«Нарежьте буквы из газеты и подбрасывайте их миллиарды раз. У вас не сложится случайно и четырех строчек из стихотворения А. Пушкина. Так что же мы пытаемся убедить людей, что, подбрасывая триллионы клеток ДНК, случайно сложится человеческий организм, тем более Вселенная? Творец должен быть!»
А. Эйнштейн
Гурам с трудом приоткрыл глаза. Туман рассеялся, и темное пятно сбоку приобрело очертания врача с идеально выбритым лицом.
— ... Я очень сожалею, — начал тот избитой фразой из американских фильмов.
Нормальные люди так не говорят, отметил про себя Гурам, пытаясь вспомнить, как он сюда попал.
—...Передвигаться свободно вы уже не сможете. У вас поврежден позвоночник. Вам оформят инвалидность.
И, как бы оправдываясь, добавил:
— Удар был очень сильным.
Гурам отвернулся. Врач извинился и вышел, оставив пациента наедине с невеселыми мыслями.
Весь ужас своего положения он пока еще не мог осознать до конца, но ясно понял: очередной поворот! И, кажется, все! Тупик. Эта гадская, тошнотворная жизнь пыталась добить его несколько раз, и вот, похоже,ей это удалось.
...Дня два Гурам провел в полудреме, путая сон с явью.
Сон
Этот сон он видел не раз. По горной дороге вдоль ущелья едет легковушка. Черноволосый мужчина за рулем — его отец Шота. Он то и дело оборачивается назад к жене и сыну, рассказывая им что-то смешное и обдавая перегаром. Из-за поворота выскакивает жигуленок. Отец крутит руль не в ту сторону, и их машина падает с двадцатиметровой высоты на камни горной речки.
...Мать и Гурам тогда уцелели, отделались легкими переломами. Отец, не приходя в сознание, скончался через два дня в Зестафонской больнице.
...В палате зажгли свет. За окном был вечер. Итак, что же было дальше?
Вот Гурам с матерью во дворе обшарпанного детского учреждения. Вокруг бегают мальчишки разного возраста. Мать вкрадчиво говорит, что ему придется здесь остаться на какое-то время. Гурам, чуя неладное, вцепился в мать мертвой хваткой и, захлебываясь слезами, умоляет взять его с собой. Обессилев от плача, он засыпает у нее на руках. Когда просыпается, матери уже нет.
На его крики даже директор выглянул из окна, но через минуту, поняв причину, тут же его захлопнул. К Гураму подошла Натела, его воспитательница, и стала гладить мальчика по голове.
— Мама очень скучает по тебе, но не помнит дорогу назад. Ты обязательно найдешь ее.
— Как? — Гурам тут же перестал реветь.
— Если будешь меня слушаться, быстро вырастешь, и мы вместе найдем дорогу к твоей маме! — и прижала его к себе.
Вроде примитивно наврала, а сработало.С этого момента Гурам стал ходить за Нателой как пришитый.
Прошло шесть лет. Мать так ни разу и не появилась в детдоме. А если бы даже пришла, то с трудом узнала бы в рослом возмужавшем подростке своего сына. Боксерская секция даже хлюпика способна сделать мужчиной.
Натела всячески поощряла его спортивные занятия. Из своей мизерной зарплаты платила за его выходы на соревнования, покрывала все сопутствующие расходы.
Гурам был ее любимчиком, но нисколько не комплексовал по этому поводу. Он был единственным отказником в группе. У остальных были родители, которые, хоть иногда, но являлись к своим детям. Эти люди так решили свои проблемы, пристроив детей на гособеспечение и более-менее спокойно переживали тяжелые времена.
Новый поворот
...В тот день Натела задержала Гурама в коридоре и, слегка запинаясь, сообщила:
— Ухожу я, Гурам.
— Куда? Зачем? — он не понял сразу.
— Муж против того, чтобы я здесь работала...
Гураму еще пять месяцев назад не понравилась новость, что Натела вышла замуж за вдовца с тремя детьми. И вот, оказывается, интуиция не подвела.
— Он говорит, сиди лучше дома, смотри за моими детьми. Что мне твоя грошовая зарплата?!
У Гурама задрожали губы. Мир рушился на глазах. Все, все против него в этой жизни. Натела прижала его к себе, как тогда, в детстве, и стала гладить по голове,пытаясь смягчить удар.
— Ты уже большой мальчик. Нет ничего вечного на свете. Все когда-нибудь кончается... Муж, понимаешь, это серьезно.
...Сон оборвался. А может, это были мысли наяву. И не поймешь...В глаза било солнце. Пришел новый день, пробуждая память...
...Вместо Нателы назначили другую воспиталку — кобру Лию. Что она вытворяла, даже вспоминать не хочется.
Два раза Гурам сбегал из детдома. В первый раз его быстро вернули назад. Во второй он с превеликим трудом, но все же добрался до Нателы. Никогда не забудет он унижения, какое испытал в тот последний побег.
Натела плакала, целуя его, а Гурам не хотел отпускать ее руки. Из дома выскочил ее муж — седой взлохмаченный орангутан — и, матюкаясь, отшвырнул Гурама от своей жены.
— Убирайся в свой детдом! И не смей больше сюда являться, а то мозги вышибу!
Менты вернули его к ненавистной Лии.
Потом все завертелось в какой-то безумной карусели: выход в жизнь, два удачных грабежа, пьянки, — все слилось в какую-то беспросветную сизую муть.
И новый стоп-кадр, новый рубеж: вербовка в спецназ.
Вот он, Гурам, сидит в кабинете. По ту сторону П-образного стола неприятный очкастый тип из органов. Голос резкий, каркающий, хоть уши затыкай.
— Ты — ноль, полное ничтожество! Закончишь свою жалкую жизнь в канализации или в тюрьме.
Боец невидимого фронта уверенно описал те два «удачных» налета, в которых участвовал Гурам, походя упомянув светивший ему приличный срок за оба дела вкупе. Затем, наслаждаясь произведенным эффектом, обрадовал:
— У тебя есть шанс послужить своему государству и получить за это неплохие деньги.
Гурам не ответил.
— Итак, — на губах вербовщика появилась гримаса, призванная обозначать улыбку, — молчание — знак согласия. Приступим. Смог бы ты убить своего отца, если будет приказ?
Гурам сверкнул глазами.
— Он итак погиб давным-давно. А вот мать убил бы с удовольствием. Рука не дрогнет. За то, что она меня бросила.
— О’кей, неплохо для начала. Веришь ли ты в Бога?
— Он забыл обо мне. Зачем мне в Него верить?
— Пока ты нам подходишь. Следующий вопрос...
Гурама зачислили в отряд. Он жил одним днем: тренировки, операции, однообразный отдых. В ушах постоянно звучала речевка командира: «Думать вам не надо. За вас уже подумали! Ваше дело — выполнять приказ!»
Но деньги меж тем исправно капали на счет. И Гурам стал роботом. Буквально вжился в камуфляж. Его форма прекрасно выполняла свое назначение, превращая человека в движущийся батискаф. Звукоизоляция в шлеме с затемненными стеклами на уровне. Не доходят туда крики людей, кого крушит твоя дубинка. Так, просто падают перед тобой живые манекены. И все! Будто со стороны кино смотришь.
Последний поворот
В ночь на 26 мая 2011 года 1 получили приказ разогнать митинг оппозиции на Руставели.
...Гурам стоял со щитом в первом ряду. Впереди виднелась цель — биомасса с плакатами. Что там было написано, кто что требовал, Гураму было неинтересно вникать. Сигнал — и шеренга ощетинившимся ежом пошла вперед.
Под руку Гураму попался номер 1 — мужчина среднего возраста. Два отработанных удара, и манекен упал. Его прикрыла собой какая-то женщина. Гурам озверел и несколько раз ударил ее по голове. Кровь тут же залила ее лицо. В какой-то момент они встретились глазами. Он узнал бы этот взгляд среди тысячи. На него смотрела Натела, его вторая мать. Гурам сорвал с себя шлем, отшвырнул дубинку и побежал куда глаза глядят от немого вопроса в ее глазах.
На проспекте его ударила выехавшая из-за угла полицейская машина. Удар был настолько сильным, что его подбросило в воздух.
Очнулся он в этой самой палате.
...Гурам лежа щелкал пультом по каналам. Везде шла какая-то мура: либо турецкие сериалы, либо сообщения о новых достижениях Грузии на всех фронтах экономики. Гурам смотрел эти телевизионные картинки и все пытался заглушить в себе один навязчивый вопрос. Почему из нескольких тысяч людей на митинге ему на пути попалась именно Натела, которую он чуть сгоряча не убил. Интересно, что с ней сейчас? Будь она в полуметре от него, он бы пронесся мимо, сметая все на своем пути, не попал бы под машину и не стал бы инвалидом во цвете сил. Жил бы себе спокойно дальше, не задавая себе идиотских «почему?».
Но отсюда напрашивался другой вопрос. А зачем так жить дальше, когда ты в любой момент можешь навредить любому человеку?
...В безделье и полусне прошло еще несколько дней. От скуки Гурам перелистывал журналы на тумбочке. Однотипные номера «Сарке», «Тбилиселеби», «Рейтинги» вызывали зевоту. Заголовки раздражали. Да и как тут было сохранить спокойствие: «Что сказал гинеколог известной журналистке N», «Почему пришлось отпустить усы актеру X». Письма читателей раздражали не меньше: «Свекровь прячет от меня еду», «Я содержала мужа из Греции, а он нашел любовницу». И прочая дребедень...
Попалась еще тягомотина про какого-то Солженицына. О, это уже через край. От своих грузин тошнит, а тут еще русского воткнули. Гурам собирался отшвырнуть этот бред, как вдруг глаза выхватили строки: «...Что дороже всего в мире? Оказывается: сознавать, что ты не участвуешь в несправедливостях. Они сильнее тебя, они были и будут, но пусть не через тебя!»
Гурам перечитал это 2–3 раза подряд. Потом начал читать статью сначала.
...Через несколько дней в редакции журнала «Рейтинг» раздался звонок. Звонивший сначала помялся, а потом выдавил из себя:
— Я хотел бы извиниться перед одним человеком... А заодно и перед многими другими... Думаю, через журнал это сделать легче всего.
Молоденькая журналистка, прижимая трубку к уху, потянулась за ручкой.
— Да, да я вас внимательно слушаю... Представьтесь, пожалуйста...
Результатом этого диалога стала эксклюзивная статья «Исповедь спецназовца».
...Что дальше стало с Гурамом, так и осталось тайной для читателей. Но главное, ему удалось сказать такое тяжелое, трудно выговариваемое слово: «Простите меня!»
* * *
В греческом языке слово «покаяние» произносится как «metanoia», дословно — «перемена ума». Отсюда глагол «metanoeste» (покайтесь) значит «перемените ум». Обновленным мозгам всегда легче найти выход из положения, которое совсем недавно казалось безысходным.
[1] По делу о событиях 26 мая 2011 года Тбилисский городской суд приговорил бывшего главу МВД, экс-премьер-министра Грузии Вано Мерабишвили к лишению свободы сроком на 4 года и 6 месяцев за превышение служебных обязанностей.
