Дом

Дом был старый и как вдовец неухоженный. Краска на крыльце потрескалась, дешевые кружева занавесок на окнах засалились, ступени скрипели и вздрагивали. Внутри горела тусклая лампа, и русская печь стояла, безжизненно открыв свой рот, в котором теперь вместо дров хранилась грязная посуда. Пахло кошками и чем-то кислым.

Хозяин на кухне угощал нас индийским чаем, заваренным прямо в кружках, и яблочным вареньем из водочных рюмок — другой чистой тары в доме не оказалось. Он сидел напротив нас и сам походил на свой дом — старый, засаленный, перекошенный болезнью человек. Только глаза светятся как-то тихо и радостно.

— У нас деревня старинная. Здесь раньше усадьба была — сама графиня Ягужинская её основала. Там у озера сохранилась графская аллея. Я вам потом покажу. И церковь семнадцатого века — стиль нарышкинский барокко — такой вы больше нигде не встретите. А вот она — на фотокарточке моей.

Он снимает пыльную фотографию со стены. На ней красная ажурная церквушка.

— У нас и батюшка свой есть — он по выходным приезжает, службы творит. Сходим к нему вместе. Представлю вас.

Хозяина дома зовут Алексей Валентинович, он с нами чай не пьет — истории рассказывает. Мне, если честно, пить чай здесь тоже совсем не хочется и не хочется идти к священнику в церковь в стиле барокко. А хочется одного — побыстрее сбежать домой, в теплую Москву, и никогда сюда не возвращаться. Я долго мешаю ложечкой заварку, пытаясь скрыть свои чувства. Но хозяин улыбается — он рад, что у него есть компания в этот осенний вечер, и, не замечая моего недовольства, гостеприимно предлагает:

— А вы варенья то, варенья-то попробуйте. Я сам варил. Потом научу как.

Вздыхаю и пробую ложечкой варенье. Оно оказывается на удивление вкусное.

-То-то же! — радуется Алексей Валентинович. — У нас яблок в этом году много. Берите сколько хотите. Я сам сорт вывел — скрестил красную рябину и грушовку. Яблоки очень сочные и ароматные. Нигде таких не найдете.

Я киваю, а сама поглядываю на мужа. Уже ночь-полночь, а у нас дорога неблизкая! Муж попивает чай и в ответ улыбается хозяину, явно никуда не торопясь. Ему, кажется, нравятся и этот старый дом, и это старый человек, и чай, заваренный по старинке в чашках, и варенье в водочных рюмках, и русская печь с открытым ртом. Я снова вздыхаю.

— В деревне у нас народ хороший. Я вас познакомлю с другом моим, Юрой, он, если что — поможет. Мы тут почти все — родня. В этом доме мать моя жила. Она померла, вот в июле её похоронил… Да и я, как видите, болею — у меня болезнь какая-то редкая, англичане лечат. Я раньше фотохудожником был, потом покажу свои альбомы. А сейчас руки камеру не держат… Я бы сам здесь жил, хорошо в деревне-то. Тут зимой выходишь — небо близко, звезды. А в Москве что? Только трудно мне стало одному. К жене поеду в квартиру. Она у меня учительница по гитаре. Да и деньги на лекарства нужны…

— А можно дом посмотреть? — наконец решаюсь я.

— Конечно!

Мы встаем из-за стола, дом будто тоже немного встряхивается, готовясь к знакомству. Хозяин смущенно кашляет и ведет нас по комнатам.

Дом состоит из двух летних террас, на полу которых лежат яблоки (красные — новый сорт Алексея Валентиновича и зеленые — антоновка), зимней части — за дверью обитой войлоком и украшенной большим православным крестом размещены две теплые комнаты, кухня и столовая, и двора, где в заброшенном хлеве лежат поленья и сухие ветки. В доме нет никаких удобств. За водой надо ходить на колодец. Мебель здесь старая и пыльная. На стенах висят полинявшие ковры. Не достает лампочек.

В одной из комнат нас встречает кошка с разноцветной мордой — одна половина морды черная, другая рыжая.

— Мурка — представляет хозяин. — Она, кстати, с вами будет жить. Мышей ловить…

+++

Мы переезжаем на следующей неделе в среду вечером. Всю дорогу я успокаиваю себя — это только на время, если нам не понравится, мы уедем через месяц, мы никому ничего не должны.

«Не бойся, — говорит мой муж, когда мы уже подъезжаем к деревне. — Все будет хорошо!» Я недоверчиво жму плечами.

В доме жена Алексея Валентиновича Ирина наводит порядок. Исчезла кипа грязной посуды, посвежели занавески, пол вымыт и вытерта пыль. Мы заносим в теплые комнаты свои вещи, ставим греть чайник со свистком.

— Завтра мы вам новый диванчик перенесем с террасы.- Говорит Ирина. — Сегодня не успели. И поменяем выключатели. У нас проводка плохая.

Ирина совсем не похожа на своего задумчивого мужа. Она активная, деятельная, трезвомыслящая. Она — москвичка и это чувствуется во всем: в её речи, в одежде, в прямом взгляде.

— Тут вообще-то люди неплохие. Но — пьют все. — Когда Алексей Валентинович уходит спать в летний домик на другом конце участка, она садится с нами на кухне и дает полезные советы. — Денег никому не давайте — не вернут. Вообще, лучше ни с кем особенно не разговаривать — завидуют тут да судачат. Мы шторы вечером плотно закрываем — чтоб пересуд меньше было… А тут еще, бабка жива была — Лешина мать — повадились к ней цыгане ходить, дом-то у нас в начале деревни. Так пришлось забор ставить железный… Вы не смотрите, что обои у нас такие старые — мы думали ремонт делать в доме капитальный — пора уже, да вот забор все деньги съел. Может, в следующем году… Или сносить уж будем… Ну, ничего, зиму тут еще можно пережить. Правда, здесь зимой такие завалы бывают. Иногда приходится трактор вызывать из области, чтоб расчистили дорогу. Я вам оставила телефон. Да, еще электричество отключают… С газом надо осторожней. Справитесь?!

+++

Спала я в ту ночь плохо. Мне чудилось, что где-то рядом душа матери хозяина, которая недавно здесь умерла, наверное, даже на той самой кровати, на которой мы лежим. И я представляла, что она придет к нам призраком, недовольная, тем, что мы теперь живем в её доме. Или, что начнут скрестись мыши или залезут к нам на одеяло и будут по нам ползать. А может, и нос откусят — ведь бывает такое. Когда я, наконец, заснула, мне на грудь запрыгнула кошка с половинчатой мордой и уютно устроившись стала громко урчать. Как здесь жить?

+++

Утром, когда мы чистили зубы, открылась дверь, и по-свойски вошел Алексей Валентинович в телогрейке. Он завернул на кухню, где сел нога на ногу и стал декламировать стихи. Стихов он знал много.

«Ну, вот — деревенские будни!» — подумалось мне с раздражением. Алексей Валентинович был в хорошем духе.

Мы сели все вместе пить чай, и пока я хлопотала на кухне, мужчины строили планы — о том, что сегодня, как проводят меня в Москву на работу, они пойдут в церковь знакомиться с батюшкой, а потом в лес за грибами, а потом…

— Про диван не забудьте — буркнула я. — и про выключатели.

Мужчины в удивлении посмотрели на меня.

+++

Днем я позвонила мужу:

— Ну что, сделали выключатели?

— да

— и диван перенесли?

— перенесли… Только, знаешь, ковры со стен сняли — в церковь отнесли…

— как сняли? И что у нас теперь совсем голые стены?

— голые…

— ну ты что?

— да все хорошо…

— дай трубку Алексею Валентиновичу…. — я была не в себе.

— Алексей Валентинович, зачем же вы сняли ковры?

 — мы их батюшке обещали…

 — а почему раньше не сказали нам об этом?

 — что же делать? Обратно забирать?

— не надо обратно… Но ведь так не делают, не делают! — я не могла остановиться, всё накопившееся за последние дни недовольство выходило наружу. — У вас ужасный дом, старый и в плохом состоянии. Мы пожалели вас и согласились снимать его, а вы, видя нашу порядочность, так поступаете… Да в вашем доме и жить нельзя…

— Ужасный дом?.. в голосе Алексея Валентиновича послышались растерянность и грусть. -Но это мой дом — мы с матерью в нем жили. Хорошо жили… зачем вы так? Вы- порядочные, верующие… я очень рад этому, потому я и не боюсь за дом свой… Простите меня, пожалуйста, я не хотел вас огорчать.

Я положила трубку и долго не находила себе места.

+++

На улице стоял пасмурный день, ветер срывал листья с деревьев, и они падали мне под ноги. Я шла к метро и отчего-то вспоминала своего деда и его старый дом, который несмотря на запущенность, казался мне в детстве самым уютным местом на земле — ведь столько всего в нем было интересного! А еще мне вспомнилось, как дед, уже заболев, ни за что не хотел покидать свое старое пристанище и ехать в Москву с её каменными блоками и современными удобствами, пока болезнь не взяла своего.

А потом мысли от деда вернулись к Алексею Валентиновичу и его дому, и неожиданно тревога ушла и взамен пришло понимание: Алексей Валентинович делился с нами самым дорогим, что было у него — своим домом. Местом, где он родился, вырос, где схоронил свою мать… И ковры-то были обещаны, наверное, за отпевание матери, её ковры… а я… Мне стало очень стыдно. И в то же время очень легко и радостно.

+++

Вечером муж меня встречал на станции. Уже смеркалось. Мы вошли в дом со светлыми занавесками, где было тепло, пахло яблоками, молоком и вареной картошкой. В чистой просторной комнате горела лампадка у икон. На стенах висели красивые узорчатые покрывала, которые прибил мой муж, и кошка с половинчатой мордой сладко дремала, свернувшись комочком на диване.

— Как же хорошо у нас! — улыбнулась я мужу.

— Ну, конечно! — обрадовался он. — Конечно!