Если смешать черный уголь с белилами, можно получить синий цвет. Насыщенный цвет ночного неба.
Миша лежал на неровных досках лесов под самым храмовым сводом и грыз ноготь указательного пальца. Его пальцы – широкие и плоские – по-детски пахли творогом.
Черное и белое могут дать синь. Только надо правильно найти пропорции. Не зря в храмовой росписи для углубления фона используют рефть. Эта смесь тертого елового угля и известкового молока даёт подложке холодную ясную синь.
Я для кого-то, может быть, еда:
как рыба или птица.
И что с того, что для меня беда,
едой его осуществиться.
Стремится жить всё то, что ем и я —
но без еды я умираю.
Себе еда — лишь грань небытия
или еды тропинка к раю?
Еда — всегда кому-нибудь беда,
беда, порой, кому-нибудь еда...
23 октября 2018
Этих листьев обманчивый шорох –
Словно кто-то идёт за тобой.
То замедлит шаги, то ускорит
И твоей управляет судьбой.
Обернёшься – пустая аллея,
Лишь круженье опавшей листвы.
Я уже ни о чём не жалею,
Мои чувства для мира мертвы.
Не зови меня осень, не надо:
Скрыто тленье в твоей красоте!
Я иную затеплил лампаду,
Покорился нездешней мечте.
Окт. 2018
День прошёл. Наконец-то – один.
Ни звонков, ни стихов, ни фейсбука,
Ни конца, ни начала, ни звука.
Вечер, пятница, дождь, апельсин.
Беспощадная тайна окна,
Как твердыня у самого края.
Или что там ещё? Я не знаю.
Но уже и она не страшна.
Вот и ладно. И бог с ним. Пройдёт.
И с каким-то восторгом щенячьим
Я катаю оранжевый мячик
Взад-вперёд, взад-вперёд, взад-вперёд.
Из ловушек, из всех паутин
Только вера одна и спасает,
И не точка в конце, запятая…
Вечер, пятница, дождь, апельсин.
2018
Помолюсь за тебя я, Григорий,
За певучую душу твою,
Не объять Украины просторы,
В них, не помня о часе, стою.
Вижу синь неземную повсюду,
Ту, которую видел и ты,
И полей и лесов изумруды,
И непрожитых будней цветы.
Вижу посох, что пробует землю -
То, что тленно и что - навсегда,
И котомку, что радужно дремлет,
Собирая стихи без труда.
Вижу путь из тревог и сомнений,
Простотою увенчанный быт,
И рубцы волевых отречений,
Философии вижу магнит.
К людям вижу любовь и к Отчизне,
Неподдельную, словно строка,
И глаза, что наполнены жизнью,
Неподдельно вместившей века.
Я ехал в пригородной маршрутке на литургию. За окном мелькали берёзовые рощи, радующие глаз долгожданной зеленью. Ещё совсем нежной, не набравшей силу. Пасха в этом году ранняя, а весна запоздала на добрые полмесяца. Только-только к Троице берёзы опушились робкой листвой.
Чем дольше жил старый Спиридон, тем меньше он любил разговаривать.
Целыми сутками он мог сидеть в своем кресле и молчать. Велюр подлокотников местами уже поистерся, и оттого ткань стала почти сродни его шершавой неровной коже. Спиридон задумчиво поглаживал старые подлокотники, словно кресло это было продолжением его самого.
– Слышал я, что в будущем плебе́и
Воздерза́ют глупо говорить,
Что король совсем не разуме́ет,
Как прекрасно всё вокруг дари́ть!
О, потомки мелкого помо́ла!
Да король ведь в том и состоит,
Что любимой и всем близким горы,
Море, сердце и весь мир дари́т!
Дуб за ночь золото всё обменял на медь.
Был благородным, стал комично-рыжим…
Мы в жизни пыжимся, надеждами мы дышим,
А можем просто, за ночь, не успеть…
Что же случилось с этой девочкой? Почему же она умерла? Там точно произошла какая-то трагедия. Ведь, если бы не было трагедии, то разве о ней бы помнили?
Вика с досадой терла свой лоб и глядела сквозь тьму в потолок. Надо спать, хорошо бы спать, но разве… можно? В номере было прохладно и темно. И только на тумбочке рядом с кроватью мигали цифры электронных часов, каждую секунду сменяя друг друга. Шло время.
Должно быть, какая-то катастрофа. Вроде даже, Вика припоминала, самолет разбился… Несчастный случай. Так случается, порой. Правда, очень - очень редко.
Когда б волшебник приоткрыл мне дверцу,
я доброе бы попросила дать мне сердце.
Искристо-солнечно оно играло б скерцо
и от него бы можно было всем согреться!
Еще искусные бы попросила дать мне руки,
чтоб тех соединить, кто здесь в разлуке.
Переплела бы параллели в перекрестки,
забыты были б километры, мили, версты…
И быстрые бы умолила дать мне ноги.
Скитальца каждого встречать в конце дороги
горячим чаем, ароматом тмина,
заботою и местом у камина.
Да напоследок зренье дать такое,
чтоб замечать страдание людское.
Ни делом, словом, взглядом или вздохом
обиды не доставить ненароком.
«Молодец! Молодец! Молодец!» - хлопала в ладоши молодая женщина в мягких шерстяных брюках и таком же мягком приталенном пиджаке. Её платиновые волосы рассыпались по плечам и казались листьями, позолотевшими в октябре. Легкой рукой женщина смахивала разлетевшиеся листья с плеч и заводила за уши. Нет, не кудрявая береза – плакучая ива.
"А она, красивая, эта женщина – думала сидящая на краю песочницы баба Вера. – Красивая. Статная. Породистая. Только вот, лицо у неё странное немного. Вроде радостное, а вроде и нет".
Яблок нет. Они склеваны птицами с удивительно грустными лицами.
Ну а птицы с веселыми лицами направляются в сторону Ниццы…
Сад, как бабочки, в небе порхает. И мой сад на Юг улетает:
Машет крыльями листьев парящих, направляясь в ненастоящее…
Оставляя меня в унывающем бытии серых дней убывающих…
…серых дней остывающих…
Растоплю я камин до треску под бокал терпко-сладкого хересу-
И слетятся прекрасные птицы, превращая быль в небылицы…
Дуб роняет золото листвы
В чистоту божественной лазури…
Журавли тревожно протянули
Клин навстречу будущей весны…
Благородство мудрости сродни.
Красота похожа на бессмертье…
Как вот эти золотые дни-
Просто селфи Божьей круговерти…
- "Эй, крыши, это территория котов" - сквозь зубы процедил рыжий потрёпанный кот сидящему на крыше ангелу".
-"Прости" - произнес ангел и поежился от холода. "Наша территория храм и небо. Но наши храмы отбирают, а небо требует служения и не принимает отступников и малодушных. И вот я тут. Мёрзну и размышляю".
-"Размышляешь?- хмыкнул кот.-Над чем?".
-"Что делать дальше...ангелы не умирают...их миссия в служении".
- "Размышляет он. - Смягчившись, с деланной серьёзностью сказал кот.- Пошли. Я кажется знаю куда тебя определить".
Известно, что нет худа без добра:
В большой семье об этом знает каждый.
Но потечет ли вспять вода Днепра,
Чтоб напоить одних, других оставить в жажде?
Не истопчите, братья, сгоряча,
И впопыхах дыша в оскал звериный,
В полях невинный цвет - Иванов чай,
Хоть русский он, хоть с Украины!
Последователи великой схизмы -
Лжецы, не сильтесь так раскол чинить,
Надменный пыл свой поубавьте!
И для несения святой харизмы
Давным-давно пора всем уяснить
Простой девиз: не в силе Бог, а в правде!
Горсть зерна бросаю в чьё-то небо:
— На, дружочек, может на потребу!?
Может зря, да кто ж теперь поймёт:
жизнь идёт в полёт или в помёт.
Страшен мор, но ныне и похуже
могут выдумать житьё досужие.
— Вот тебе, дружочек, мой глоток —
выпей на пороге, хоть чуток.
Сушат небо, сушат землю — злющие,
против них в упор поют поющие.
— Пой, дружочек, слово на потребу —
пусть дурное обратится в небыль.
10 октября 2018
Вдалеке от суеты и криков,
Где нет места глупости людской,
Я иду вверх по горе великой,
Где мудрец проходит и святой.
Дорогой Михаил Афанасьевич Булгаков, пишу вам, дорогой мой писатель, из будущего 2018 года. Вы знаете, ровным счетом ничего не изменилось. Можно сказать, время застыло, словно старый кисель, липкий, приторный и не полезный.Потомки всех ваших героев на своих местах. Шариковы в основной массе. Все те же заправляют культурой, языковой политикой, уплотнениями и пением песен про суровые годы, вместо починки труб и отхожего места. Только названия сменились. Тогда были управдомы-теперь начальники ОСББ и прочая и прочая. Швондеры в администрациях, бесталанные посредственности в министерстве культуры, инспектора по идеологии и "патриоты" вместо или на месте вчерашних коммунистов. Кругом разруха и сплошной абырвалг.
Суслик решил накопить в своих подземных хранилищах зерна на три года вперёд.
- Соберу зерно, - говорил он сам себе. - И буду жить припеваючи, не заботясь о завтрашнем дне.
День и ночь он таскал с полей в нору ячмень, пшеницу, просо, горох. Не досыпал, не доедал, мёрз, простуживался на ветрах и не заметил, как потерял здоровье.
И вот, когда последнее зерно легло в подземные закрома, он упал от изнеможения и слабости на кучу с накопленной едой. Он лежал, не имея возможности пошевелить хвостом и лапами. Испытывал страшную боль в теле, от которой не хотелось ни есть, ни пить, ни спать, ни думать о лучшей жизни. Суслик безразлично смотрел на огромное скопище зерна; ему было противно и мерзко. И сказал он тогда:
Хочу живой пищи
Или под дождь проливной.
Туда, где никто не сыщет,
Не чтобы побыть одной.
Рукой из душной сферы
Прохладу уловить,
И домик из фанеры,
Покинув, не забыть.
А дождь совсем не ливень,
Синичка на кусте,
Никто мне не противен…
Но правда на Кресте!
