Плач о потерянных детях

Снова стучится в сердце
Горечь и боль потери.
Деточки мои, веточки,
Как вам живется в вечности?
Плачу, молюсь и верю.
День лечит забот суетою,
Но кончится день, а ночью
Снятся белоголовые
Выросшие сыночки.
В зеленом саду их вижу,
Зову… Но меня не слышат.
…Под сердцем своим носила,
Растить и любить мечтала.
Какая же злая сила
Вас от меня оторвала?
Грудь молоком вся полнилась,
Но некому было пить.
Деточки мои кровные
Не захотели здесь жить.
И я не смогла уберечь их.
Что им скажу, когда встретимся?

Белый город

Стужа пришла так стужа.
Вьюга прошла так вьюга.
Кто-то всё ищет мужа
Или хотя бы друга.

Мне-то какое дело,
Я у окна врастаю,
Город люблю свой белый
И ничего не знаю,

Кроме ветвей пушистых,
Кроме снегов заблудших.
Улочек этих чистых
Тихих и самых лучших.

Много знакомых, много друзей

                        «Носите бремена друг друга
                         и таким образом исполните
                         закон Христов».
                          (Галатам, 6:2)

Много знакомых, много друзей —
круг бесконечно широк…
Но почему же в гуще людей
так человек одинок?

Лица вокруг — суть маскарад,
где же в них прячется Лик?
Каждому каждый без радости рад,
и не услышит твой крик.

Стон одиночеств — тягостный вой
душ-горемык без Христа…
Тяжесть сиротства заменит собой
только со-тяжесть Креста.

Муха по имени Лера

Муха по имени Лера
Подругам служила примером.
Одета изысканно модно,
Держалась она благородно.
К тому же у Мухи, у Леры
Прекрасные были манеры!
Ах, Лера! — шептали ей вслед, —
Милей насекомого нет!

Летала она по планете,
Бывала на каждом фуршете,
Шампанское там допивала,
На дно опускаясь бокала,
И корочку с чёрной икрою
Ночной доедала порою.
Ах, Лера! — вздыхали ей вслед, —
Милей насекомого нет!

Снежные кружева

Жизнь сера и скучна. Ты опять ждёшь звонка,
И единственной мыслью загружен.
Но хватило всего одного пустяка —
Белоснежных рябиновых кружев.

Словно вышел из строк за окном островок,
Что тобою когда-то написан.
Значит дверь на замок, и какой так звонок,
Он сегодня не будет услышан.

Вновь торопишься в город оживлён, изумлён,
И поёшь про себя Символ веры.
И молчит телефон, да и нужен ли он,
Когда искренне счастлив без меры?

Птица счастья

Настроенья меняются резко.
Житьё-бытиё.
И колышется, как занавеска,
Сердечко твоё.

Ты не раз залетала, не глядя,
В чужое окно.
И какой-нибудь пьяненький дядя
Зря сыпал зерно.

Для него ты была просто птицей.
Какой тут секрет?
Он не знал, как умеешь светиться,
Ты в сумраке лет.

Родному городу (посвящение-размышление)

Выйду из дома во двор, на нешумную улицу
Взгляд подниму, поздороваюсь с поздними звёздами.
Даже когда небеса непогодами хмурятся,
Помню о них, Вседержителем Богом созданных.

Неторопливы проспекты, мысли несуетны.
Что мне откроется нынче, простое и вечное,
Раз фонари поклонились ей, неописуемой,
Непостижимой и неповторимой млечности?..

Может о том, что живёт где-то счастье неброское —
В этих проспектах с путями трамвайными — шрамами,
В тихой тени тополей, тех, что помню подростками,
В сени крестов, что лучатся над Божьими храмами?

Два новых «Интернационала»?

«На свете есть две «расы» людей, только две! —
люди порядочные и люди непорядочные.

Виктор Франкл

В связи с ситуацией в Сирии некоторые аналитики заговорили о появлении новых «Интернационалов»: террористического и, условно говоря, патриотического. Это кажется симптоматичным и значимым для диагностики сложившейся в мире ситуации. Два «интернационала» — это два лагеря, на которые разделился и продолжает делиться мир. Одни прямо или косвенно — за ИГИЛ1, другие — против ИГИЛ.

Президент РФ Путин сообщил на саммите G20, что террористов ИГ финансируют из 40 стран мира, в том числе членов G20. После инцидента со сбитым турками российским самолётом глава турецкой разведки предложил открыто поддержать «Исламское государство»,  открыть их офис в Стамбуле, он также призвал западных друзей «пересмотреть свои взгляды на исламское политическое движение, отложить в сторону их циничный менталитет и помешать планам Владимира Путина сокрушить сирийских исламистских революционеров».

«Они что, хотят поставить НАТО на службу ИГИЛ?» — вопрошает президент Путин, озвучивая таким образом давно очевидное, но не произносимое раньше на дипломатическом уровне.

Всё наоборот

Надежду вновь свели к нулю,
Как будто нет меня на свете.
А я стерплю, благословлю,
И смоет боль осенний ветер.

И дождь по капле разнесёт,
Моё тепло и чью-то милость.
А в жизни всё наоборот
Со мной давно уже случилось.

Я не хочу звонить, писать,
Ловить тоску по интернету.
Я всё забыл недель за пять,
Закрыв глаза, не веря свету.

Сергею Есенину

Не бывал я в далёком том крае,
Где тобой разрисована Русь,
Где берёзы о счастье мечтают,
Твои строки уча наизусть.

В мыслях я по рязанским просторам
Прогуляюсь в цилиндре твоём.
Слышу здесь о тебе разговоры
Тихой ночью и радостным днём.

Слышу колокол в сини небесной.
Разливается светлая грусть.
То грустит по округам и весям
О поэте повешенном Русь.

Всю жизнь

Положат холодно тело 
В холодный подзол тайги.
Одни скажут: «Жил без дела,
Всю жизнь сочинял стихи…».

Но буду иным милее
В холодном моём краю, 
И верю, что пожалеет
Кто-нибудь душу мою.

Придет ко мне на могилу
Блаженный холодных дней,
Попросит:
— Боже, помилуй!
Стылую душу согрей. 

Зверь

А я и не знал — когда любишь,
Теряешь от сердца ключи.
Бесцеремонно разбудишь
Проклятого зверя в ночи,

И растворишься в порочном
Желанье, природой гоним.
И никогда уже точно
Зверюга не станет ручным.

И будет он выть временами,
На душу, судьбу, на луну.
И волны пойдут за волнами,
Разрушив мою тишину.

Время

В восемь тридцать я вновь уезжаю,
Есть на свете ещё чудеса,
Я не верю в них, просто по краю
Пробегает моя полоса.

Серый голый ноябрь, как похмелье,
Отпустил и прошёл сквозь меня.
Ночь ушла вместе с лёгкой метелью.
Православные службу звонят.

Сколько чётких извилистых линий
На ладонях сплетали судьбу.
Сколько глаз и зелёных, и синих,
До сих пор я забыть не могу.

Страницы