Ян Таксюр. Произведения

БАЙКА ПРО ДЕ-ЯКІ ВАДИ ДВОКОЛЬОРОВОЇ ВЛАДИ

В одній квітучій у минулому країні
(Для стукачів: не Україні)
При владі рік у рік мінялися бандюги.
Що викликало певну тугу.
Наприклад, бандюги суто кримінальні
Мінялись на бандюг національних,
Патріотичних, автентичних,
Хоч ті та інші були не симпатичні.
Для кримінальних бандюків
Найперше то було бабло.
І щоб було його навалом.
Але ж вони і будували,
І дбали про врожай, і про тепло.
А для бандюг патріотичних
Було це все незвично...
 

(з циклу «Таємниці рідного краю»)

Питаю якось в кума:
— Як думаєш, чому обіцяний прорив
Не наступив,
І зубожіє день у день народ?
А він почервонів, сопе і каже:
— Ти не патріот.
Питаю якось в кума:
— Як думаєш, а може, ми стрибали марно,
І ті, кого обрали ми, не зовсім гарні,
А цей, наприклад, взагалі злодюга та урод?
А він заплющив очі, весь побілів та й каже:
— Ти не патріот.
Питаю якось в кума:
— Як думаєш, кумасю милий,
А може, нас, по ходу, обдурили?

Тут лежу у землі, мені двадцять було,
Я — сержант, з Ірпеня, звали Вася.
Ми стріляли крізь дим, все ревло і гуло,
Ну, а потім я вмер. На Донбасі.
Пам’ятаю рибалку, в саду солов’ї,
І як мама будила уранці.
Тільки маму пригадую, очі її,
І ще хлопця одного в Слов’янську.
Був той хлопець високим, білявим, худим.
І навіщо він вибіг з підвалу?
Тільки влучив снаряд, був старим його дім,
І ні дому, ні хлопця не стало.

О новой власти граждане часто судят по первым дням и месяцам её правления. Справедливо надеясь по каким-то признакам и знакам угадать своё будущее. Вспоминается Салтыков-Щедрин: когда вступил Медведь на воеводство, все ждали от него «кровопролитьев», а он лишь Чижика съел и тем поверг лесной электорат в глубокое разочарование.

Уж два месяца, как Украиной (где тревожный возглас «Опять власть меняется!» хорошо знаком обывателю не первое столетие) правит новая власть. И все эти дни те, кто радовался «пэрэмоге», и те, кто просто смотрел из-за занавески, напряженно следили, с чего начнут.

Конечно, гражданину Украины, полагающему, что на смену «злочинной владе Януковича» пришли «наши», хочется верить, что, несмотря на временные трудности и временное правительство, как в песне Сердючки, «всё будет харашо». Однако в мозаике событий первых недель, которую складывает украинский гражданин, уже явилось так много странных, пугающих и кровавых знаков, что беспокойство не оставляет его ни днём, ни ночью.

И вот лежит в ночной тишине наш «пересічний» Петро, Иван или Мыкола рядом со своей «пересічной» милой супругой Галей и картины, одна тревожнее другой, проходят перед его умственным взором.

Самые первые дни новой власти. Революционная масса рвётся, естественно, в Межигорье. Посмотреть, «як люди живуть». Это наш Петро хорошо понимает. Но… тут же он вздрагивает под одеялом, вспоминая о невиданной жестокости. Победители находят в Межигорье трёх птиц беркутов и живыми прибивают их к трём крестам. Распинают. Это что-то новое. Это не прежние знаки гетмана Ющенко (пасека, трипольские черепки, сценки на Говерле). Тут нечто другое, страшное. Иван или Мыкола переворачивается на другой бок и судорожно пытается найти оправдание такой бессмысленной злобе. И, кажется, находит: они служили злочинной владе. Но несчастных птиц всё равно жалко. И почему-то жалко себя.

Он представился глухим, сдавленным голосом:

– Дмытро.

Лет ему было около сорока. Высокий, тощий. С подбородка свисали длинные чёрные усы. Ещё мне запомнился его взгляд – напряжённый, тусклый и какой-то невыносимо томительный.

- Вы привезли? – он медленно разделял слова и посматривал по сторонам. По-русски говорил правильно, и всё же украинский акцент был очень сильным. Его, наверное, предупредили, что я не знаю государственного языка.

- Привёз. - Я хотел сразу отдать тяжёлый свёрток. Но, видимо, насчёт меня у них были свои планы.

- Здесь не надо, - он снова оглянулся. - Пойдёмте.

Дети играют на улице. Чиновники смотрят в компьютеры. Город машин и рекламы, беготни и болезни, страха и мимолётной радости поёт свою вечную унылую песню. Потом приходит Господь. И всё замирает, всё становится ненужным. И мир оставляют живущие, как дети оставляют песочницу, где лежат забытые игрушки. Ничего уже не имеет смысла. Всё сделано, всё сказано. Открывается последняя правда. Кто-то радуется. И кто-то в отчаянии. Страшен суд. И предвкушение погибели томит миллионы душ.
- Придите, - говорит Господь. И могилы отверзаются, и мёртвые воскресают. Немощные и убогие трепещут и ликуют, потому что Спаситель зовёт их. И мечутся богатые и сильные мира, живые и восставшие. Холод и пустота вокруг них. Потому что не зовёт их Пришедший. Когда это будет? Может быть, завтра. Или через неделю. Но точно, будет.

Девять лет назад дочь осторожно призналась, что думает поступать на журфак. Моя реакция была однозначной: только не журналистом.
Сегодня 6-е июня. День украинских журналистов. Праздник весьма грустный. Почему? Попробую ответить, а заодно пояснить, что напрягло отца киевской абитуриентки тогда, девять лет назад.

Заметки мои — не аналитика. В них нет и тени «объективности». Да и сам я не журналист, скорее сочувствующий. Но так уж сложилось: последние двадцать лет пришлось сотрудничать с ведущими столичными изданиями и среди журналистов я знаю и по-человечески люблю многих.

Почти не назову имён. Во-первых, не хочется никого обижать, а во-вторых, имена не принципиальны. Судьбы людей, о которых пойдет речь, типичны для Украины.