Омилия

В нашей жизни, особенно современной, полной «подводных рифов» и подменённых понятий, само восприятие многих наиважнейших проблем требует погружения на глубину, но у большинства людей, благодаря технологиям оболванивания, необходимые для этого мышцы души давно атрофированы. Привычка не мыслить, а скакать по словам, как по кочкам, губит человечество. Собрать воедино несколько разрозненных фактов, проанализировать и выявить между ними связи, закономерности уже не могут даже рядовые специалисты  — за редким исключением.

Из дневников

Человек - это мечта, к которой идут все люди (если они люди, пока они люди...). Некоторые великие говорили даже, что человек - это мечта Бога.

* * *

Приходя в мир, человек не умел рождаться, но родился. Точно так же он не умеет умирать, но умрёт. И это не потому, что он обучается этому в процессе, как обучается многим другим вещам - хотя и это тоже. Просто ему приходится это пережить, и что-то в нём само знает что делать и как, и оно либо делается - потому что может делаться, либо не делается, потому что не может делаться. Далеко не всегда Я причина того, что со мной делается или не делается. Вероятно, Я бывает причиной не так уж часто.

«Преступление и наказание» - произведение великого русского классика Федора Достоевского вызвало резонанс во всем мире, мистическим, непостижимым образом предвосхитив многие трагические события русской и мировой истории человечества.

Его главный герой - Родион Раскольников – бедный, нищий студент, у которого есть любимые и близкие люди: мать и сестра. Но, и это самое главное в нем – у него е с т ь идея, навязчивая идея, овладевшая всем его существом: болезненная мысль об изначальном делении людей на «тварей дрожащих», и тех, «кто право имеет».

Как-то в сон меня склонило, 
И, по Вышней воле, снится, 
Как душа моя над мiром
Воспарила вольной птицей.

Над пожарищем порока 
И страстей мятежным градом,
Над лежащим одиноко
Эгоизма скучным садом;

Над обрывами сомненья,
Над болотом неги томной,
Над пустынею безверья, 
Неродящей и безводной. 

Оказалось мелким, бренным, 
Что считал я прочным, важным,
И душе моей смятенной
Не на шутку стало страшно.

И душа рванула к Небу,
Начала в мольбе взывáти:
«Ох, успеть укрыться мне бы
В Царстве Божьей благодати, –
 
Где Любовь как солнце светит,
Где забыты все невзгоды,
Где сыны чисты, как дети,
В Царстве истинной Свободы!»

Водно поло осталось в прошлом,
В прошлом друзей дорогие лица,
В прошлом стихи, всё мирское тоже –
В прошлом, – он Богу ушёл молиться.

Взял на себя он Христово иго
(Подвиг монаха не всем по силам),
Не позовут его больше: Игорь! –
Он у престола – отец Василий.

И потянулась за чёткой чётка…
Душу, как пальцы, искус шершавит,
Но под глухим облаченьем чёрным –
Крепкая вера, любовь большая!

Сердце нездешнему сопричастно,
И возрастает от силы к силе.
«Я бы хотел умереть на Пасху!» –
Скажет, когда у него спросили.

«Я бы хотел умереть на Пасху!»…
И совершилось: ударил в спину
Острый клинок, обагряя красным –
Пасха Всечасная наступила!

Стоим с группой паломников на просторной смотровой площадке у крутого склона высокого холма. Внизу плавный изгиб широкой реки, а за ней бесконечные дали: поля, леса, между которыми разбросаны редкие посёлки, угадываемые по блеску оцинкованных жестяных крыш. Серая ленточка шоссе с мелькающими машинками. Цепочка грузовых вагончиков медленно ползёт вдоль опушки леса. Игрушечный тепловозик давно скрылся за деревьями, а вагончики всё тянутся и тянутся... По всей этой неизмеримой шири, в глубокой тишине которой онемели все признаки деятельного присутствия человека, неспешно движутся тени облаков. На недолгое время участок ландшафта погружается в сумрак, но вскоре вновь оживает, освещённый ещё высоким послеполуденным солнцем. Музыка света звучит в безмолвии души.

Шестидесятые годы нашей эры. В Риме начинаются первые гонения на христиан. Молодой римский патриций Марк Виниций влюбляется в прекрасную Лигию, тайную христианку. Его чувства взаимны, но девушка понимает, что связать свою судьбу с язычником она не сможет. Из-за грубых нравов римского воина Лигия вынуждена скрываться от своего возлюбленного. Разгневанный Виниций пытается ее разыскать, используя все доступные ему связи и средства. А его влюбленность быстро превращается в ненависть. И на протяжении всей книги чувства главных героев друг к другу будут постоянно меняться и колебаться то в одну, то в другую сторону. 

             *  *  *

Всё ближе берега, опасней почва,

до пара весь растрачен снег,

не убывают только строчки 

из века в век.

Все протяжённости – без знаков,

во всей красе,

стучат в открытую двояко

точки-тире.

Кружение до боли зримо,

пир – мир сетей;

дойдёшь, шагая только мимо 

всех скоростей,

где длины у путей слагают

из голосов

и тихо воскресенья чают

без слов…

Не дышалось бы мне и не пелось,

Если б вас я не знал никогда,

И наливом хрустящим и спелым

Мне б не пахли былые года.

Вы мне Буды¹ с Холмами² – родные,

Вы отец мне и нежная мать,

Для меня вы цветы полевые

И Отчизны моей благодать.

Степь с лугами в обнимку и травы,

Рядом Харькова крепкая стать,

Это папины гордость и слава,

То, что так я люблю созерцать.

Лес густой, плодовитый, бескрайний,

В огородах гектары труда,

Это мамины свежесть и правда,

В детстве там я бывал иногда.

Вы мне Виктор и Анна – святые,

Так легко вас любя, почитать,

Ваши руки люблю золотые,

Простоты в них шершавой печать.

Как много в человеке бесчеловечья, как много скрыто свирепой грубости в утонченной, образованной светскости.
Н.В. Гоголь. «Шинель»

Из дневников

Когда прп. Серафим общался с лесным приятелем медведем, ему не нужно было для этого биологическое образование. Точно так же подростку галки со сломанным крылом, которого мы пригласили в семью, предложив ему в качестве дома большую клетку (пока не вольер, увы, но всё же личное пространство покоя в этом безумном мире), не нужны замысловатые инструкции по правилам поведения в клетке, по общению с человеком и пр. Галка словно родилась в нашем, предложенном ей для жизни, мире. Ей всё было понятно - чуть ли не с первых минут общения. И она пошла на контакт практически сразу -  еду брала прямо с рук...

В этом мире можно жить иначе - не по инструкциям. Неужели люди забыли об этом?
Обожествление инструкций (алгоритмики), обожествление компетенций - это не плюс к человечности, а минус от неё.  Человек не глупее амёбы. Если верить современным учёным, природа сама создала все эти сложные формы жизни - включая и человека. Как она справлялась без современных научных инструкций - вопрос странный, но правомочный.
Христос - не инструкция, и мы по Его образу и подобию созданы. Зачем же обожествляем какие-то инструкции: те или эти - особой разницы нет, когда инструкции превыше всего...

* * *

Делать что хочешь? Или делать, что надо? Желаемое или должное? Хорошо желать то, что должно, и делать то, что надо делать. Таков привычный ответ на этот привычный вопрос.

Но сегодня всё более актуальным становится вопрос: а кому это надо? Кто определяет должное? Правильный ответ - Христос (Его должное - это моё должное потому, что Он есть воплощённая Любовь, человек становится вполне собой, угождая Христу, и так реализует своё настоящее хотение - быть, стать настоящим; только исполняя Заповеди Христовы становятся вполне собой, преодолевая себя показушного, себя ложного, себя чуждого Себе), и это очень актуальный ответ, потому что Антихрист как раз эту часть Христового в нас перестраивает на себя, отнимая у Христа в нас. Он желает определять должное человеку, всецело лишая его своего собственного хотения (воли), укоренённого в замысле Творца. Это главное в Антихристе, что надо научиться видеть, различать, и чему следует давать отпор.

Август в наших широтах не диво.
Непогода раскрыла зонты.
Камнем на душу дождик тоскливый,
Мало радости и теплоты.

Чередуются дни без понятья...
И в бессмысленном хаосе мук
То ли жаркие солнца объятья,
То ль предчувствие вечных разлук ...

И приход сентября ведь не спросит,
Грустно ль сердцу тепло отпустить...
Я хочу полюбить тебя, осень,
Но пока не могу полюбить.

Люди больше всего не выносят правду о том, что в их круге, где все такие приветливые и вежливые, кругом ходит холод. Люди не хотят слышать, что их мир – это ложное общество, где всё неправда. И у них есть много способов заслониться от истины, самый проверенный из которых: кричать пророку и поэту, что он – враг всего, что им дорого на их болотах.

Такие крики преследовали Гоголя почти весь его творческий путь, и досаждали, кусали, мучили этого необыкновенного человека со слабыми нервами.

– Доктор, доктор, мне уже получше?

– Да ведь вы леченье не прошли!

– Но зато больницу я улучшил!

Тут – подкрасил, там – помыл полы!

– А леченье?

– Я же куховарил!

– Но леченье?

– Гвоздь забил в окно!

А лечился только голоданьем,

Но ведь это, правда, всё равно?

     Алёша сидел в туалете и размышлял. «Кто я?» - думал Алёша: «Какова моя миссия в этом мире? Почему надо мной потолок туалета, а не небо Аустерлица? И знает ли про моё существование великий отшельник Рамана Махарши?».

     Эти мысли заняли у него минут десять, а потом он протянул руку и взял с полочки сборник эссе Имре Кертеса. В текстах этого автора, которого Алёша считал гением наряду с собой и с Махарши, есть ответы на все вопросы бытия и Алёша часто прибегал к его помощи, находясь в туалете. Он открыл книгу наугад и почти погрузился в увлекательнейшее чтиво, как в туалете погас свет.

     - Ты чего там затих? – раздался голос жены: - Вылазь давай, я сейчас описаюсь!