Одно «но»

Напоследок уходящая зима засыпала город снегом. Игнорируя календарный приход весны, термометр упорно показывал минусовую температуру. И только тепло солнечных лучей, настойчиво пробивавшееся сквозь морозный воздух, убеждало торопливо шагавщих прохожих в недолговечности зимнего плена.

Выйдя из подъезда, Ася поежилась, улыбнулась и накинула отороченный рыжей лисой капюшон. На душе у нее было празднично, как, впрочем, бывало каждое воскресное утро. Надо же, подумала Ася, вот уже вторая моя Пасха близится, а радости не убавляется. Даже больше становится. Ноги весело несли ее к автобусной остановке. Как есть первоклашка, сказала себе Ася, когда почувствовала острое желание оставшиеся до остановки двадцать метров проскакать вприпрыжку.

Несмотря на морозную погоду, в храме царило весеннее настроение. Поток солнечного света, разделенный на прямоугольники решеткой высокого окна, освещал солею подобно тому, как софиты освещают театральную сцену. Слепящими брызгами отзывалась храмовая позолота на весенний солнечный призыв. Встречаясь глазами, прихожане расцветали улыбками, отчего в храме становилось еще светлее и радостнее.

— Где я сейчас? — думала весело Ася. — На земле? На Небесах?

Как пролетела служба, и настало время проповеди, Ася даже не заметила.

— Во имя Отца и Сына, и Святаго Духа!

— Аминь! — отозвался храм.

Старенький батюшка, выйдя на амвон, оказался внутри широкого солнечного луча, и его седые волосы, и белая окладистая борода, и серебристые кресты на облачении, — всё вдруг заиграло и засверкало.

Ася пыталась внимательно слушать батюшку. До нее доносились милые ее сердцу слова о сострадании и любви к ближнему, но состояние неземной радости было настолько сильным, что она позволила себе отвлечься от проповеди и раствориться в своих ощущениях и мыслях.

Семейное Асино счастье могло быть вполне совершенным и безмятежным, если бы не одно «но». Этим «но» было неверие мужа Кости. Она с тихой завистью смотрела на супругов, приводивших своих чад к Причастию, на то, как благоговейно молодой отец прикладывается к Распятию и учит этому своего ребенка. А когда видела этого отца в очереди на исповедь, сердце ее сжималось от жалости к Косте, упорно не желавшему верить в Бога. Пятилетнего Ромку Ася водила к Причастию исключительно в будни, чтобы лишний раз не раздражать мужа своей религиозностью. Костя считал, что ребенок должен получать светское воспитание, а с верой определяться в зрелом возрасте. Еще Костя был убежден в том, что затянувшийся Асин бзик скоро закончится, и она высвободившуюся из-под церковного гнета энергию направит, наконец, в какое-нибудь другое, более практичное, русло.

Батюшка заговорил о конкретных делах милосердия. Сколько доброго могли бы мы сделать вдвоем с Костиком, какие горы свернули бы, вздохнула Ася. А что я могу одна? Кастрюлю борща наварить да полы вымыть. Вот и все христианские подвиги. Нет, ну как он не видит очевидного? Что всё, всё, абсолютно всё — от Него. И как не понимает, что нельзя вот так жить — только ради себя, ради собственного удовольствия. Перед Асиными мысленными очами проплывали картины совместных с Костей добрых дел: вот они в хосписе утешают тяжкоболящих, вот с детдомовцами мастерят скворечники, вот в трапезной кормят бездомных, да мало ли чем еще можно облагодетельствовать страждущих. В который раз в душе ее зашевелилось чувство некоторого духовного превосходства над упрямым мужем. Чувство это плавно перетекло в легкое раздражение.

Проповедь закончилась. Кто-то потянул Асю за рукав, она резко обернулась и наткнулась сердитым взглядом на две сияющие физиономии — Кости и Ромки.

— Скоро ты? — Костя старался говорить тише, но на его шепот обернулись люди. Ася почувствовала неловкость и покраснела.

— Скоро, скоро, сейчас только к Кресту приложимся. Пойдем, Ромка, со мной.

— Я на улице вас подожду, давайте быстрее.

Взяв сына за руку, Ася стала протискиваться в детскую очередь. Краем глаза она увидела широкую Костину спину, плывущую против людского потока к выходу, и вздохнула с облегчением. Ей почему-то казалось, что весь храм сейчас укоряет ее мужа, а тем самым и ее, за отсутствие должного благоговения.

На улице Ася перестала сердиться и в ее душе вновь солнечными зайчиками запрыгала радость. Решено было навестить старый парк и нагуляться на природе, пока грядущее весеннее тепло не превратило утоптанные аллеи в слякотную кашу. Народу в парке не было никого, видимо, морозы напугали. Костя с Ромкой носились друг за другом с громкими воплями, кидались снежками, валялись в белых мягких сугробах, рассуждая о застывших в синем мартовском небе перистых облаках, а потом, изображая длинноногих лосей, меряли снежные глубины, высоко задирая ноги и пугая Асю диким звериным рыком. Ася хохотала и чувствовала себя абсолютно счастливой. Она тайком сделала несколько снимков и теперь предвкушала радость от вечернего совместного просмотра фотографий. Заодно парочку удачных снимков перешлет Катерине, своей институтской подружке. Возле пустой птичьей кормушки Костя неожиданно притормозил, напустил на себя таинственный вид и, жестом фокусника, достающего кролика из цилиндра, извлек из кармана заготовленный пакетик с птичьим кормом. Ромка, затаив дыхание следивший за папиными манипуляциями, восторженно завизжал на весь лес, и Костя предположил, что теперь, после Ромкиных криков, ни одно пернатое создание в радиусе километра не рискнет приблизиться к кормушке, даже под угрозой голодной смерти. Все-таки, он у меня очень хороший, улыбнулась Ася. И вздохнула, вспомнив одно «но». Даже, несмотря на это «но», возразила она сама себе.

На обратную дорогу сил совсем не осталось. Ася с трудом представляла себе, как она сейчас встанет к плите и будет разогревать обед. Единственным ее желанием было добрести каким-то образом до дивана и провалиться в глубокий сон. Даже Ромка молчал и не задавал свои бесконечные вопросы. Ноги его цеплялись одна за другую, и он без конца спотыкался. Костя же, напротив, был полон энергии и подтрунивал то над женой, то над засыпавшим на ходу сыном. Слабаки, говорил он, таких не берут в космонавты.

Ася не сразу поняла, что Костя куда-то делся. Она обернулась в недоумении. Кости не было. Вот странно, опять какие-то фокусы, устало подумала она. И Ася сделала несколько шагов назад. Улица была почти пуста, среди редких прохожих Кости не было.

— Ром, куда папа-то делся, а?

— Вот он, у того подъезда, видишь?

Ася, наконец, увидела Костю. Тот стоял у ступенек, ведущих в подъезд пятиэтажки. Пройдя еще несколько шагов, Ася разглядела, что в сугробе у ступенек лежит человек. Костя присел перед ним на корточки и принялся тормошить его. Человек не реагировал. Тогда Костя снял перчатки и повернул голову лежащего к себе. Заросшее щетиной лицо было белее снега. Ветерок донес до Аси специфический запах давно не мытого тела. Ну, вот еще, теперь с бомжом будем возиться. Асю замутило. Костя, казалось, не обращал на запах никакого внимания. Он расстегнул верхние пуговицы куртки и потрогал пульс на шее несчастного. Живой, тихо сказал Костя, и принялся растирать белое лицо. Потом он стянул грязные заскорузлые перчатки с его рук и стал растирать руки. Ну, давай же, оживай, мужик, замерзнешь, волновался Костя. Бомж не отзывался. Костя опять просунул руку к его шее. Теперь он нажимал ему на что-то за ухом. Смотреть на это Ася не могла. Ей казалось, что на Костю сейчас ополчится вся вшивая братия, наверняка густо населяющая это вонючее тело. Ей стало жутко противно, и она подумала, что надо будет проконтролировать, чтобы дома Костя тщательнейшим образом вымыл руки. А ведь и пуховик надо будет перетряхнуть. И вообще, всё. И зачем только по этой стороне улицы пошли, могли бы по той пройти, давно бы дома уже были, так нет же, надо было с этой бомжатиной встретиться. Ася раздражалась всё больше, а тошнота подкатывала всё сильнее.

— Дядя, вставай! — заплакал Ромка, — Дяденька, миленький, вставай!

Этого еще не хватало, ребенка травмировать. Ася не на шутку разозлилась.

Вдруг веки бомжа дрогнули, и он, с трудом ворочая языком, пробормотал что-то невнятное. В воздухе повис стойкий запах перегара.

— Ну, ты живой, что ли, — громко спросил Костя.

— По…шел… ты…

— Живой, — заулыбался Костя.

В этот момент на проезжей части резко затормозила машина. Ася обернулась. Слава Богу, милиция, обрадовалась она. Наверное, кто-то вызвал. Двое милиционеров подошли к лежащему телу.

— Ребят, спасибо, что побеспокоились, теперь наша работа.

И один из милиционеров сделал какое-то сообщение по рации.

Дома Ася быстро разогрела обед и накормила мужа и сына. Сама обедать не стала, хотя только недавно чувствовала сильный голод. Она проследила за тем, как Костя мыл руки. Конечно, стоять рядом с ним в ванной Ася не могла, но прислушаться к тому, сколько времени льется вода из крана, не преминула. Раковину на всякий случай она обработала хлоркой. Мужнин свитер, пуховик и перчатки Ася брезгливо закинула на балкон, потом перетряхнет и пересмотрит.

Вечером она сбросила фотографии на компьютер и позвала Ромку с Костей. Асин сюрприз очень понравился ее мальчикам. Они громко смеялись и призывали Асю присоединиться. Но Асе было не до смеха. У нее жутко испортилось настроение. Она пыталась понять причину. Ася чувствовала, что это как-то связано с сегодняшним бомжом, но что именно не давало ей покоя, она разгадать не могла.

— Ась, — крикнул Костя, — послать Катерине фотки? Или сама отошлешь?

— Не надо, — поспешно отозвалась Ася. До нее вдруг дошло, что вот уже пять лет она регулярно хвастается своим Ромкой перед бездетной подругой.

Господи, вот дура-то. Безмозглая, равнодушная дура, шептала Ася.

— Жена, — донесся Костин голос теперь из кухни. — Чай пить иди. Лимон положить? Торт будешь?

— Какой торт в пост, Костя. Сам ешь! — Ася вдруг услышала со стороны свой раздраженный голос. Она испугалась саму себя.

Ася отхлебывала горячий чай из кружки с подсолнухами и молча смотрела на мужа. Тот увлеченно расправлялся со вторым куском торта.

А ведь он и есть настоящий христианин, подумала Ася. Парадокс. В Бога не верит, а христианин. А я…

— Кость, скажи… Тебе… не противно было трогать… бомжа этого?

— Какого бомжа?

Костя недоуменно глянул на Асю.

— Ну, которого ты сегодня…

— А, этого, — Костя пожал плечами, — Ну, он же умереть мог, замерзнуть.

Костя решительным движением отрезал еще один кусок торта.

— Ромка, чай пить иди! 

Уложив сына в кровать, Ася зажгла свечу у иконы Спасителя и выключила в комнате свет. Она раскрыла молитвослов и тихонько начала молиться. «… или нищ прииде ко мне, и презрех его; или брата моего опечалих, или свадих, или кого осудих; или развеличахся, или разгордехся, или разгневахся…» По Асиным щекам текли слезы, ей становилось легче, хоть и давалось каждое слово мучительно. Асе большого труда стоило поднять глаза на лик Спасителя, но она заставила себя смотреть в Его глаза. Куда-то улетучилось плохое настроение, и постепенно прежняя теплая радость воцарилась в сердце. Асе хотелось только одного — как можно скорее оказаться на исповеди. Завтра же, решила она твердо.

Ромка перевернулся на другой бок, Ася поправила одеяльце и провела рукой по вихрастой Ромкиной голове.

— Ром, — еле слышно прошептала Ася, — А ты Бога любишь?

Ромка ничего не ответил. Он уже крепко спал. И улыбался во сне.