Инклюзивная школа — территория любви

Мой сын учится в инклюзивной школе. Когда 14 сентября мы пришли первый раз в первый класс, во дворе меня ждал шок.

Торжественная часть началась с концерта, подготовленного силами старшеклассников. Человек десять ребят исполнили на разных инструментах несколько несложных мелодий.

Зрители аплодировали. Родители более сдержанно, а школьники — очень бурно, не скрывая эмоций. Один мальчик безудержно смеялся, другой подскакивал на стуле, третий издавал нечленораздельные звуки. Более адекватно вели себя колясочники.

С тяжелым сердцем вслушивалась я в эту какофонию, издаваемую зрительным залом. Никогда прежде я не видела сразу столько инвалидов с разными отклонениями. В голове крутился вопрос: правильно ли я сделала, выбрав инклюзивное обучение для сына вместо обычной муниципальной школы. Ведь психолог очень советовал второй вариант. Но был печальный опыт «обыкновенного» государственного сада, где моего, на тот момент не говорящего ребенка, били всей группой из сорока человек за необычность. Причем две воспитательницы были не в силах что-то изменить в этой ситуации. И вот в итоге мы здесь.

Тем временем концерт закончился и ученики разошлись по классам. Учебный процесс начался. В нашем классе девять «особенных» и два учителя. В остальных, примерно, те же пропорции. Родители в вестибюле ждут своих детей... Здесь же на скамейке сижу и я, слушая обрывки разговоров.

— Мой Шалва прямо зациклился на выключателе. Целый день стоит около него и щелкает по кнопке. И так несколько месяцев. Уже в глазах рябит. А что делать? Аутист...

— У вашего мальчика какой диагноз? Вроде, говорит нормально, координация в порядке и памперсов нет.

— Внешность подкачала, — отвечает его мама. — Он у нас пятый. Врачи говорили, оставьте в роддоме, вот-вот умрет. Я все-таки забрала. Спешно крестили. И вот дожили до школы. Даже не верится. Психолог советовал обычную школу, но мы с мужем решили сюда. Устали от издевок на улице и в парке. А здесь, слава Богу, все в одинаковом положении.

Это правда. Здесь нет насмешек, издевательств, драк и прочих «прелестей» обычной школы. Нет разделения в классах по социальному признаку. Дети очень открытые и контактные. Учителя только и делают, что их целуют и обнимают. Занимаются с каждым индивидуально, чтобы достичь еле заметных успехов. Все учителя подвижники, энтузиасты своего дела. Чтобы постоянно работать с неизлечимыми детьми, нужно особое душевное устроение. Не любя здесь долго не продержишься.

Ходячие с радостью катают калясочников, развлекая их посильно на всем пути следования из кабинета в кабинет. А родители — это вообще какой-то клуб психологической помощи самородков-любителей. И, кстати сказать, очень действенный.

Время от времени здесь, в вестибюле, в ожидании детей кто-нибудь обязательно поднимает извечный вопрос:

— За что, Господи?

Атеистов тут нет. Ни одного. И отвечают люди по-разному:

— Думаю, просто крест такой. Когда имеешь «особенного» ребенка, многое в жизни воспринимается по-другому. На ерунду не реагируешь, терпение само собой вырабатывается, учишься ценить мелочи, на которые со старшим здоровым не обращала внимания...

— У меня, — рассказывает другая мама, — две взрослые дочери. Муж все мальчика ждал. Сделала несколько абортов, пока Гочу родила. Врачи сказали, ходить не будет. Я была в жуткой депрессии. Пришла в церковь раз, другой. Стою на службах и плачу. Потом постепенно вышла из этого состояния благодаря церковному пению. Вначале кто-то шептал мне в ухо: «Убей себя! Зачем ты живешь?» Я знала, кто это. И отвечала ему: «Отойди от меня, сатана. Вот, на зло тебе буду жить и бороться! Если я умру, моему сыну не будет лучше». До пяти лет я таскала его на руках. И вот он пошел! Сперва еле-еле. Сейчас все лучше. Ему уже 8 лет, еще ни разу «мама» не сказал. Зато научился меня целовать! Живу надеждой! Вот сижу здесь каждый день, другим настроение поднимаю. Не имеете права унывать, ваши дети не в таком положении, как мой Гоча...

Рядом сидит бабушка и вяжет. Тоже рассказывает о своей боли:

— Вчера наша Хатуна очень агрессивно себя вела. Разорвала книги, била компьютер. Моя дочь плакала от бессилия. Господи, хоть бы кто-нибудь изобрел лекарство от аутизма. Куда только ребенка ни возили — все напрасно. Эх, двадцать лет назад никто и слова такого не знал — аутизм. А сейчас прямо эпидемия какая-то.

— Это все от прививок, — вторит ей тридцатилетняя мать аутиста-эпилептика. — Опыты на нас что ли ставят. Кто ее проверяет, эту вакцину?

Дальше разговор заходит о каком-то неизвестном мне Лексо. Я расспрашиваю о нем и слышу такую историю:

— Лексо почти слепой аутист. Мать устала с ним мучаться и написала отказ. А няня, которая ухаживала за ним с детства, не смогла этого перенести и подала заявление на усыновление. Но органы опеки ответили отказом. У няни предпенсионный возраст и нет официальной работы. Дирекция школы и родители стали писать письма с требованием все же передать мальчика няне. И вот недавно пришел положительный ответ.

Мимо проходит Нино, неся на себе десятилетнего сына и его школьный рюкзак. Кто-то из родителей тут же встает, чтобы помочь дотащить Деметре до класса. У него ДЦП.

На середине пути он начинает истерически рыдать. К нему выходит психолог (здесь это штатная единица) и кое-как заводит его в свой кабинет на индивидуальное занятие.

Нино, как и остальные матери детей с подобным диагнозом, мучается так каждый день. Довести ребенка до школы и отвести обратно домой — это целая проблема, которая отнимает кучу сил и нервов. Но она не сдается. Расслабляться матери-одиночке никак нельзя. Пропадут оба. Это неписаный закон.

Оставив Деметре у психолога, она присоединяется к родителям на скамейках. В этом импровизированном информбюро можно узнать все необходимое. Последние сводки новостей, касающиеся инвалидов, явки и пароли проверенных врачей, антирекламу — «куда лучше не ходить» — и многое другое. Именно здесь родители узнавали, что их детям с относительно легкими диагнозами положена пенсия и оплачиваемый двухнедельный отдых на курортах. Такую ценную информацию даже в интернете не найдешь, и врач из поликлиники этого не расскажет. Ибо чем меньше посвященных, тем выгоднее чиновникам.

Сейчас здесь обсуждают очередную новость:

— На Важа Пшавела открылся новый стоматологический центр. Там наркоз дешевле, чем в других местах. Кому надо лечить зубы — имейте в виду.

Стоматология у учеников инклюзивной школы — еще та проблема. Особые дети не садятся в кресло, как их сверстники, после уговоров и обещаний купить новую игрушку. Лечение всегда проводится под наркозом и предполагает еще много разных незапланированных трат.

Одна из мам среди прочей болтовни о новостях «Фейсбук» поднимает очередную больную тему, которой избегают здесь все родители:

— Что будет с нашими детьми, когда мы уйдем?

Настроение резко меняется:

— Ой, не говори...

— Это мой ночной кошмар.

— Моему 15, а до сих пор в памперсах. Э, кто с ним будет возиться...

— Что-нибудь да будет...

— Господи, помоги моему Луке. Он эпилептик. Хорошо, семья большая. Мы не оставляем его одного.

— Вы сидите как страусы, спрятав головы в песок, — энергично развивает свою мысль возмутительница спокойствия. — Нам надо объединиться и давить на это гнилое правительство. Пусть нам выделят целый корпус, и мы все туда съедемся со всего города. Будем жить коммуной и вместе смотреть за нашими детьми. Только те, кого это коснулось напрямую, поймут нашу боль. Остальные только сторонятся. А так мы сможем оставлять наших детей в надежных руках. Элисо, давай выдвигай себя на выборах. Мы за тебя проголосуем. Ты из нас самая пробивная.

Как живая иллюстрация этих слов в пустом коридоре показывается девятилетний Ушанги. Он со смехом бежит к выходу. За ним гонится упустившая его учительница и кричит не своим голосом:

— Ловите его!!!

Несколько родителей вскакивают и бросаются наперерез. Беглец пойман у самых дверей на улицу. Запыхавшаяся учительница обнимает его и уводит в класс. Ушанги упирается и валится на пол. Снова несколько мам приходят на помощь, чтобы довести упрямца до пункта назначения. Все знают, что у этого мальчишки нет чувства страха. Он может выскочить на проезжую часть и угодить под машину.

Инцидент типичен для этой школы. Преследователи снова рассаживаются по скамейкам и ворчат на сторожа, который хоть и находился в своей комнате, но смотрел новости по телевизору.

Разговор заходит о выпускных экзаменах:

— В прошлом году впускали родителей помогать писать, а в этом, объявили, не пустят.

Для Нино это новое расстройство.

— Мой не может писать раздельно. Все слитно пишет. Если я сяду рядом, то он сможет написать вполне читаемый текст. Министерство образования отказывается оценивать его контрольные. Боже, как я устала.

Ее успокаивают несколько человек:

— Твоему сыну еще далеко до экзаменов.

— Твой Деме такой умный, что и так пробьет себе дорогу в жизни, несмотря ни на что.

— Нино, держись! Все будет хорошо!

Эту фразу здесь повторяют очень часто, подбадривая друг друга. Надеждой жив человек.