Надежда моя, Богородица

Любка с трудом доковыляла до телефона. Всё тело болело, голова раскалывалась, в глаза будто впились тысячи острых иголок.
- Слышь, Димон, - прохрипела она в трубку, - привези дозу, а то сейчас сдохну.
- Пошла ты… - грубо ответили на том конце провода, - ты ещё за прошлый раз не рассчиталась.
Короткие гудки били в ухо набатом. Люба застонала и, скрючившись, легла прямо на стол. В голове крутились огненные шары и только одна мысль сверлила мозг: «Где достать деньги?». В какой-то лихорадочной пляске мыслей Любке вдруг показалось, что можно найти деньги в шкафу, среди книг, куда она иногда кладёт заначку от случайных заработков. Надежда дала силы.

Любка вскочила, забыв про боль, кинулась в комнату, начала вытаскивать книги, быстро перелистывая страницы. Денег не было, только из какой-то книги выпала маленькая картонная иконка. Её когда-то Любке сунула в переходе сердобольная старушка, когда она пьяная пыталась просить деньги на очередную выпивку. Ей тогда здорово накостыляли хозяева территории, а иконку, единственную тогдашнюю добычу, Любка по привычке сунула в книгу и забыла. Девушка вглядывалась в строгое лицо, написанной на иконе женщины. Между поднятых вверх рук, выглядывало лицо ребёнка. Что-то дрогнуло в Любкиной душе, то ли от всепрощающих и как бы всё понимающих глаз женщины, а может быть от не по-детски серьезного маленького лица её сына, только Любка аккуратно расправив, положила иконку в карман джинсов и без сил свалилась на пол.

Тело крутило, выворачивая кости наизнанку, пот катился градом, хотелось только одного – получить, во что бы то ни стало очередную дозу наркотиков. Ясно, что без денег к Димке лучше не соваться, а денег нет. Замкнутый круг получается. К соседкам по подъезду лучше не обращаться. Эти злыдни никогда даже копейки не дадут – знают, куда Любка их потратит. Уж, за последний год насмотрелись всякого: и пьяная Любка приползала, и в наркотическом угаре такие концерты устраивала, приходилось не раз милицию вызывать. Так, кажется, вчера на первый этаж переехали новые жильцы. Любка видела в окно, как таскали вещи. Надежда опять затеплилась в её душе. Наверняка ведь не успели соседушки нашептать вновь прибывшим про её похождения. Надо сходить. Может и удастся выпросить хотя бы стольник.

Девушка с трудом поднялась, подошла к зеркалу. Мамочка милая, на кого же она похожа. Тощая, несвежая футболка болтается на плечах, как на вешалке, под глазами чёрные круги, вместо губ тонкие потрескавшиеся полоски. Любка кое-как пригладила торчащие во все стороны волосы, стянув их сзади резинкой, сменила футболку на розовую блузку, плеснула в лицо холодной водой. Все эти действия давались ей с большим трудом, и только надежда на то, что у новых соседей можно разжиться деньгами давала ей силы.
Любка спустилась на первый этаж и позвонила в нужную квартиру. Дверь открыла молодая, лет тридцати, женщина. Большие тёмные глаза смотрели на Любку вопросительно и в тоже время участливо.
- Я…это…соседка, - еле ворочая языком, прошептала Любка.
- Проходите, - гостеприимно распахнула дверь женщина. Любка, пошатываясь, шагнула в комнату. Женщина, улыбаясь, пригласила её присесть, а сама отправилась на кухню, загремев там чайными чашками. Любка устроилась на краешке дивана, мутными глазами оглядела комнату. В углу сложены большие коробки, мебель кое-как расставлена вдоль стены. На письменном столе Любка заметила много икон, большие и маленькие они были аккуратно расставлены на столешнице. В углу лежала большая полка из тёмного дерева. Видимо, она и предназначалась для икон, а на столе их поставили пока временно. Стараясь сосредоточиться, Любка ещё раз внимательно взглянула на иконы. Прямо на неё смотрела женщина со строгим ликом и поднятыми вверх руками. Точь-в-точь как на её маленькой бумажной иконке. Любка даже вытащила её из кармана джинсов, чтобы сравнить.

В это время в комнату с подносом, уставленным чашками и вазочками с вареньем вошла соседка.
- Давайте чай пить – ласково проговорила-пропела она.
- Я…мне…сто рублей - Любка судорожно вздохнула, зажав между коленями трясущиеся руки.
-Что очень тяжко? – участливо спросила женщина.
Любка кивнула, отчего-то взглянув на икону.
- Понимаю, - женщина подошла к письменному столу, - только ведь сто рублей тебе не помогут, так только на короткое время, а вот Она поможет. - Женщина осторожно коснулась рукой иконы, – это образ Божьей Матери «Неупиваемая чаша». К ней обращаются те, кто страдают такими недугами, как у тебя: алкоголики, наркоманы, другие страждущие. Всем помогает, конечно, кто верит искренне. Мне, например, тоже помогла.
- А что, ты тоже? – удивилась Любка, глядя на красивую уверенную в себе женщину.
- Была, - кивнула та, - давай знакомиться. Меня Вера зовут. А тебя?
- Любка, - девушка бессильно откинулась на спинку дивана.
Вера, осторожно положила ей под голову подушку.

- Я сама медик, сейчас работаю в наркологическом центре, могу устроить. Тебе помощь нужна, ломку снять, немного поддержать организм. А потом если захочешь, к чудотворной иконе поедем, в Серпухов. Будем вместе просить о помощи. Если уверуешь, поможет. Согласна?
Любка кивнула. Сейчас она на всё согласна, только бы избавиться от этой изматывающей боли, которая казалось, выворачивала наружу все её внутренности.
В лечебнице Вера навещала Любку часто. Когда дежурила, забегала вообще каждые полчаса, а в выходной тоже приходила. Приносила фрукты, соки, домашние котлеты и пирожки.
- Ты ешь, тебе сейчас поправиться нужно. А то ты на Кощея Бессмертного похожа, - старалась развеселить Любку Вера. Девушка отламывала малюсенький кусочек от пирога, с трудом глотала. Есть не хотелось. И хотя ломку ей сняли, но психологическая зависимость от наркотиков была настолько велика, что она думала о них день и ночь.
- Знаешь, что я почувствовала, когда избавилась от этого? – Вера заваривала ей чай, пододвинула конфету, - свободу. Я была свободна. От навязчивых мыслей, от непреодолимого желания куда-то идти, доставать деньги, выклянчивать дозу. Чтобы потом через некоторое время, получив удовольствие, опять стать зависимой. Быть свободной – это здорово. Душа поёт, понимаешь.
Нет, Любка за несколько лет и забыла, как это быть свободной. Сначала алкоголь, а потом и наркотики начисто лишили её воли. Иногда ей казалось, что где-то рядом находится страшный жестокий зверь, который накинул ей аркан на шею и крепко держит конец верёвки, не давая ступить ни вправо, ни влево. Как только что-то внутри неё пыталось роптать, высказывало желание завязать, зверь туже затягивал концы на шее, приказывая делать так, как он хочет.
Любаше было всего шесть лет, когда отец ушёл от них. Вот так вот взял в один из осенних дней, собрал свои вещи и пропал. Первое время Любаша очень скучала по папиным сильным рукам, по его весёлому смеху, по небритым щекам, когда он специально прикасался к ней и легонько тёрся щетиной о её щёчки. Любаша заразительно смеялась, пытаясь спрятаться от отца за шкаф. А он делал страшные глаза и пытался поймать её. Любаша любила так играть с отцом, когда крики и шум на весь дом. А теперь дома было скучно и тихо, и только мамины судорожные всхлипывания нарушали тишину.

После папиного ухода мама как-то сразу постарела, перестала за собой следить, и могла весь вечер просидеть на краешке дивана, глядя невидящими глазами в угол комнаты. Она не читала больше Любаше её любимую книжку про девочку Динку, не учила её вышивать крестиком, и не водила в парк, кататься на каруселях. Придя с работы, мама наскоро готовила ужин и уходила к себе в комнату, где могла просидеть целый вечер, так и не включив свет. Любаша пыталась её растормошить, показывала свои рисунки, подсовывала интересные книжки, но мама безучастно смотрела на девочку полными слёз глазами.
Она никогда не ходила к Любаше на школьные собрания, не интересовалась её оценками и школьными друзьями. Любаша привыкла жить сама по себе, вроде бы и с мамой, а вроде бы и одна. Когда Люба заканчивала девятый класс мама тяжело заболела, ей пришлось бросить работу, а Любаша решила, что учиться ей больше ни к чему. Она забрала документы из школы и устроилась посудомойкой в ближайшее кафе. Брать её не хотели, несовершеннолетняя ещё, но помог дядя Костя, их сосед, когда дружили семьями. Он переговорил с директором кафе, и Любаша вышла на работу. Её тошнило от огромного количества грязной посуды, от грубых окриков официантов и поваров, от отвратительных запахов объедков, которые она сгружала в большой алюминиевый бачок. Но приходилось терпеть. Здесь, по крайней мере, она могла поесть, да и матери кое-что принести, хотя та с постели вставала редко и почти не ела. Люба задерживалась на работе до поздна, и ей нравилась такая ночная взрослая жизнь. Из желания побыстрее повзрослеть она первый раз попробовала водки, хотя раньше ещё в школе ребята угощали её пивом и вином. Но ведь это всё не то, так ребячество, а вот водка – это круто, это по-взрослому. И Люба самоутверждалась, напиваясь к концу смены так, что еле на ногах стояла, благо дармовой выпивки и закуски в кафе было полно. Дядя Костя вынужден был предупредить её, что в случае, если это не прекратиться её могут выгнать вон. Люба только смеялась в ответ. Уже тогда зверь тихонечко пытался набросить ей на шею петлю от верёвки.
Своё совершеннолетие Люба отметила в незнакомой компании. Просто шла с работы домой и увидела сидевших на лавочке парней и девчонок. Они хохотали, прыгали вокруг скамейки, задирали друг друга. А на вид и не пьяные совсем. Любаша уже немного приняла, так граммов сто пятьдесят, а в сумке несла почти полную бутылку водки.
- Эй, пить будете? У меня сегодня день рождение. – Она протянула ребятам бутылку.
Все разом загомонили, пустили бутылку по кругу. Вскоре кто-то предложил покурить «травки».
- Будешь? – спросил Любку парень и, не дожидаясь ответа, сунул в руки сигарету.
Всё закружилось в Любкиной голове, она поплыла куда-то, сидя на разноцветном облаке. Вдруг сделалось весело и легко, все мрачные мысли улетучились из головы, и Любка смеялась и прыгала вместе со всеми.
Так Любка подсела на наркотики. Сначала курила, потом этого оказалось недостаточно. Димка, тот самый парень из компании регулярно поставлял ей наркотики, тем более, что пока Любка платила регулярно и сполна.
Мать слабо пыталась протестовать, но Любка не обращала на неё внимания, каждый раз пугая её безумным смехом или дикими плясками. Любка и не заметила, что зверь подобрался к ней совсем близко, и теперь, когда мысли ее, были всё время о наркотиках, затягивал верёвку на шее всё туже и туже.
С работы её всё-таки турнули, да и кому понравиться работница с полубезумным взглядом, заторможенными движениями, не понимающая даже самых простых указаний.
Мать медленно угасала, но это не беспокоило Любку. Сейчас она думала только о том, где достать денег на наркотики. Она готова была на всё ради призрачной свободы, когда, приняв дозу, она улетала в голубые дали, где нет никаких проблем и забот. Но действие наркотика заканчивалось, и Любка опять металась в поисках денег на наркоту, а зверь страшно ухмыляясь, поигрывал концами верёвки.
Любка даже пропустила момент, когда мать умерла, и словно во сне смотрела на незнакомых людей, которые заходили и выходили из квартиры. Это соседи вызвали работников социальной службы. Уже потом, когда Любка вернулась с кладбища, что-то шевельнулось в её скукоженной полумертвой душе. Но душа не заплакала, не заголосила от жалости, не замерла от горя. Оскалившись, зверь в упор глядел в Любкину душу, и душа свернулась в маленький плотный комочек и затихла, давая волю страшному этому зверю безраздельно господствовать над Любкиной жизнью.
В клинике она почувствовала себя лучше, иногда даже брала в руки книгу, из тех, что ей оставила Вера. Читала о чудесах исцеления по молитвам святых, об удивительных местах, где собрана такая Божья благодать, что люди стремятся туда снова и снова.
Однажды Вера спросила её:
- Ну что, хочешь снова быть свободной?

- Хочу, но не могу, – тихонько прошептала Люба.
- Нет такого слова «не могу». Человек с помощью Божьей всё может, если захочет. Только захотеть надо по-настоящему. И поверить. Поверить в то, что Господь готов придти нам на помощь в любую минуту. Только ждёт, пока мы обратимся к нему. Он ведь сотворил нас свободными, дам разум и волю. А мы возомнили себя выше Бога, вот всё это и потеряли. А образ Божьей Матери «Неупиваемая чаща»? Это ведь чудо самое настоящее. Она ведь все скорби и нужды наши видит. К Ней в Серпуховской монастырь со всей России люди едут за помощью.
Долгими ночами Любка раздумывала над этими словами, сердцем понимая, что спасение её только в вере. Она доставала из тумбочки маленькую иконку, всматриваясь в темноте в строгое и в тоже время доброе лицо Богородицы.
Днём, когда больница просыпалась, уже другие мысли лезли в Любкину голову, и она явственно ощущала злобное порыкивание зверя. Однажды не выдержала, и, уговорив Веру, чтобы та помогла с выпиской, прямо из клиники поехала в Серпухов. Нашла монастырь, вошла, почти вбежала в храм и замерла перед огромной иконой. Богородица смотрела на неё светлым ласковым взором, и Любка почувствовала, как распускается, трепещет её душа, готовая взлететь под небеса.
Любка упала перед иконой на колени, склонилась в земном поклоне и замерла. Она шептала слова молитвы, свои, идущие от сердца, и впервые за многие года слёзы, настоящие, солёные слёзы бежали по её щекам. Душа никем не удерживаемая влекла её в высь, и Любка вспомнила, какая она бывает свобода.
А потом была долгая исповедь у священника. Люба говорила и говорила, вспоминая свою непутёвую жизнь, все свои нехорошие поступки и слова. Ей было невыносимо стыдно и в тоже время легко. Она смотрела в серьёзные глаза священника, слушала его негромкий голос, и ей казалось, что она освободилась от чего ненужного, громоздкого и нечистого. Она ужаснулась, представив, что стало бы с ней, если бы она не пошла в тот день к Вере, просить денег на дозу. Словно сама Богородица вела её. Верин пример всегда у неё перед глазами. Она же смогла, избавилась от наркотической зависимости. Значит и Люба сможет. Тем более, Вера указала ей верный путь к выздоровлению – сердечная вера и молитва.

Люба ехала в Москву и всю дорогу вспоминала и встречу с чудесной иконой, и первую свою исповедь, и то чувство свободы, которое она ощущала всё то время, пока находилась в храме. Среди обыкновенных людей, в электричке ей было не очень уютно, ей казалось, что зверь опять вернулся и только ждёт удобного случая, чтобы разделаться с ней.
Дома начался настоящий кошмар. Девушка металась по квартире, то начиная неистово молиться, то хватала телефон, набирала номер Димки, но на последней цифре вдруг бросала телефон в угол и принималась плакать. Зверь довольно урчал, поигрывая верёвкой. Вера пришла во время. Она уложила Любу на кровать, принесла ей горячего чая и весь вечер читала Евангелие. Потом осталась ночевать, предварительно позвонив, домой – предупредила, чтобы её не ждали. Впрочем, они почти всю ночь не спали. Не разговаривали, просто молчали, Вера время от времени принималась молиться и Любка старалась повторять за ней незнакомые слова, обращённые к Господу и Богородице. Она старательно выговаривала: «…Зриши мою беду, зриши мою боль, помоги мне яко немощну, окорми мя, яко странна…» и в этих словах заключалась для неё вся надежда на выздоровление, всё стремление вновь обрести свободу.
Через несколько дней Вера, выпросив на работе небольшой отпуск, полезла Любку опять в Серпухов. На неделю. Устроились как паломники, и Любка целыми днями находилась в храме. С раннего утра и до позднего вечера. Ей не в тягость были длинные монастырские службы, она знала, что помощь придёт только отсюда, только через молитву и веру. Душа её опять летала и пела, а Люба не отходила от иконы Богородицы, словно боялась, что стоит ей только отойти подальше и Божья благодать покинет её.
Она приехала в Москву на короткое время. Попросила Веру присматривать за квартирой, выправила кое - какие документы, чтобы уже уехать в монастырь навсегда. Она не приняла постриг, поехала только послушницей. Ей это было просто необходимо, она должна быть рядом с Богородицей, пока болезнь окончательно не покинет её, чтобы потом, полностью освободившись научиться делать правильный выбор. И всю жизнь благодарить Матерь Божью за то, что не покинула её в страшной беде, помогла обрести веру и свободу. Свободу от страшного зверя, который чуть было не погубил Любовь.