Человек

Настоящей этюд представляет обработку речи, произнесенной в торжественном заседании Рел. Фил. Академии в память Достоевского (в феврале 1931 г.)

1. Есть достаточно основания утверждать, что Достоевский всю жизнь интересовался вопросом о красоте, о смысле и задачах искусства. Он писал однажды своему брату: «Я присел за статью об искусстве. Статья моя — плод десятилетних обдумываний... Это собственно о назначении христианства в искусстве. В Дневнике писателя за 1873 год мы находим много отдельных мыслей, которые явно представляют отрывки из слагавшейся системы эстетического мировоззрения, хотя уже в это время у Достоевского бродили недостаточно, впрочем, оформленными — те мысли о трагедии красоты, которые с такой силой высказываются им позже в Братьях Карамазовых. В одном письме к Полонскому Достоевский пишет (в 1876 г.): «Хотел бы писать о литературе и о том, о чем никто с тридцатых годов ничего не писал — о чистой красоте».

Повышенный интерес к теме частоты исповеди, регулярности приобщения Святых Христовых Таин является хорошим индикатором оживления духовной жизни и важным показателем качества христианской жизни православных.

Однако надо понимать, что проблемы лежат гораздо глубже вопросов собственно канонического и уставного характера. Сложившаяся на сегодняшний день практика, когда исповедь является абсолютным условием для допуска к причастию, и право определять, достоин ли человек принять Христовы Тайны или же не достоин, целиком и полностью возлагается на священника, является исключительной особенностью Русской Православной Церкви. Практика эта сложилась в конкретных исторических условиях, поэтому нет смысла её механически упразднять: это приведёт только к ухудшению общей духовной картины, а не к ее улучшению.

Прежде всего, необходимо разобраться с основными предпосылками.

Видим, что куда одна скотина пойдет, туда за ней и прочий скот следует, хотя оттуда и вред ему будет. Так многие люди безрассудно делают, и по чувствам, а не по разуму поступают, и друг за другом по примеру скота следуют, не думая, полезно ли это будет или вредно. Видим эту беззаконную и пагубную в мире ревность. Один начал частые банкеты устраивать, пить, гулять, упиваться, и прочих упаивать, — то же делает и другой, и третий. Один начал щеголять — последуют ему и другие. Один много собрал богатства — и прочие о том же заботятся. Одна бесстыдница намазывает свое лицо белилами и красками — следуют ей и другие, и пагубно делают все, как одна. Один беззаконный купец просит у торговца цены выше, чем товар стоит, и клятву в том дает, и святое и страшное имя Божие в том беззаконном деле призывает. Делают то и другие, подобные ему. Так и в прочем бедные люди друг другу подражают.

Почему святитель Кирилл Иерусалимский утверждает, что мученики последних времён будут выше всех других мучеников? Потому что прежде было много столпов духа, а в нашу эпоху почти иссякли благие примеры, — я имею в виду Церковь и монашество в целом. Сейчас избыток слов и книг, но не хватает практического опыта. Мы благоговеем перед святыми подвижниками нашей Церкви, но не понимаем, насколько огромны были их труды. Для того чтобы это понять, надо самим приложить усилия, надо всей душой полюбить святых и потрудиться над тем, чтобы стать похожими на них. Конечно, благой Бог учитывает и особенности нашего времени, и условия, в которых мы живём, и будет судить нас соответственно этому. И если мы будем хотя бы немного подвизаться, то получим венцы большие, чем древние христиане.

В учении святых отцов три этапа духовной жизни характеризуются с помощью терминов «делание» (практис) и «созерцание» (теориа). Полагаю, что этой теме нужно уделить специальное внимание, с одной стороны, чтобы яснее понять, что такое покаяние и очищение сердца, а с другой — чтобы убедиться в том, насколько неверно истолковываются в наше время термины «делание» и «созерцание». Я бы хотел начать со второго момента.

Читая творения святых отцов, многие не вникают в глубокий смысл этих терминов, воспринимая их сквозь призму западной мысли. Для них созерцание — это умозрение, теоретическое познание истины, основанное на логических построениях, тогда как делание — усвоение и применение на деле теоретических представлений. Иные же понимают созерцание как размышление о божественных предметах, а делание — как миссионерское служение, претворение в жизнь этих разумных мыслей. Однако в святоотеческом предании термины «созерцание» и «делание» означают совсем другое.

«Если Вы скажете мне, что, кроме Библии, разрешено читать только еще одну книгу, и спросите, какую бы я выбрал для всех людей, я отвечу сразу: «Вот эту». «Человек отменяется» — самая совершенная защита естественного закона, какую мне довелось встретить, и я думаю, что лучшей нет. Если книга вообще способна спасти нас от непрестанно растущей глупости и умножающегося зла, честь эта выпадет небольшому трактату Льюиса» (Уолтер Хупер).

Человек отменяется, или мысли о просвещении и воспитании, особенно же о том, как учат английской словесности в старших классах.

Человек бесчувственный

Ирод воинам велел
Деток убивать.
(Рождественская песенка)

Я не уверен, что мы понимаем, как важны школьные учебники и хрестоматии. Именно потому я и начну с беседы о небольшой книжке, предназначенной английским «ученикам и ученицам старших классов». Должно быть, авторы (их двое) не замышляли злодеяний, и прежде всего я должен выразить благодарность им или издателю за то, что мне прислали в подарок экземпляр с лестной надписью. Однако ответить лестью я не могу. Положение у меня щекотливое. Я не хочу бранить двух честных учителей, пытающихся сотворить благое дело, но я не могу скрывать, почему я с ними не согласен. Поэтому я назову их Каем и Титом, а книгу их — «зеленой книгой», по цвету обложки. Заверяю читателя, что книжка эта существует и лежит сейчас в моей комнате.

Все было просто великолепно.

Не было ни тюрем, ни трущоб, ни приютов для умалишенных, ни калек, ни бедности, ни войн.

Все болезни были побеждены. Как и старость.

Смерть, за исключением несчастных случаев, была добровольной авантюрой.

Население Соединенных Штатов было стабилизировано на отметке сорок миллионов душ.

Одним прекрасным утром мужчина по имени Эдвард К. Велинг, мл., ожидал в Родильной Больнице Чикаго, когда его жена благополучно разрешится от бремени. В комнате ожидания он был единственный счастливый отец. Немного людей появлялось теперь на свет.

Баллада поэтического состязания в Блуа

Франсуа Вийон недолгое время находился при дворе герцога и поэта Карла Орлеанского в Блуа. Для альбома баллад на тему «От жажды умираю над ручьём», заданную К.Орлеанским поэтам его окружения и многократно разработанную самим герцогом, Вийон написал эти ставшие знаменитыми стихи в 1458 году.

От жажды умираю над ручьем.
Смеюсь сквозь слезы и тружусь играя.
Куда бы ни пошел, везде мой дом,
Чужбина мне — страна моя родная.

Теодор Адорно (1903–1969) — немецкий философ еврейского происхождения, социолог и теоретик музыки. Представитель Франкфуртской критической школы.

Теперь уже нельзя утверждать, что неизменное есть истина, подвижное — видимость пребывающего, временное тождественно вечной идее; это невозможно обосновать даже ссылаясь на отчаянно смелые заявления Гегеля о том, что временное Dasein¹ в силу способности уничтожать, присущей его понятию, служит вечному, как оно проявляется в вечности уничтожения. Одним из мистических импульсов, секуляризировавшихся в диалектике, было учение о значении мирского, исторического для того нечто, которое традиционная метафизика снимает как трансцендентное или, в крайнем случае (что менее гностически, менее радикально), относительно позиции сознания по вопросам, которые канон философии относит к метафизике.