Социальный инфантилизм

Почему-то людям кажется, что чем больше запретительных мер будет принято, чем больше запретительных органов создано, тем больше будет порядка. А судьи кто? До этого простого вопроса современный (наивный и инфантильный) человек не доходит. Ему хочется, чтобы всё было как надо: чтобы как в раю, а не в аду. Но ведь рай созидается внутренними усилиями, даже социальный, который суть утопия. Хотя, конечно, утопия лишь отчасти, ибо советский опыт красноречиво свидетельствует, что сравнительно справедливое общество может быть построено в реале.

Запретительные меры в несправедливом обществе приводят только к нагнетанию напряжения и ещё большей несправедливости. Внешние меры контроля — путь насилия, и на верху пирамиды — не боги, к сожалению. Неужели русский человек мечтает о несвободе, тоталитаризме и терроре? Нет, он просто верит в справедливую вертикаль власти. Насколько эта вера оправдана в нынешних условиях — другой вопрос.

Вертится человек винтиком в социальной машине, и машине только того и надо. Самому человеку тоже кажется, что система работает на него и для него. Но так ли это?

Наше представление о «правильной» благодаря запретительным мерам жизни — утопия куда большая, чем мечта о справедливом общественном устроении.

Правильно будет работать только та система, которая направлена на служение человеку, и только тогда, когда общество будет состоять из индивидов, нацеленных на общее благо. То есть, в обществе эгоистов-индивидуалистов, знающих только свой корыстный интерес, ничего подобного в принципе быть не может.

Но русский человек обманываться рад. Он растерян, как ребёнок, и хочет в рай (не забудем, что украинцев тоже раем искушали).

Когда «совок» ругают за хилиазм^[1], за утопическую веру в светлое будущее человечества, в рай на земле, фактически лукавят. Ведь из того, что рай здесь недостижим вовсе не вытекает, что не надо стремиться к справедливому устроению общества. Хилиазмом больны как раз те, кто ругает советское общество за то, что оно не сумело построить рай.

Всё-таки есть разница: жить в стране, где всякий человек имеет право на жизнь, на дом, на медицинское обслуживание, образование и пр. или в стране, где всё принадлежит только кучке обнаглевших до бесчеловечности толстосумов.

К революции 1917 года привели не только интриги, но и чудовищное положение преобладающей части населения — народа; 70% жителей Российской империи даже читать и писать не умели. И не потому что не хотели, а потому что это было удобно правящим слоям.

Показателен пример писателя Корнея Чуковского, который был исключён из гимназии по т.н. «Циркуляру о кухаркиных детях» министра Делянова. В своих воспоминаниях «Министр, царь и „кухаркины дети“»^[2] Чуковский пишет: «Когда крестьянка Ананьина, привлечённая к суду по одному революционному делу, упомянула о том, что она мечтала отдать своего сына в гимназию, Александр III написал, негодуя: „Это-то и ужасно! Мужик, а тоже лезет в гимназию!“». Далее Чуковский пишет: «5 июня 1887 года (полвека назад) этот циркуляр вступил в силу. В нем царский министр предложил всем директорам гимназий освободить вверенные им заведения от «детей кучеров, лакеев, поваров, прачек, мелких лавочников и тому подобных людей, коих вовсе не следует выводить из среды, к коей они принадлежат <…> Директора гимназий стали состязаться в жестокости. Например, из одесских гимназий изгоняли всех тех, кто… жил в маленьких и тесных квартирах. Не меньше четырёх комнат должен был занимать человек, чтобы иметь право посылать своего сына в гимназию! Если он занимает три комнаты, мальчика даже не допустят к экзаменам. Если у него одна кухарка, его сыну никогда не бывать гимназистом. Только те, у кого есть и кухарка и горничная, могут надеяться, что их дети пройдут гимназический курс. Плату за обучение в гимназии Иван Давыдыч (Делянов — авт.), конечно, повысил, чтобы окончательно отвадить бедноту от наук».

Так что не стоит идеализировать ни царскую Россию, ни, тем более, нынешнюю, где (даже в Год культуры — 2014) количество заведений культуры стремительно сокращается.

Не надо мечтать о добрых и мудрых чиновниках, которые запретительным росчерком «пера» создадут правильный (праведный?) закон, и жизнь наладится. Так не бывает. Всё-таки либерализм^[3], как идея, как уважение к свободе личности — это ценность, несмотря на то, что нынешние либералы больше похожи на вырожденцев. По большому счёту, любая человеческая идея, доведённая до крайности и возведённая в абсолют, легко превращается в антиидею. Любая! Даже самая красивая и правильная на первый взгляд. С идеями надо обращаться осторожно, особенно с теми, что посягают на свободу — потерять её проще, чем вернуть обратно.

Запретительные меры — это вместосозидание. Они на самом деле ничего не решают. Рай, в том числе утопический — социальный (оденем его в кавычки — «рай»), создаётся не благодаря запретам чиновников, а благодаря жизни по Богу или хотя бы в согласии с элементарными нравственными нормами.