Христос Воскресе!

Вериги смерти сокруши!
Сон ветхий отряхни с души!
В полночный час — двух стрелок перекрестье —
Христос Воскресе!

Как светозарна эта ночь!
Ничто не в силах превозмочь
Светоносного начала дня предвестье —
Христос Воскресе!

О, Пасха Красная Господня!
Играет небо в преисподней
И вся земля ликует в поднебесье —
Христос Воскресе!

Пасхальное

Облака, как полотнище паруса
Хочется в небо с ними.
Богородице Дева, радуйся!
Радуйся о Воскресшем Сыне!
Самое страшное прожито,
Болью по сердцу вышито.
Солнце взошло Божие
Слезы Твои высушить.
Сегодня уже не вспомниться
Терний — людская злоба.
Замерли мироносицы
Возле пустого гроба.
Здесь пелены оставлены,
Жен голоса несмелые…
Там облачают ангелы
Спасителя — в снежно белое!

Христос Воскресе! Боже с нами!

Повсюду благовест звучит,
Взмывают птицы над крестами.
И к нам доносится с небес:
«Христос Воскресе! Боже с нами!»

Поют весенние ручьи,
Мир обновлением восславлен.
И мы, счастливые, кричим:
«Христос Воскресе! Боже с нами!»

«Ты Меня не любишь...»

— А ведь ты Меня не любишь, — сказал Господь, протягивая Свою руку в ответ на мою, вытянутую для приветствия.

Я легонько пожал его кисть в своей. Рукопожатие получилось не таким страстным, как я думал.

— Люблю, Господи! — возразил я. — Разве Ты не видишь, сколько я тружусь для Тебя?!

— Не вижу.

Он сидел рядом со мной за праздничным столом, но радости не было. Инерция мысли несла меня к списку добрых дел, который хотелось озвучить, но я пресёк себя и запнулся.

Разговор не клеился, и Господь решительно встал, чтобы выйти.

— Господи, — взмолился я, — не уходи! Сегодня же Пасха: жена напекла вкусных куличей и наготовила много еды. Мы ждали Тебя!

— Пасху Свою Я хочу разделить с теми, кто знает в чём Моя Пасха, — сказал Господь и направился к выходу.

Казалось, Он куда-то спешит.

После зимы

В аллее липы от крутой зимы
Черны — весна не оживит их кроны,
На голых ветках хмурятся вороны,
Как часовые февраля и тьмы.

Нет никакого прока от весны
Для душ иных, как и для лип аллейных —
От стужи жизни, от чернил портвейна,
Как дерева померзшие, черны.

Христос — Дверь

Дверь нужна тому, кто ищет выход. Но выход — это ещё и вход. Куда? Нужен ли вход тому, кто ищет выход?

Как часто просто хочется сбежать из ада, не думая о том, что следует за этим. По-настоящему сбежать из ада можно, только войдя в рай.

Христос — Дверь, Путь, Истина, Жизнь. Войдя в Христову дверь, мы попадаем в Жизнь, а значит должны быть живыми, чтобы войти.

Чем живое отличается от мёртвого? Апостол Иаков нам отвечает: вера без дел — мертва (Иак. 2:14,20). Каково же дело верующего человека? Осуществление, созидание ожидаемого Царства Христова. То есть, утверждение Христовой истины словом и делом.

Пасхальное

Слушай волшебство пасхальной ночи,
Осенясь спасительным крестом.
В эту ночь дороги — чуть короче.
Чуть уютней дом, где мы живём.

Жди письма с небес, усталый странник.
Верь и жди — случится волшебство.
Прилетит божественный посланник
С искоркой для сердца твоего.

Разгорится в сердце Божий пламень.
Он вот-вот сойдёт в Ершалаим!
Как Завет — Он вечно будет с нами.
Во века веков! На том стоим.

Художник и «Не хочу!»

«Не хочу!» — как наваждение. Эти два слова с некоторых пор стали для него главными словами существования. Каждое утро начиналось с адского «Не хочу!», и, казалось, этому не будет конца.

Однажды ему захотелось взять в руки кувалду и раскрошить весь окружавший его и до смерти опостылевший мир. Он проделал свою разрушительную работу в воображении и был поражён результатом.

Хрупким, стеклянным, хрустальным оказался не мир, а он сам. Он сам разбился вдребезги лишь от желания прикончить мир.

Так разбился бы глиняный кувшин от удара о что-то более прочное и более крепкое. Он глядел на свои осколки со стороны и видел мир, похожий на каменный монумент — памятник смерти. Да, именно смерти — её то он и хотел прикончить.

Мука жизни — в сопряжённости жизни со смертью. Пытка единения живого с мёртвым. Уничтожить хочется не жизнь, а именно смерть. Но это невозможно никому из смертных. Смерть — монумент нашей жизни.

О, великие самоубийцы, ваш секрет раскрыт: вы хотели убить смерть и только смерть, но по недоразумению, по незнанию своему, вы убили в себе жизнь. Вы целились в смерть.

А в вечность....

Однажды ветхий человек
В себе забудет отраженья,
и ветхость скинув, вырвет век
от ускользающих мгновений.

Однажды я пройду везде,
Собрав и правду и бесправье,
И будет сложно углядеть,
Куда склонились утром травы.

Гордость и достоинство

На вопросы отвечает Константин Владимирович Яцкевич, православный кризисный психолог, преподаватель нравственно-ориентированной христианской психологии в Школе катехизаторов Минской Епархии Белорусской Православной Церкви

— Рэй Брэдбери в одном из своих интервью говорил: «Я никогда не слушаю никого, кто критикует мои космические путешествия, мои аттракционы или моих горилл. Когда это происходит, я просто упаковываю моих динозавров и выхожу из комнаты». Многим творческим людям близка такая позиция, когда хочется просто «упаковать чемоданы» и уйти прочь, если чувствуешь, что не пришёлся ко двору. Это гордость?

— Не всегда только гордость, хотя чаще именно она. Кроме гордости здесь может быть и такое специфическое состояние, как неконгруэнтность, т.е. понимание чуждости атмосферы или ценностного базиса другого человека для возможности понимания друг друга и разделения общих ценностей. В таких случаях, дабы не провоцировать конфликт ценностей и интересов, действительно, правильнее просто уйти, «упаковав свои чемоданы».

— А как соотносится гордость, самость и инстинкт самосохранения, вложенный Творцом в нашу природу? Что-то подсказывает, что изначально у нашей самости есть какой-то положительный, вероятно защитительный, смысл, который важно осознать для верного понимания себя, своей природы и своего устроения.

На Голгофе

Дети спят, а я читаю,
Распинали как Христа.
На окне стоит рассада,
Еле слышно шелестя,
Словно шепчутся расточки:
«Бог сегодня был распят:
Ветер, солнце, белый крокус —
Все об этом говорят».
Дети спят, раскинув руки,
Им о Смерти невдомёк.
А часов настенных стрелки
Вновь описывают круг.
И Господь повис, раскинув,
Свои руки на Кресте.
Это было на Голгофе.
Это есть.
Сегодня.
Здесь.

Мой сад

Ни судьба не волнует, ни деньги,
Даже если с собой не в ладу.
Мне бы в сад у глухой деревеньки,
Раствориться бы в этом саду.

Надышаться прозрачным и чистым,
Вольным воздухом в майском тепле.
Отлежаться на травах волнистых,
Прижимаясь всем телом к земле…

Но наступит ли время такое:
Поумней, подобрей, посветлей?
А пока, только Бог успокоит,
И поймёт, как никто из людей.

После работы

Открою дверь и за мгновенье
Мир зримо сменит оболочку.
Там, позади, уединенье,
Здесь — мчат авто и зреют почки.

Мне жизнь бросается под ноги,
Наполнив вечер суетою.
И бесконечная дорога
Асфальтной машет пятернёю.

Спущусь в метро, как будто прячась
В защитный кокон от событий,
И весь от трения горячий
Помчится поезд тонкой нитью.

Мирным путем

Назико Накашидзе страдальческим взглядом оглядела кучу кульков, выгруженных на стол из сумок. Впереди ее ожидала уйма дел. Завтра у Нугзара, ее мужа, юбилей — 55 лет. Отметить решили скромно, узким кругом — человек 30, не больше.

Но вот загвоздка: идет первая неделя Великого поста, стол должен быть обильным и желательно без мяса и рыбы, ведь большинство гостей верующие и сами постятся.

Назико продумала меню заранее, чтобы чего-нибудь не упустить в суете. В нем значилось: лобио двух сортов, пхали трех видов, джонджоли, плов с грибами, грибы с приправами отдельно,бадриджаны с орехами, три салата на постном майонезе, гоми без сыра, мчади, котлеты чечевичные с зеленью, пицца с грибами и болгарским перцем.

Страницы