Страницы
...Странно, но факт, возмездие за то или иное плохое, видно лучше, чем воздаяние за что-то доброе.Попалась мне как-то книга «Церковь. Больница. Больной» Филимонова, и пошла показывать ее Нестан, нашей прихожанке. Та, конечно, тут же в нее углубилась.
— Смотри! — восхищается, — точно про мою соседку, — и зачитывает мне — «Симптомы духовного заболевания: обморочное состояние во время службы».
— А кто эта соседка?
— Это целая история. У нее родился больной ребенок. До 9 лет она носила дочку на руках, т. к. девочка не могла самостоятельно передвигаться. Сделали несколько сложных операций в Москве. Девочка поправилась. Врачи говорили — чудо. Сейчас эта девочка уже замужем и имеет своего ребенка, хотя по начальному диагнозу об этом нельзя было и мечтать. Представляешь, какая благодать над этой семьей?! Интересно, конечно, почему. Сама моя соседка это прекрасно чувствует, но по сей день она остается внецерковным человеком. На службе она падает в обмороки, посты держать боится. Надо показать ей книгу — может, как-то вразумится.
Сказано — сделано. Последовал звонок и «внецерковный человек» через 5 минут сидел с нами на кухне. И тут же попал под детальное разъяснение смысла написанного. Вначале гостья слушала без комментариев, а потом ее прорвало.
— Да, разве я неверующий человек? Разве я не люблю Бога? Мне тоже хочется причащаться. Просто как-то не получается. А то, я и свечки зажигаю, и где какую нищую старушку увижу, всегда дам что-нибудь. У меня и родители такие были. Нас, детей, в семье было четверо. Так они во время войны еще двух детей, с России эвакуированных, усыновили. Ты подумай, легко ли это было?
— Считается, — подтвердила духовно начитанная хозяйка, — сироту воспитать, все равно, что церковь построить.
— Так вот, — продолжала соседка, — они этих ребят на ноги поставили, образование дали. Оба мальчика потом снова в Россию уехали... Как-то, мы уже все взрослые были, один из них, Коля из Киева, звонит и говорит: «Мама, я умираю». А мама ему кричит в трубку по-грузински: «Приезжай, сынок, мы тебя здесь вылечим!». Приехал, еле передвигается, скелет скелетом. Моя мама всю жизнь санитаркой проработала, так она всю больницу ради него перевернула. И что вы думаете, ожил Коля. Мама от него не отходила, с ложки его кормила, хотя сама уже была немолодая. Стал Коля такой же, как и был. Уезжал, говорил: «Вы мне вторую жизнь подарили, мама».
Вот ты говоришь, что спастись можно только в церкви. Моя мать не ходила в церковь, только свечки святому Георгию зажигала. Тогда такое время было. Только моя мама, наверное, святой была, столько добра людям делала. И умерла она тихо, спокойно. Работала до последнего, потом слегла. Мы пытались сделать все возможное, она останавливала: «Не мешайте мне, не теребите меня». Вижу, смотрит куда-то вдаль, улыбается и руку тянет, «Как там хорошо» — говорит. Потом вздохнула и испустила дух.
Соседка замолчала, углубившись в воспоминания. Моя знакомая вернулась к прерванной теме необходимости хождения в церковь. Ее собеседница вскоре попрощалась и отправилась к себе.
— Тяжелый случай, — вздыхает поборница «церковного пути», закрывая дверь, — Никак ее не переубедишь...
Нужно ли, думаю я. Начинать новую полемику мне совсем не хотелось. Да и зачем. Закон возмездия сам рассудит кому что....
Письмо в газету «Квирис палитра» от 25.10.04
«Сейчас я о многом жалею, но что делать, сломанное — не исправишь, говорят. Хотя и это не так. Главное, захотеть и покаяться.
В 20–25 лет я поехал в Сибирь с моими ровесниками. Тогда ездить на заработки в Россию было так же модно, как сейчас в Европу. Мы рубили лес. Деньги выдавались нашему бригадиру — белорусу Игорю. Затем он распределял их между нами. Вдруг как-то обнаружилось, что Игорь нас обманывал, и часть денег прятал. Когда я это узнал, почувствовал себя очень оскорбленным. Дело дошло до рукопашной. Не знаю, как я так разъярился, что себя уже не контролировал. Схватил обрезок железа и ударил Игоря по голове, да так, что проломил ему кость над правой бровью. Вид крови остудил мой объятый злостью ум. Отбросил я железку и огляделся. Ребята в страхе разбежались кто куда. Только он и я были в лесу… Ясно, что меня ждала тюрьма. Понял я, что надо было делать, и бежал из леса. Не взял ни одежды, ни денег. 3–4 года скитался по Средней Азии. Затем вернулся в Грузию. Обзавелся семьей и никогда не думал ни о Сибири, ни об Игоре.
Прошло 30 лет. У моего единственного сына родился первенец. Его назвали моим именем — Бидзина. Он еще был в роддоме, когда врач вызвал меня и его отца и сказал, что у ребенка врожденный дефект — отсутствует кость над правой бровью, как будто кто вырезал. Врач научил нас как надо поступить. Тогда первый раз в моей памяти всплыл Игорь, и совесть уже не давала мне покоя. Я увидел внука в роддоме — на лбу у него была как бы вмятина.
В тот же вечер перерыл я старые бумаги. Нашел адрес одного моего знакомого. Этот парень был тогда вместе со мной в Сибири. Мне повезло — адрес не изменился. Связался с ним с большим трудом и спросил: «Об Игоре что знаешь? Жив ли он?» «Не знаю, говорит, его тогда вывезли в больницу на вертолете». «Может, поможешь найти адрес семьи Игоря», попросил я его. Он постарался и отыскал координаты Игоря в Белоруссии. Перерыл я что у меня было и, свернув грузинскую бурку для подарка, я вылетел в Минск исправлять свою ошибку. Это были те дни, когда маленького Бидзину повезли в Москву на операцию. Заплаканная жена говорила мне: «Ребенок в таком состоянии, а ты куда едешь?» Не мог же я ей сказать, что за мой грех наказан малыш и его спасение только от меня и зависело. Тогда я так верил.
Приехал я в Минск. Постучал в дверь к Игорю. Он меня тут же узнал, чуть с ума не сошел 70-летний старик. Онемев, слушал меня, когда я просил у него прощенья. Над правой бровью у него было видно углубление — раздробленную кость удалили хирурги. Приехал я в Москву и тут же пошел в церковь, на исповедь. И только после этого позвонил в больницу узнать о внуке. «Мы спасены», — ответил мне мой сын.
Бидзина К.
Тбилиси
