Кипрос. Святой возжигатель лампад

Продолжаю маленькие зарисовки о Кипре

Ранней весной почти не встречается на Кипре праздношатающийся турист, а селения еще не пробудились от зимней спячки. Тем непривычней кажутся разреженный горный воздух, совершенная тишина и безлюдье сел. И размеренность, забытая текучесть времени, когда, сделав одно, неспешно переходишь к другому.

Монастырь святого Иоанна Лампадиста прячется в расщелине, вдали от главных трасс, и живёт по собственным часам. Когда-то здесь было много братии, теперь же всего двое: единственный иеромонах да экскурсовод. А ещё – древние камни, покрытая лишайником черепица, пронырливые ящерки и апельсиновое дерево с ярко-оранжевыми плодами. Сквозь камни, уложенные века назад, пробивается зелёная поросль, деревянные наличники темны от времени, но греют руки.

Преподобный Иоанн, сын священника, уроженец здешних мест, в юности услышал Божественный зов и решился последовать ему, посвятив себя монашеской жизни. Жители соседнего села, которые надеялись выдать за юношу дочь, попытались отомстить ему и отравили. Выжил он чудом, ушел из дома и обрел пристанище в монастыре святого Ираклидия. Здесь жизнь его потекла в молитве, здесь он ослеп, предание же говорит о множестве совершенных им чудес. Послушанием святого Иоанна было возжигать лампады, и потому его называют Лампадистом.

Родители невесты своего намерения не оставили: им удалось отравить человека Божия. Он умер всего двадцати двух лет от роду и погребен близ церкви святого Ираклидия.

Эта церковь так и стоит здесь с давних времен. С фресок XII и XIII веков и столь же древних икон взирают строгие лики. Взгляд — внутрь молящегося перед ними человека: воистину, обратная перспектива.

У входа тот самый, единственный батюшка читает газету. Увидев нас, складывает её, шурша бумагой, неспешно направляется к дверям и пропадает в сумраке храма. Ветер подхватывает, разделяет газетные листы и бережно опускает под апельсиновое дерево. Я поднимаю их и возвращаю на сиденье плетёного стула. С передовицы мне радостно улыбаются кипрские футболисты.
Старые стасидии со стертыми ступенями, игуменское кресло – некрашеное дерево треснуло и поблекло. Настоятельский посох сиротливо жмётся к одной из стасидий. Кажется, братия с неба взирает на нас, и сейчас совсем рядом. Как и святой Иоанн Лампадист. Его честная глава — между центральным и левым нефами.

Пристаем к батюшке с бесконечными просьбами:

— Записку напишете? По-гречески? А дайте иконку. А можно к мощам?

Кто-то просит освященного масла.

Тогда он неспешно выходит из-за конторки, подходит к царским вратам, снимает с них епитрахиль и молча одевает. Чинно и торжественно, держась за канат, опускает пятилампадный малый хорос, долго молится, спрашивает имя небесного покровителя места, откуда мы прибыли. И наконец, подает масло вместе с иерейским благословением.

Наследие монастыря — под охраной Юнеско. Иконы, требующие особой заботы — в небольшом музейчике, где царствует Виктор, второй насельник, чтец и певец. Он каждому с радостью пожимает руку, горстями бросает английские фразы, а, указывая на икону, о которой говорит, как истинный южанин, простирает к ней обе руки, и сам наклоняется следом.

После экскурсии он спустится к монастырскому дворику, напевая стих сто сорок девятого псалма: «Из глубины воззвах к Тебе, Господи, Господи услыши глас мой».

В старой, покрытой кое-где лишайником, но крепкой черепице, снуют ящерки с крупной головой, похожие на драконят. Они отбегают на безопасное расстояние и, притаившись, снова высовываются, чтобы подсмотреть за нами. А потом смешно крутят головой и глядят, не моргая, любопытным глазом.

Далеко внизу шумит горная речка Сетрахос, в которой апостолы Павел и Варнава крестили святителя Ираклидиса. Яблони – в самом цвету. Воздух благорастворен и благоуханен. Из-за угла доносится вслед нам, уходящим, ликующее пение Виктора: «Кирие, Кирие элейсон».

Специально для "Омилии"