Вы здесь

Истории Нанвалека

(ЗАПИСКИ ИЗ АЛЕУТСКОЙ ДЕРЕВНИ)

В село Нанвалек меня пригласили на новогодние и Рождественские праздники. Когда-то Александровский Форт, Нанвалек был основан русскими поселенцами-моряками. Старожилы до сих пор помнят место, где стояла русская пристань, а также первая церковь, освященная в честь Александра Невского. Сейчас же большинство жителей – чугачи (кадьякские алеуты) - креолы. Эти потомки русских отцов и чугачских матерей со временем во многом переняли американскую культуру, оставив себе в наследие лишь русские северные фамилии и имена, православную веру, алкоголизм, да смешенные алеутско-славянские традиции празднования Нового года, именованные в селе маскарадак. Новогодний маскарад в Нанвалеке известен по всей округе – это главное торжество села, на которое съезжаются даже многие горожане. «Я хочу посмотреть, что ты думаешь об этой нашей традиции – сказала мне Алма – жительница Нанвалека и студентка семинарии на Кадьяке. – Наши предки нам говорили, что маскарадак пришел к нам от русских. Вот ты посмотришь и скажешь, так это или нет?»

Наш самолетик вмещал шесть пассажиров и пилота. Все пассажиры сидят у окошек и почти все с закрытыми глазами. Петля в воздухе – мы огибаем гору, резко снижаясь. То ли от страха, то ли от любопытства, я не могу закрыть глаза – и вижу, что мы летим прямо на землю. Еще мгновение и мы носом упремся в песок! Самолетик резко выпрямляется и неожиданно садится на берег. Рядом со мной пожилая женщина крестится. Пилот смеется – «Получилось!» Все хлопают в ладоши. «Не испугалась? – спрашивает меня уже на земле встречающая Алма – у нас очень маленькая взлетная полоса и горы кругом да океан – нужно быть очень хорошим пилотом, чтобы легко приземлиться. Часто бывают крушения…»

Нанвалек я сразу полюбила за его горы, смеющихся людей, безбрежный океан и виднеющиеся вдали вулканы. Это село чудесным образом приняло меня как родную. И я, правда, чувствовала себя дома. Жила я в отдельной комнатке в пяти минутах от храма, в трех от океана, в двух от леса. Жила отшельницей на краю села, но заброшенной себя не чувствовала. Меня опекали пять сестер.
Надо сказать, Нанвалек – село сильных женщин. Женщины здесь рослые, крупные и дородные, как сама алеутская земля. Обычно они выше своих мужей (которые часто пьют) на голову и сильнее в три раза. Решения в селе принимают именно женщины. И в основном все женщины села в той или иной степени сродны семьи Алмы (в крещении Олимпиады). У неё четыре сестры – Марфа, Полин (Пелагея), Роуда (Раиса) и Сали (Анна) – все они старейшины Нанвалека. Их отец - Николай Терентьев был чтецом в храме. А чтец на Аляске – уже духовенство, ибо чаще всего именно чтец сохраняет молитву в селе, когда священника нет. У Николая сына не было и всю свою любовь к храму и богослужению он передал дочерям. Марфа, Полина, Роуда, Сали и Алма хранительницы церковных традиций в Нанвалеке. Они-то и взяли меня – «русскую девушку из церкви» под свою опеку. На мою великую радость.

Вторая распространенная в селе фамилия – Романовы. Жители шутят – у нас есть русская царская кровь – говорят они. И подмигивают. «А у тебя какая фамилия? Это русская? Нееет, таких у нас нет…»
В Нанвалеке я проживу три недели. В своей комнатушке буду писать иконочку Матери Божией «Неупиваемая Чаша» - по просьбе местного священника отца Сергия, печь рождественские печенья с бабушкой Роудой, играть с внуками Полин, и молиться со старенькой Марфой. А также бесконечно ходить в гости и отмечать все праздники с Нанвалекцами. Их в эту пору в Нанвалеке не сосчитать – это светский Новый год – 1 января, Русское рождество – 7 января, Старый Новый Год и маскарадак – 14 января, последний праздник - Крещение – 19 января. Жители села будут относиться ко мне с любопытством и уважением, порой развлекая меня своими прибаутками, порой делясь бедами и горестями. Некоторые истории деревни Нанвалек я запомню на всю жизнь.

 

НОЧЬ СИНЕЙ ЛУНЫ

Поздней синей ночью мы пересекали синюю равнину синего Нанвалека на синем снегоходе. Наша узкая синяя дорога бежала между синими горами, покрытыми синим снегом. На синих горних вершинах спали синие облака и синее небо покрывало всю синюю землю своей необъемностью. Синий океан был покоен и по-синему печален. Большая синяя луна смотрела на нас, бледная и круглая. И воздух был наполнен синей тишиной, которая звучала как мягкая синяя музыка. Мы слушали эту музыку, и она нас наполняла синей грустью.
«Сегодня ночь Синей Луны – шепотом сказала мне Роуда, вся синяя в темноте. – Она бывает один раз в пять лет, в месяц, когда выходит два полнолуния.» Она посмотрела на меня и улыбнулась, бледная, круглая и синяя, сама как Луна. “В этом году Синяя Луна выпала на ночь Нового Года. Пускай этот год будет счастливым!»

В ночь синей луны школа была полна людей – праздновали «Американский Новый год».
В спортзале стояли столы с закусками и сладостями, играла музыка, всюду плясали, бегали и визжали дети в праздничных одеждах.
-А где же елка? – ищу я верную спутницу новогоднего торжества.
-Елка будет на Рождество! – отвечает мне Роуда – а сейчас, новый год светский. Зачем здесь елка?

НАСТАСЬЯ

-Вот – возьми!
Настасья – молодая алеутка с сильными чертами лица и нежными грустными глазами протягивает мне свою красную вязаную беретку.
-Зачем, Настасья! Это твоя шапочка!
-Но ты говоришь, что она тебе нравится – возьми её. Если кто-то говорит, что им нравится что-то, нам нужно отдать это им.
-Настасья, мне нравится, как эта беретка смотрится на тебе.
-но и на тебе она будет хорошо смотреться.
-Нет, Настасья – я трясу головой – я не возьму её. Прости меня.
-Хорошо, что же мне тебе подарить?
-Ничего не надо…
Она улыбается своими добрыми глазами и внимательно смотрит на меня.
-Ты хочешь подарить мне что-нибудь? – я спрашиваю, мне стыдно за свое упрямство.
- Да, хочу!
-Хорошо, тогда подумай об этом и подари мне что-нибудь маленькое, что-нибудь, что напоминало бы мне о тебе, о Нанвалеке.
Она кивает, надевает свою красную беретку и снова изучающе смотрит на меня. Я чувствую особую твердость в Настасье, некую несокрушимую силу, и это ощущение вселяет в меня уважение к этой женщине и заставляет смотреть на ней с восхищением.

- Настасья – настоящий друг – делится со мной Сали – она такая, какими были раньше люди в нашей деревне, настоящая, как будто из прошлого. Она видит сквозь вещи их внутреннюю суть, она замечает, она переживает, заботиться. Таких людей сейчас не много осталось, таких как Настасья мало.

Во время празднования Нового Года в школе, куда собралась вся деревня, Настасья смотрит, как я играю с детишками. Я чувствую на себе её глубокий взгляд. Когда я оборачиваюсь, она улыбается и машет мне рукой – иди сюда.
-Я слышала, что ты художница?
-Я пишу иконы.
-А акварелью пишешь?
-Больше яичной темперой…но я люблю акварельные рисунки. А ты рисуешь? – спрашиваю.
-Да, я сама научилась рисовать. Я рисую акварелью.
-Как здорово! – радуюсь. - Настасья, я знала, что у нас есть что-то общее, я видела твою душу художника!
Она улыбается одними глазами: - Хочешь посмотреть мои работы? Давай сбежим отсюда, я покажу их тебе… Пока мужа нет дома, мы можем пойти ко мне в мастерскую.

Мы покидаем школьное помещение, и Настасья везет нас на своей Хонде (так называют жители деревни свои вездеходы) к себе домой. Мы входим в деревянный дом, внутри очень просто, чисто и холодно. Она открывает дверь своей мастерской.
– Здесь я рисую, - говорит она и показывает на стены – здесь мои картины и некоторые фотографии, которые мне нравятся.
На стенах множество набросков волн и людей в лодках, женских лиц, одиноких фигур, церкви. Красивые, выразительные, грустные, порой болезненные работы. На одной стене много фотографий мексиканской женщины с черными бровями.
-Кто это? – я спрашиваю.
-Фрида, мексиканская художница.
-Тебе она нравится?
-Я обожаю её. Я видела фильм о ней и читала книгу. У неё была такая трудная жизнь. Она была инвалидом, потеряла своего ребенка, и постоянно испытывала насилие со стороны своего мужа. Но она любила его. Она выражала свою боль в искусстве. Её искусство помогало ей справиться с болью..
-Так же как помогает и тебе… - говорю я тихо, неожиданно догадавшись.
Она смотрит на меня серьезными понимающими глазами. «Да». – произносит. В комнате тихо, слышно как на кухне тикают часы. Все маски вежливости сброшены, начинается разговор душ. Одна из её работ изображает женщину со швами вместо глаз, рта и в центре шеи.
-Это ты?
-Нет, это моя сестра…и я тоже, наверное…Я хотела нарисовать операцию…Ну ты знаешь, когда они оперируют нас, они делают так, чтобы мы не видели, не говорили, не чувствовали боли…
-Ты это нарисовала, чтобы отпустить…пережить…также как Фрида?
-Я нарисовала это раньше, чем я знала о Фриде. Но это правда, мы используем один язык…. Вот – Настасья дает мне конверт – я хочу подарить тебе открытку, которую я сделала.
Я открываю конверт – молодая счастливая женщина с ребенком на руках смотрит на меня, рисунок, так отличается от всех остальных своим спокойствием и счастьем.
-Как красиво! Это кто?
-Ну, это для тебя…Когда я рисовала ту открытку я думала о своей бабушке, она была очень хорошей мамой, счастливым человеком…Но некоторые люди, когда они видели этот рисунок, говорили, что это Богородица.
-Спасибо! Я буду хранить эту открытку и помнить тебя.
Она грустно улыбается.
-Мой муж должен скоро прийти, нам лучше уходить. – и добавляет – однажды я иллюстрировала книгу. Я хочу тоже дать её тебе. Эта книга о девочках, о домашнем насилии. Я вижу – ты понимаешь… Мы нужны друг другу, когда мы можем друг друга понять…
Она дает мне книгу с четырьмя беззаботными девочками на обложке. И я думаю – одна из этих девиц – моя Настасья.
Мы возвращаемся в школу.

СОКРОВИЩА ОКЕАНА

Вся неделя перед Рождеством занята праздничными подготовками. Вот уже два дня мы с Роудой выпекаем сладости на праздник. После приготовления рождественских печений мы пошли на берег океана – бабушка Роуда, её внук - Маленький Век и я. Солнце клонилось к закату, было холодно и ясно. Укутавшись в теплые шарфы и шапки, так чтобы сильный ветер не покусал наши лица, мы гуляли по берегу в поисках разноцветных стеклышек. Серые береговые камни омытые волнами океана становились голубыми и зелеными, янтарными и красными – так появлялись сокровища на любой вкус под нашими ногами. Но кусочки отполированного водой стекла были даже более драгоценными – они были как бриллианты среди других камней. Когда нам доводилось найти такое стеклышко, мы все вместе разглядывали его, счастливо улыбаясь друг другу. Мы не разговаривали. Зачем? Мы просто бродили по берегу, прыгая от белых пенящихся волн, ища разноцветные бриллианты. А затем – солнце начало садиться, и все стало таким другим, таким неотмирным, и мы, охваченные каким-то внутренним вдохновением, начали петь славословия. Сначала мы пели – Свете Тихий, затем – Святый Боже, а потом Достойно Есть и Вкусите и Видите. Что-то мы пели на английском, что-то на церковно-славянском, а что-то бабушка Роуда спела нам на алеутском языке. Солнце село, и мы побежали в дом бабушки Роуды пить чай, замерзшие, голодные и очень-очень богатые.


ПОД КРЕСТОМ

Пятого января я ходила навестить Феодосию. Она была тем человеком, кто помогал мне организовать мою поездку в Нанвалек. Мы переписывались друг с другом по электронной почте почти целым месяц. Она всегда казалась такой радостной и оптимистичной, что я часто спрашивала – «ты такая счастливая, потому, что твое имя обозначает Божий Дар?», а она писала в ответ «это правда, Господь столько мне дает!» В конце декабря неожиданно она открывает мне – «Молись обо мне, мой муж подает на развод».

-Что же случилась, Феодосия? – мы сидим лицом к лицу в её уютном домике возле камина и пьем теплый чай.
-Что случилось? Ему исполнилось сорок лет!...
И Феодосия рассказала свою историю.

-Понимаешь, он – белый, он на четырнадцать лет моложе меня… Мы встретились тринадцать лет назад – он приехал в нашу деревню работать полицейским. У меня уже был первый брак до того, и я думала, что никогда больше не выйду замуж – столько было боли в семье, ты знаешь… Но когда я увидела Дэвида, я сразу поняла, что люблю его. До сих пор у меня это ощущение всякий раз, когда его вижу. Я не хотела, чтобы мы были вместе, он был настолько моложе меня, но не знаю как, это просто случилось. Он переехал ко мне…

Однажды, был церковный праздник, мы пошли в храм. Дэвид в то время был некрещеным - он белый, из Калифорнии, у них там другае религия. После службы батюшка подошел прямо к нам и сказал Дэвиду: «Итак, молодой человек, что вы делаете с местной женщиной?» Мне было так стыдно. Батюшка продолжал: «Все вы, белые, только приезжаете на время из своих городов и используете наших деревенских девочек, чтобы поразвлечься, а потом бросаете. И что вы думаете, вы этим делаете, а? Как вы думаете, Господь не смотрит на вас, не видит, а?» Этим вечером Дэвид надолго остался в храме и разговаривал с батюшкой. Он решил стать православным. И скоро он им стал.

В следующий раз, когда я пришла в храм, батюшка поисповедовал меня и сказал: «Феодосия, завтра ты можешь причаститься, но это будет твое последнее причастие, пока вы не обвенчаетесь в церкви. Так вы живете во грехе. Это неправильно». Он был очень строг со мной, но это было, наверное, хорошо. Тоже самое он сказал Дэвиду. Дэвид хотел повенчаться со мною тут же. Но я не хотела венчаться – я сказала: «Подожди, пока тебе будет сорок – ты бросишь меня», но он и не думал ничего слушать, и вскоре мы поженились.

Мы жили вместе хорошо. Было сложно порой – он белый, он не всегда понимает нашу культуру, наши традиции. И он был полицейским – это непросто быть полицейским в деревне – всегда кто-то есть, кто тебя ненавидит. Мы иногда ссорились, и я молилась Богу, чтобы Он сделал нашу жизнь счастливее. Тогда я поняла, что Господь хочет, чтобы я сама изменилась. Если ты молишься – ответ на твою молитву часто находится в тебе самом. Тебе нужно самому меняться, тогда твой супруг поменяется… Я это сейчас знаю. Я поняла это с Дэвидом.

Знаешь, я старше, я женщина и я алеутка – у меня есть интуиция, и хотя я грешница, я молюсь Богу, и Он направляет меня. В последнее время я видела, что наша семья была на грани, я говорила с Дэвидом и работала над собой, но однажды из-за его работы, его очень сильно оскорбили, ему захотелось уехать, покинуть деревню. И он сказал мне все. Он сказал: «Я хочу тебя оставить!» Я ответила: «Господь благословил нашу семью, если ты хочешь меня оставить, пойдем и скажем это Богу». И я взяла его за руку, и мы пошли в храм и встали под крестом. Я видела его лицо – ему было так стыдно, он так переживал. Он прошептал мне: «Я не знаю, что говорить…» Я ответила ему: «просто скажи Богу, что ты хочешь покинуть меня и почему». Он ничего не сказал. Просто спрятал свои глаза от меня. И я отпустила его руку и позволила ему уйти.

Я думаю, он поймет в один день. Я думаю, он вернется… Сегодня первый день, когда я не пишу ему, как я люблю его, как жду. Я молилась об этом, и я чувствую, я должна дать ему время подумать, и понять самому, как он мне дорог. Не от моих слов - своим сердцем. Я молюсь, это произойдет однажды. Пожалуйста, молись за меня тоже.

ЯРКО-КРАСНЫЙ С ЗОЛОТЫМИ КРЕСТАМИ

-Твоя дочка приезжает на Рождество? – спрашиваю я бабушку Роуду.
-Да, она приедет вечером 6-ого. Мы разговаривали сегодня по телефону, ругались. Я хотела, чтобы она приехала раньше и помогла мне, но она так все время занята теперь в своем городе…Это ничего. Она не будет обижаться, простит…

Мы гладим церковные облачения – бабушка Роуда и я. Багряные облачения с золотыми крестиками на них. «Мы украсим церковь для праздника завтра: сначала мы положим белые покрывала, затем красные на них – объясняет мне Роуда. – Белые - в честь чистоты новорожденного младенца Христа, красные – за Его будущие Страсти, золотые кресты – за Его славу».

Я улыбаюсь и смотрю вокруг. Мне нравится дом Роуды – он очень уютный и в нем сейчас царит рождественский дух, что-то очень теплое, трогательное, что-то из моего детства. Наконец, я понимаю, что именно – в нем есть чувство ожидания, ожидания, что свершится чудо. Рождество – время чудес – обещают все вещи в этом доме.

Когда мы заканчиваем гладить, мы развешиваем облачения на дверях и спинках кресел – так чтобы они снова не помялись – и вот уже все внутри красное и золотое. И везде - кресты. Все освящено крестиками.
После того, как мы закончили гладить последний покров, мы садимся и оглядываемся в восхищении. Через какое-то время Роуда крестит себя, берет телефонную трубку и набирает номер.
«Это мама – говорит она по телефону – я просто хотела попросить прощения. Я жду тебя. Люблю. Целую.» Она кладет трубку и смотрит на меня: «Мы стараемся никогда не ложиться спать с обидой на душе. Всегда проси прощения перед сном – говорили наши старики, и я всегда так и делаю, даже если была права – я прошу прощения. И я прошу Божика простить меня.»

«Красное за Страсти, Золотое за Славу!» - звучит у меня в голове. Завтра рождественский сочельник.

 

СО ЗВЕЗДОЙ

На Рождество в храме служил священник отец Сергий. Мы с Роудой и с детишками накануне украшали храм ветками и красными лентами и шарами. Ночью была служба. Вся деревня пришла молиться. Многие причащались.

На утро в девять меня разбудил колокольный звон. Иподиакон Ефрем собирал честной люд на Славление. По традиции деревни в течение трех дней Рождественская звезда посещает все дома. Те, кто идет со звездой поют колядки и рождественские тропари, а встречающие звезду дома накрывают стол сладостями и Рождественскими лакомствами. Колядки поют на английском, на русском и на алеутском языках. «Радуйся, Приснодево… - запевает хор, и иподиакон шепотом спрашивает – ты понимаешь? О чем мы поем?» «Понимаю!» – шепчу! «То-то! – радуется он – это у нас от русских!»

И мы поем и поем…В конце дня деревня гудит и изменяется. Все разбредаются по домам, Роуда, Алма и Полин виновато улыбаются и не приглашают меня в гости - мужчины деревни начинают пить.

 

ДЕРЕВНЯ ДЕТЕЙ

-Не пей нашу воду – говорит мне Сали в день моего приезда – хотя бы не пей её свежую. У нас хорошая вода, но люди говорят, что в ней что-то есть…вообщем, тебе не стоит её пить.
Несколько дней спустя Нина предлагает мне стакан воды из-под крана. Я смотрю на неё в удивлении:
-Мне можно это выпить?
-Конечно, отчего нет? У нас очень хорошая вода в деревне…
-Но Сали сказала мне не пить,…будто что-то есть в воде вашей…
Нина смеется от всего сердца.
-Да, в нашей воде что-то ЕСТЬ, но я не думаю, что это должно тебя волновать… Понимаешь, наша деревня самая большая по детскому населению в округе. Больше чем половина всех жителей – дети. В прошлом году у нас было одиннадцать новорожденных, а в этом году трое уже ожидают ребеночка, дети у нас повсюду. Потому наши старожилы и говорят, шутя, что все дело в воде! Но знаешь, что? Два года назад пилот прилетел к нам вместе со своей женой на Пасху. Они остановились на неделю или около того в нашем доме. Мы подружились. Они были давно уже женаты, но детей у них не было, и мы сказали ей – пей нашу воду свежей каждый день. И вот – когда они уже уехали, через месяц или чуть больше, мы получили письмо – она нас благодарила, писала нам: «спасибо деревне Нанвалек, я ожидаю ребеночка». Теперь каждый год они приезжают – пилот, его жена и их дочка. Впрочем, я не уверена, что это вода…Это Господь благословляет нас расти…

+++
-Ананааа – Хейли, маленькая двухлетняя девочка, тянет ко мне руки, чтобы обнять.
-Это не ананна! – поправляет Полин.
-Нет, эмма – качает головой Хейли и снова поворачивается ко мне – ананна!
Я беру её себе на колени, и мы играем. Полин смеется над нами и объясняет «она называет тебя тетей. Ананна означает тетя на языке чугачей. Эмма – это я – бабушка. Аппа – дедушка. Она думает ты её тетя»
-Значит, это делает меня твоей дочкой Полин? – спрашиваю
-выходит так…
-Ананна, давай поиграем с Поки.
-только если эмма поиграет с нами!
И мы втроем – три поколения женщин – с радостью садимся на пол и играем с щенком под рождественской елкой.

+++
-Ты из Китая? – спрашивает меня Аби.
-Нет, я из России.
-А почему говоришь, как китаец?
-я не знаю. Мне кажется, я говорю, как русский.
-нет, нет, я думаю, ты из Китая…
-Хорошо, я также могу и из Китая быть…
-Но ты говоришь по-русски!
-Аби!
-Ты мне все равно нравишься.
-Аби, Аби…
-Я же говорю, что ты по-китайски говоришь…

+++
Мы готовим Рождественскую сценку из Щелкунчика.
-Кто хочет быть русским пекарем? – спрашивает детей Полин.
-Инна! – кричат дети.
-Я? Нет, нет, я не танцую, и почти не пеку…
-Но ты – русская!
-а вы кто?
-мы Нанвалекские дети!
-детки - конфетки?
-ага!

+++
-Тампи, ты стоишь на исповедь? – я спрашиваю моего маленького друга Тампи в храме после субботней службы.
-Нет! – он показывает мне шесть пальцев – мне только шесть. Мы не исповедуемся, если нам еще нет семи..
-А я могу?
-а тебе есть семь?
-да…даже немного больше.
-ага, ты можешь – говорит он со знанием – иди исповедуйся!

 

ЧАША СПАСЕНИЯ

Мелании семьдесят шесть – она самая старая женщина в деревне, более того, она – старица. Люди здесь говорят, что быть старцем не означает достичь определенного возраста, чтобы быть старцем нужно стяжать определенный дух. Кто-то может быть молодым, а уже старцем, а кто-то стариком, но еще немудрым. Они говорят, что в деревне четыре старца, Мелания – одна из них. Ведь старцами могут быть не только мужчины. Но и женщины, в старчестве нет разделения на пол – так здесь говорят.

Мы сидим вместе в храме, после Воскресной Всенощной, ожидая нашей очереди на исповедь. Она, такая маленькая, с круглым добрым лицом, миниатюрная алеутская женщина.
-Мое время подходит – делится она со мной шепотом. – Мама приходила прошлой ночью и просила следовать за ней. Я сказала – я не готова, мама, мне нужно остаться здесь подольше. И я не могу идти – я повредила свое колено – все это я сказала ей и она ушла. Она умерла много лет назад, ты знаешь, но сейчас она приходит, чтобы забрать меня с собой. Мне не страшно, нет, но мне не хочется еще идти. И еще иногда приходит мой брат – тот, кто утонул несколько лет назад… И порой, что-то приходит, очень уродливое, черное, я могу с трудом смотреть на него, мне не нравится смотреть…Я крещу себя и молюсь, тогда это что-то исчезает. Я не хочу еще уходить…

Я все это расскажу батюшке, он помолится обо мне. Мои именины тринадцатого, Мелания меня зовут. У меня было тринадцать детей, двое из них умерли, осталось одиннадцать. И у меня уже пять внуков. Я счастлива. Я хочу причаститься. Я хочу, чтобы Господь был со мной. Я попрошу батюшку, чтобы он простил мои грехи и причащусь завтра. Ты знаешь, нас учили, что причастие – это все. Оно исцеляет нас - наши души и даже тела – да это так: когда я причащаюсь я не чувствую болезни долгое время. Я чувствую, что Господь со мною, и Он защищает меня, Он заботиться обо мне. Вот почему после причастия я люблю оставаться дома – чтобы быть с Богом, чтобы меня не отвлекали, быть с Ним так долго, как могу. Я не хожу на маскрадак или какие-либо другие празднества в эти дни. Причастие – это все. Я надеюсь, батюшка простит меня и Господь тоже. Мне скоро уходить. Я знаю. Скоро я уйду.

 

СТАРЫЙ НОВЫЙ ГОД

-С Новым годом!
-С Новым счастьем!
Мы выходим из церкви немного позже полуночи – иподиакон Ефим читал Благодарственный молебен о новом Годе и все жители Нанвалека были на этой службе, даже самые маленькие детишки, которых их матери принесли в церковь.
-С Новым годом – Полин приветствует меня тремя поцелуями в щеки.
-С Новым счастьем! – я в ответ целую её.
Я приятно удивлена, что поздравления с новым годом произносятся на русском языке – так что я понимаю все слова – это традиция Нанвалека, их «настоящее» новогоднее празднование, кто-то объясняет.

Выйдя из храма, мы окунаемся в ночь, холодную и черную и в небо полное ярких звезд. Все обнимают и целуют друг друга, поздравляя с Новым годом.
Улыбающиеся девочки в теплых шарфах, младенцы на руках, счастливые лица Нанвалекских людей. На берегу океана кто-то начал пускать фейерверки и все побежали туда. Я остаюсь возле храма с Роудой. Мы медленно идем по улицам Нанвалека к её дому. Горят зажженные свечи на подоконниках в каждом окне домов. «Свет от свечей принесет счастье в Новом Год» - говорит Роуда. Я грустно улыбаюсь, думая, как часто женщины деревни желают друг друга счастья, и как ищут они хотя бы маленькие предвестники радости и благословения.
-С Новым Годом, Роуда! С новым счастьем!
-С Новым Счастьем.

ТАНЕЦ С НОВЫМ ГОДОМ

У нас есть традиция в Нанвалеке, это старая традиция, которая пришла к нам от русских, от первых русских, кто пришел в Нанвалек и принес нам нашу религию, русское православие, вот мы кто сейчас – православные. Согласно этой традиции в вечер четырнадцатого января приходит Новый Год, и мы избавляемся от Старого Года. Вот смотри, на сцену выходит молодой красивый Новый Год – вот он, и двенадцать молодых красивых девушек следуют за ним – они месяцы, на каждой из них написано имя месяца на нашем языке – на ленточке на платье – видишь? И потом – смотри – это Старый Год – он старый и некрасивый, у него горб на спине, и три вороны за ним – они старые бабы, которые были когда-то молоденькими месяцами прошлого года – смотри какие они уродливые. Они злятся на Новый год и на новые месяцы. Потому что настало время им уходить и им не хочется. А вот идет полицейский – он помогает Новому Году сразиться со старым. Будет двенадцать сражений - они похожи на танец, или забавную сценку… В конце они вытолкнут Старый Год и старые месяцы вон. Это произойдет в полночь и все снимут свои маски и мы встанем лицом к Богу и споем Многая лета и станцуем Вальс Прощания с каждым в деревне, так чтобы простить друг друга за все, что случилось в прошлый год. А те, кто будут танцевать с Новым Годом будут иметь удачливый год….

Новый Год с розовыми щеками и глазами сына Полин – папы Хейли – вытаскивает меня с моего закутка и кружит в танце с минуту, а затем ловит кого-то еще - ему надо успеть потанцевать со всеми, чтобы у всех в деревни наступающий год был счастливым…
-Это русская традиция? – спрашивают меня Алма и Роуда.
Я развожу руками.

СОН В ХРАМЕ

На утро я заболеваю и не выхожу на улицу, не иду ни к кому в гости. Уже вечером ко мне приходит Роуда.
-Как ты? – спрашивает. – Что-то не видно тебя.
-Я болею… – отвечаю. – И знаешь, Роуда, не надо было мне с Новым Годом танцевать…
-Почему? – удивляется моя улыбчивая знакомая.
-Потому что… мне трудно объяснить, но…понимаешь, в моей традиции – говорю я ей её языком – не принято танцевать.
-Хорошо. Но мне не кажется, что ты как-то оскорбила Бога. Да и не могла ты иначе… Ты разделила с нами наш праздник.
Я качаю головой. Роуда положила руку мне на лоб.
-У тебя температура! Пойдем – решительно сказала она и сняла мою куртку с вешалки. – пойдем в храм. Я иду туда, чтобы убраться. Что дома киснуть? Храм лечит.

В храме было удивительно тепло и уютно. Пахло елками и ладаном. Роуда посадила меня в уголок на скамейку.
-Посиди, помолись, погрейся…
И ушла за веником со шваброй.
Я прислонила голову к стене храма, закрыла глаза.
-Ну что, выспалась? Полегчало? – теребила меня за рукав Роуда. – Больше часа спала, я вон уже вымола все. – Это ничего! Это хорошо даже. Сон в храме целительный.

 

КРЕЩЕНИЕ

От Нового Года до Крещения каждую ночь в культурном центре Нанвалека был маскарадак – все жители от мала до велика в масках (сделанных из тряпок с прорезями для глаз) танцевали под звуки барабана. Деревня гудела и наполнялась темными тенями. Было страшно выходить на улицу.
-Такие танцы у нас будут до Крещения. – делилась со мной Полин. – В ночь 18-го января, батюшка освятит воду в океане и все, кто участвовал в маскарадак окунаются и смывают с себя всех духов, которыми они были в эти дни. А потом исповедуются и целый день ничего не едят – только воду крещенскую пьют. Когда-то батюшка давал каждому 100 поклонов за танцы, но сейчас все иначе – исповедуешься и все тут, только нельзя причащаться месяц.
-Полин, это нехристианская традиция – начинаю я…
-Да, мне тоже не нравятся эти танцы…Но что поделаешь, люди говорят – это часть нашей культуры.

После ночной службы на Крещение Нанвалек долго не просыпается. Все дома стоят в тишине. Икона, над которой я работала все это время, завершена, и я понимаю, что надо возвращаться на Кадьяк. Еще раз гуляю по пустынным улицам села. И мне отчего-то грустно. Осиротевший храм стоит посреди деревни.
20-го утром я покидаю Нанвалек.
«Взлетели!» – радуется пилот. Все пассажиры крестятся. Алма, Полин и Роуда с Маленьким Веком машут мне снизу рукой.
 

Комментарии