Вы здесь

Мария Сараджишвили. Проза

Мирным путем

Назико Накашидзе страдальческим взглядом оглядела кучу кульков, выгруженных на стол из сумок. Впереди ее ожидала уйма дел. Завтра у Нугзара, ее мужа, юбилей — 55 лет. Отметить решили скромно, узким кругом — человек 30, не больше.

Но вот загвоздка: идет первая неделя Великого поста, стол должен быть обильным и желательно без мяса и рыбы, ведь большинство гостей верующие и сами постятся.

Назико продумала меню заранее, чтобы чего-нибудь не упустить в суете. В нем значилось: лобио двух сортов, пхали трех видов, джонджоли, плов с грибами, грибы с приправами отдельно,бадриджаны с орехами, три салата на постном майонезе, гоми без сыра, мчади, котлеты чечевичные с зеленью, пицца с грибами и болгарским перцем.

Бессмысленная война

…Гулико одной рукой приняла таблетку, а другой — стакан воды, которые протягивал ей Денис, и морщась выпила.

— Спасибо! Что бы я без тебя делала...

— Да, ерунда! — молодой парень, который по документам приходился ей внуком, смущенно улыбнулся. В уголках его губ еще что-то осталось от того мальчишки, которого Гулико столько лет ненавидела всеми фибрами своей души. И как теперь выяснилось, совершенно напрасно.

Корни

Дед родился и умер в те же годы, когда родился и умер Михаил Шолохов. Ничего общего между ними не было, только эпоха и похожее социальное положение в начале жизненного пути.

Дед умирал медленно, и на все мои оптимистические прогнозы вроде «ты еще сто лет проживешь», реагировал спокойно:

— Я уже свое отходил.

Даже на одре болезни он постоянно что-то читал. У кровати лежал самоучитель японского.

— Зачем тебе это? Ты и так знаешь кучу языков, — спрашивала я. — Английский, латынь, греческий, грузинский.

— Когда человек не занимает свои мозги, он деградирует.

Инклюзивная школа — территория любви

Мой сын учится в инклюзивной школе. Когда 14 сентября мы пришли первый раз в первый класс, во дворе меня ждал шок.

Торжественная часть началась с концерта, подготовленного силами старшеклассников. Человек десять ребят исполнили на разных инструментах несколько несложных мелодий.

Зрители аплодировали. Родители более сдержанно, а школьники — очень бурно, не скрывая эмоций. Один мальчик безудержно смеялся, другой подскакивал на стуле, третий издавал нечленораздельные звуки. Более адекватно вели себя колясочники.

С тяжелым сердцем вслушивалась я в эту какофонию, издаваемую зрительным залом. Никогда прежде я не видела сразу столько инвалидов с разными отклонениями. В голове крутился вопрос: правильно ли я сделала, выбрав инклюзивное обучение для сына вместо обычной муниципальной школы. Ведь психолог очень советовал второй вариант.

Мамой быть никогда не поздно

Однажды к старцу Паисию привезли человека, прикованного к инвалидной коляске. Подвижник обнял его парализованные, недоразвитые ноги и стал целовать их, приговаривая: «Ножки вы, ножки... Ведь они приведут тебя в рай, а ты этого не понимаешь... Послушай меня, сынок. Бог не хочет, чтобы ты когда-нибудь выздоровел. Твое состояние будет все хуже и хуже —лучше не будет. Но знай: те люди, которые собираются вокруг тебя и тебе служат, спасают таким образом свои души. Оказывая помощь тебе, они получают помощь сами, хотя этого не понимают. Так ты становишься средством спасения душ. Бог хочет от тебя именно этого!»

Из жития старца Паисия Святогорца

Наргиза вела Мераба в школу привычным маршрутом. Автобус, улица, зебра, еще несколько шагов до угла дома, поворот... За пять лет эта дорога хожена-перехожена. Даже все уличные продавцы казались знакомыми.

Мераб, как обычно, вел себя в своем неповторимом стиле. Иногда замирал у витрины и складывал из пальцев ему одному понятные знаки. Что он видел за толстыми стеклами очков — неизвестно. Окулист с трудом подобрал ему очки с диоптриями минус десять и выпроводил со словами: «Наверное, так. Очень сочувствую. Аутизм не лечится».

Старая гвардия

Мне было 15 лет, когда в 1983 умер дед-кормилец. Мама, оставшись со своей зарплатой инженера 180 рублей, решила пустить квартирантку. Подходящий вариант подвернулся очень быстро.

— У нас будет жить баба Надя, — было объявлено мне в одно историческое утро.

— А кто это?

— Наша бывшая соседка по Нахаловке*. Ей под 90. Тоже с Волги. Как и наши, от голода в Грузию до революции переехала. Потом за грузина замуж вышла. Она нам не помешает. Бабуля — божий одуванчик. Со студенткой проблем больше будет. Разве заранее узнаешь, что за человек и кто к ней будет ходить. А тут все известно. Ходить к ней будет только сын. Надя нас не побеспокоит — будет с нами телевизор смотреть.

Тест на прощение обид

Если хочешь в рай — прощай всем искренно, 
от души, чтоб и тени не оставалось неприязненности.

Свт. Феофан Затворник

У Марики Кобахидзе мать поломала ногу. Крик, кутерьма, нервы на точке возгорания. Относительно успокоились обе, только уже очутившись в больничной палате. Марика распаковала сумку, разложила все по полкам тумбочки. Самое время было налаживать дружественные взаимоотношения с социумом. На соседней койке лежала молодая симпатичная женщина.

Марика достала «Минутку» и пакетики растворимого кофе. Кивнула соседке:

— Вам сварить?

Та не стала ломаться.

Про «наркобароншу» Таню

— ... Тебя давно не было. А я тут чуть в тюрьму не попала.

— Да Вы что?!

(Представить тишайшую пенсионерку тетю Таню в казематах Ортачальского изолятора было выше моих сил).

— Да, да, нахлебалась я позора на старости лет. Еще за что? За наркотики.

— Это как?

(Нет, положительно, она решила сегодня свести меня с ума. Проработал человек всю жизнь на одном из дальних АТС тихо, мирно, без взысканий, дожил до того светлого момента, когда родное учреждение компьютеризировали и... оказался не нужен. Всех, кто не смог поднять квалификацию, выкинули на улицу. Печально, но что поделаешь. От таких стрессов женщины советской закалки наркушами не становятся. Исключено по определению).

«Вредная» Валька и Царство Небесное

Родительская суббота. На столах в Богословской громоздится принесенная снедь: батоны хлеба, стопки имеретинских хачапури, бутылки вина и постного масла, а также разнокалиберные кульки.

У Иверской стоит пожилая прихожанка. На голове у нее кокетливо повязанная косынка на манер гоголевской Солохи. Остальной ее наряд напоминает комиссаршу 20-х годов: кожаная куртка, строгая юбка и сапоги. Это местная знаменитость — Валентина.

Мимо нее проходят люди. Каждый третий останавливается и раскланивается с ней. Диалог примерно такой.

— С праздником! Как вы? — при этом рука вопрошающего ныряет в карман Валиной кожанки, оставляя там денежку.

— Спаси Господи! — чинно кивает Солоха-комиссарша. — За тебя вчера записочку подала.

Воцерковленный мужчина желает создать семью

Я стоял на службе, пытаясь сосредоточиться, но в голову лезла какая-то дурацкая рифма а-ля Крылов «Все те же рожи и те же инструменты». А все потому, что взгляд то и дело натыкался в толпе прихожан на «старые кадры», — тех, кого я знал еще десять лет назад.

Да, постарели, поблекли, но стиль все тот же. Бабулька у входа все так же бурчит на молодежь, свечницы шепчутся на херувимской, где-то сбоку от меня две женщины обсуждают какой-то очень сложный рецепт постного торта. Нас, мужчин, по-прежнему мало и на общем фоне платков, мы, как островки в бабьем море.

— С праздником, Вахо! — тронул меня кто-то сзади за плечо. — Рад тебя видеть.

Я обернулся. Передо мной стоял Семен, один из забытого старого.

Страницы