Страницы
Для них более привычны открытые и наглые рейды по дворам наркоманских стай. Уносят все, что может иметь хоть какую-то ценность. Старушки, боятся проявить свое присутствие за занавесками. Живут по инерции. Вся трудоспособная, но безработная родня ждет пенсию стариков, чтобы оплатить электричество и коммунальные услуги.. Больше ни на что денег не остается… Поэтому и не перезахоранивают они своих покойников со стройки… Возделывают огород. «Что вырастет — тем и питаемся» — хорошо, хоть земля — чернозем. Над всем поселком высится искусственный холм отработанной пустой породы, вынутой из шахты, — террикон. Кажется, что пепельно-серый горб стал ниже с моего последнего приезда. Время… Узнаю про своих детских товарищей. Одного убили в пьяной драке, другой — спился и умер сам, двое других сидят по тюрьмам. Приятная неожиданность — отец встречает своего друга детства, которого не видел 40 лет. Сосед выносит гармошку. Дядюшка пытается вывести наигрыш. Клавиши залипают и музыка зависает на всхлипе. Но и нескольких тактов достаточно, чтобы поднять переполох в этом «мертвом царстве». Странно звучат веселые звуки на фоне исполинского бурьяна и обугленных развалин… Неестественность происходящего чувствуют все… Торопливо прощаемся и рассаживаемся по машинам. Едем уже непосредственно «в город». Заезжаем сначала к Гале на работу.
— Нашу горбольницу преобразовали в отделение сестринского ухода, то есть в «дом престареллых» — говорит Галя, она — врач станции Скорой помощи.
Мы едем к ней домой, чтобы выгрузить из машины, привезенные из Москвы вещи.
— И как же теперь люди лечатся? — спрашиваю ее.
— А никак. Кто в Тулу едет, кто в Новомосковск, старики дома… Ой! Совсем забыла за разговором предупредить…
Но уже поздно… Машина резко вздыбливается, затем в багажнике тяжело падают подпрыгнувшие несколько банок с только что купленным медом… «Лежачий полицейский». Формально он обозначен знаком «20 спящих верблюдов», но перед таким бугром, чтобы не повредить машину, нужно останавливаться полностью. Высота его почти до фар. Впереди еще два таких же редута с глубочайшими бороздами в верхней части — следы дружеских встреч картеров «участников прежних заездов». Снижение скорости до 20 км/ч не спасает от экстремальности в преодолении препятствия.
— Бьются тут люди постоянно. У нас уже 5 человек погибло на этих буграх — говорит Галя — никому нет дела, да и кто ходить-то будет? Куда? Недавно сразу двое — молодые парень с девушкой на мотоцикле тут разбились насмерть ночью…
— Галя, у нас будет просьба. Отнеси пожалуйста 4 пустых банки в поселок. Мы мед купили, а банок не было. Пообещали, что кто-нибудь из наших занесет.
— Отнести-то я смогу, но у меня благоверный все их пропил. На рынке они стоят по 20 руб…
— Ладно, тогда мы попросим Олю, у нее банки должны быть.
Едем навестить мою двоюродную сестру Олю. Не был я тут лет 20, места знакомые с детства, но узнавать их не хочется… Въезд во двор двухэтажных шлакоблочных домов зарос лебедой и осотом выше крыши машины… словно некому и не к кому тут ездить… Поперек двора провис кусок провода, на котором ветер мотает какую-то тряпку. Тишина. Даже из черных окон никто не выглядывает. То ли людей совсем нет, то ли любопытства у людей, а ведь в кои-то веки заехали сразу две машины… Тетушка быстро проходит в подъезд с отваливающимся от дверного проема углом. Возвращается. Никого нет дома. Где искать Олю мы знаем и направляемся туда кавалькадой. По обочинам городских улиц копаются куры. На газоне пасется рахитичного вида пучеглазая коза. Перед зданием городской администрации продолжает стоять памятник «вождю пролетариата». Опять по-пластунски (уже знаем) преодолеваем три «лежака» подряд, но уже поздно, беглый осмотр во дворе выявил деформацию днища багажника у «пятерки»…
Новый «сюрприз» Олю сократили и она сейчас безработная. Тут же предлагаю ей взятые в дорогу на всякий случай пару тысяч рублей. Она тут же, не раздумывая, отказывается, говоря, что еще не так плохо. А куда хуже-то? Прежде она работала, отдавая ровно половину зарплаты на проезд до места работы, четверть уходила на квартплату… «Помоги тебе Господь!» — сцепив зубы, подумал я.
Пока человек жив, он продолжает верить в улучшение. Вместе с ним живет надежда…
На что?
