек демография нормальной будет. Людям бы так,— глядишь, и без гастарбайтеров обошлись бы». Потом шутливо добавляет: « Мурке нашей пора уже материнский капитал начислять. Куда правительство смотрит?».
Писатель-фантаст, соавтор знаменитых «Понедельник начинается в субботу» и «Пикник на обочине» Борис Стругацкий скончался в Москве на 80-м году жизни. Об этом сообщил его друг, публицист Борис Вишневский.
«Друзья, у нас огромное горе: умер Борис Стругацкий», — появилась запись на странице Вишневского в Facebook. Последние несколько дней писатель находился в больнице, врачи оценивали его состояние как тяжелое, уточнил депутат петербургского Заксобрания радиостанции «Эхо Москвы».
Еще один друг писателя, попросивший не называть его имени, рассказал РИА «Новости», что Стругацкий страдал от болезни сердца. По его словам, Бориса Натановича не стало сегодня, 19 ноября 2012 г., около семи вечера. Еще одна его близкая подруга, Нина Катерли, сообщила, что писатель был болен раком крови, а скончался от пневмонии.
№ 101
«Уроки жизни – блаженства»
Блажен, кто в Господе свободен
От всякой суеты мирской:
Водовороту мир подобен,
Напрасно в нём искать покой.
Блажен наполненный слезами,
Как туча – влагой дождевой,
И угашает страсти пламя
В светильнике души живой.
Блажен, кто в ней воспламеняет
Огонь святой – огонь Любви;
Кто им грехи испепеляет
И душу грешную живит.
№33
«Прощение грехов
за прощение обид»
Посвящается этнографическому комплексу «Огонек»
и краеведческому музею г. Чусового
1.
Здравствуй, чугунный мальчик,
Где сувенирный твой пальчик?
Кто его взял у скульптуры –
Не сохранит культуры.
Чтобы сберечь Россию –
Храмы под небом синим
Нужно хранить истоки –
Так говорят пророки.
С малолетства знакомые краски:
Пахарь-нищий и дети, и мать,
В тщетных поисках хлеба и ласки,
В города убегают страдать…
Сердце кровью горячей облúлось,
Поневоле житьё проклянёшь:
Ты куда, наша доля, сокрылась?
Где ты, русское счастье, живёшь?
Николай Клюев
Шёл мужик по бесплодному полю,
Лето знойное гневно кляня
И кляня свою тяжкую долю
В нищей серости каждого дня.
Она сидела в тени густой ивы, что росла около ворот Никольского храма. Ее хрупкую, как бы выточенную мастером фигурку было почти не видно с дороги. Казалось, она слилась с деревом.
Перед старушкой лежала дырявая шляпа с обвисшими соломенными полями. В ней стояла пластиковая тарелочка, куда добросердечные граждане маленького городка складывали медяки и мятую бумажную мелочь. Желающих помочь бедной старушке было очень немного. Иногда за день ей удавалось насобирать всего несколько десяток.
Местные мальчишки дразнили ее. Кидали в нее желудями, собранными с дуба, что рос неподалеку.
… на робость не похоже… нет, не робок,
Скорее – мудр, чтоб поперёд рассвета
Земли коснуться…
Ты пришёл, Геронда!
Вот брашно на столе – прошу, отведай.
За горечь не взыщи – не нами сталось,
Земная скорбь – горька да неподсудна!
Когда-то…
Впрочем, поминать не стану –
Что прошлое тетешкать – всё под спудом…
Ни дать, ни взять!
Ни часть, ни капли малой…
Лукаво Время – раб неверный, студный…
Всё до Суда…
А нынче:
Смерть предстала
(Незримая как терции в секундах)
Вдруг – явной!
И… о, Боже! В смертном лике
Открылось мне: как на чужих угодьях
Я подвизаюсь,… но от грешной повилики
Зачах мой сад,…запущен и…
Бесплоден!
По окончании воскресной Литургии и молебнов, когда прихожане Свято-Лазаревского храма стали расходиться по домам, настоятель, отец Феодор, пришел на клирос и объявил певчим:
— Чтецы мои дорогие, певцы мои золотые, не забудьте, что в пятницу в нас Престольный праздник. Сам Владыка служить будет. Приходите, пожалуйста, все. Антон, — обратился он к ведущему басу, — ты непременно приходи. Ты же знаешь, что у Владыки любимая «Херувимская» — с басовым соло… Без тебя никак не обойтись.
Очі голубить мої
Подих вечірнього неба,
Линуть словесні рої,
Боже, в молитві до Тебе.
Думкою я, де горить
День золотий, не згасає,
Радості світлої мить
Там безкінечно триває.
Віри свічу запалю,
Віра дарує терпіння.
Я каяттям устелю
Шлях, що веде до спасіння.
