ИЕРУСАЛИМ.
КАРТИНКИ БЫТИЯ
1.
От Дамасских врат, как эгрегор, мраморный храм,
по арабским кварталам люди мирно идут.
Разбросало евреев по всем планетным кругам,
а они – евреи – хотели бы жить вот тут.
Это их, евреев, томили по концлагерям,
изгоняли из разных, куда они шли, земель.
Не – еврейка я, но сегодня еврейка я – вам,
как могла позабыть я, растущий, сквозь камни, хмель?
Как могла позабыть я с горбинкой еврейский мой нос?
Если «хава нагила» у всех от Христа вены жжёт?
И скажи, кем ты был бы великоросс,
если чаша добра бы склонилась наоборот?
Ибо бремя твоё: охранять, защищать и беречь,
ибо время твоё – это просто века и века.
Я люблю умирающую их еврейскую речь,
это идиш песчаный, как будто славянский слегка!
И прочнее песка оказался лишь град-на-песке,
и текучей воды оказался прибрежный маяк,
переспали с евреем вот эти долины в реке,
переспали с еврейкой
и вождь,
и правитель,
и враг!
А сейчас ты войною на гордых арабов пошёл,
что как будто забыл, как тебя убивали и жгли,
А во мне русофилка и антисемитка твои
принимают твой флаг, как на шее завязанный кол!
2.
…так нельзя, чтоб не помнить сгоревшего заживо,
это значит: поджечь его снова до пепла,
так нельзя, чтоб не помнить погибшего, нашего,
это словно оглохнуть, как будто ослепнуть!
Пока есть у нас память земная, все живы!
Наши родственники, наши братья и деды.
Те, кто в пятой колонне, как червь для наживы
и такие остались ещё в культпросвете.
Неужели обрадовался бы покойный,
если внучка Беркович кричала – забудьте?
Будьте дедов своих, умоляю достойны!
Будьте братьев своих, я прошу вас, достойны!
Наша родина – русые кудри.
И приходит к ней дед (псевдоним Ф. Самойлов),
он умерший, он ордена удостоенный:
«Как могла ты сказать непотребство такое?
Как теперь спать спокойно?»
У других внуки честные, ясные, чистые,
и несут своих дедов погибших портреты.
Опозорила, Женя, ты сокола-Феникса.
нашу русскую сказку и деда.
Он рукой словно делает так: вот ремень мой
настоящий, из кожи да с медною пряжкой!
Наша речка артерией жизненно-важной
здесь была, победили мы, Женя!
Человек – поле битвы добра, зла и лиха!
Перешла ты границы, какие дозволены.
Мы смогли отогнать, мы смогли победить их,
Ленинград – это небо Намоленное.
Всем предавшим Россию, пожизненны сроки!
Всем, плюющим в святое, и в наш светлый
праздник!
Участь Каина им! И пустыня в итоге.
Даже Бог был не против казни.
3.
Об одном я жалею, зачем я на море,
то в Египет, то в Турцию, в Крым
мне сюда было надо. Чужое здесь горе,
что вовек не бывает чужим!
Мне сюда было надо приехать, где Киев
до майданов, где пел Кудеяр.
И прийти, поклониться огромной могиле,
называющейся Бабий Яр.
Голоса, голоса, стоны, крики и вопли,
поклониться до тысячи раз
каждой сизой травинке, цветку, каждой тропке,
каждой птице, чей волчий окрас!
О, как люди тянулись, вот взять бы, воскреснуть,
Бабий яр – горя общего боль!
Так болит Николаев во мне и Одесса,
слёз не стало, осталась их соль!
Догола раздевали, до самого срама
стариков, пленных, баб да мужей.
Не землёй засыпали глубокую яму,
а телами убитых детей.
- Мама, платье снимать мне? Рубаху? Чулочки?
Неужели фашисту нужны ползунки?
Неужели нужны ему туфельки дочки?
Стариковские башмаки?
Подавись, полицай, бабьим платьем и кофтой!
Подавись ты, бандеровец, девьей прокладкой!
О, какая огромная эта Голгофа,
бабы ноги раздвинули до самой матки.
И прикладом фашня бьёт их, бедных, прикладом!
Нет, евреи не жадные. Это не жадность.
Нет, евреи не хитрые. Это не хитрость.
Нет, евреи совсем не торговцы, не жиды.
О…как тихо лежат. Что ж лежите, лежите.
В вас Ребекка, Эйнштейн, Левитан и Багрицкий,
и ваш род от потомства идёт Маккавеев,
музыкантов, врачей, Гюго и Фуко!
И сражаются храбро, я знаю, евреи
те, которые на СВО!
Лолерея моя! Ах, моя Лолерея!
Балерина, как веточка тонкая ты!
В злобном Бабьем яру, словно бы на Бродвее,
ножки – прелесть какие! Не счесть красоты.
Я одно точно знаю, есть люди, как люди!
И есть нелюди!
Две только нации есть.
О, планета моя, не простим. Не забудем.
Бог всё помнит: вот крест!
А вот – перст!
4.
В чужом краю отвержены, гонимы,
стеля постель,
они добрались вновь до Палестины
до каменистых, гористых земель.
Евреи! Как же долго вы скитались,
как долго прятались от любопытных глаз.
Я не хочу, чтоб плохо отзывались
и чтоб пренебрежительно о вас.
Мы – планетяне все, мы от Адама –
Отца всех нас,
кто соблазнён в саду
был девой-Евой. Род твой Авраамов –
древнейший, гордый род! За красоту
ты, видно, проклят был, разбит, раздроблен.
Часть в Англию отправилась, а часть в Цфат.
Я никогда не видела подобных
тебе, народ израильский! Молчат
те, кто ко ушёл брать земли Палестины,
тебя благословил тогда ООН.
О, сколько боли – вечной, страшной, длиной!
О, сколько крови пролито – вагон!
За миллионом ты терял детей…вопль, войны
в тебе, внутри. В любой земле лежат
твой дух, твой вопль, твои благие воины,
твой дивный и придуманный твой сад!
Сам виноват.
От распрей, в землю тянущих,
от ревности,
от алчности,
от слов,
тебя сжигающих. Твои мечтания
и божья кровь, текущая по жилам.
Ты столько раз бежал из Тель-Авива,
и сколько вновь шёл в Иераусалим.
И все пришли. Ты не пришёл.
Один.
Ужель забыл ты, как тебя гоняли?
Теперь тревожишь ты арабский мир, ввергая в смерть.
Забыв талмуд морали.
Забыв, что два конца имеет плеть…
