Дети — дар Божий, или Опыт православного усыновления

(Отдельные главы в неотредактированном виде, полностью опубликовано издательством «Добрые книжки»)

В этой книжке ничего не выдумано.
Изменены только имена.

Вместо предисловия

А какая, спросите вы, разница? Православное усыновление, неправославное — главное, чтобы ребенок попал в хорошую семью,  разве не так? Конечно же, так, только…

…Те, кто не сталкивался с проблемой, не представляют себе ее масштабов. Дети «окамененного нечувствия», никому не нужные, брошенные дети, сколько же их! Когда от решившегося на усыновление слышишь, что  трудно отыскать  «хорошего» ребенка, которого злобные  работники детских домов прячут (обязательно с целью продать за границу!), хочется спросить: «А зачем тебе ребенок, человек? Тебе собачку надо, или морскую свинку… зоомагазин на соседней улице — удачной покупки!». Это закон такой — если усыновитель в океане неизбывной детской беды ищет себе  «хорошего», значит он ищет исключительно  СЕБЕ.  Выберет по цвету глаз, проконсультируется с врачами, изучит (насколько возможно!) генетические линии — и, через некоторое время, разочаровавшись, выбросит. Винить в неудаче будет, естественно, биологических родителей и все тех же злобных работников детских домов, которые скрыли страшные и неизлечимые заболевания ребенка; и простенькая, но беспощадная мысль даже не придет в голову: а если бы кровный ребенок родился больным? Куда его сдавать?! Одна актриса (без имен!) усыновила годовалого мальчика, а в девять лет сдала его в психиатрическую больницу с клеймом «социально опасного». Эту историю она сама подробно расписала в прессе, так что деликатность и такт можно оставить. Первое, что бросается в глаза любому читателю этой «исповеди» — главный лейтмотив: «Ах, как же она, бедная, страдала!».  Мальчик — всего лишь повод для трагического заламывания рук  и благородного гнева: «Я бы своими руками убила эту наркоманку, его биологическую мать!». Между тем достаточно непредвзятого педагогического анализа ситуации, чтобы понять: несчастная (скорее всего, давно уже мертвая) «био» (простите, внутренний жаргон усыновителей) совершенно не причем. Актриса из года в год предавала ребенка, сначала сделав из него «диковинку» для театра, а затем (в четыре года!) потащив его к психиатрам лечить от клептомании и  повышенной агрессивности. Из больницы мальчик возвращался каждый раз все более и более неуправляемым; ну, и в девять лет — все… человечек сдан в госучреждение на предмет изготовления из него овоща. А теперь представьте себе, как не хотел мальчик в больницу, как цеплялся за мать, что думал о ней, не защитившей его от извергов, лежа на холодной больничной койке? Возвращаясь домой после «лечения» он и мстил матери, и старался привлечь к себе ее внимание, и упрашивал показать, как она его любит — напрасно! Сдала, а после этого, по ее собственному выражению,  «ушла в работу» и забылась. Зададим себе вопрос: а что важнее — ребенок, или кривляния (допустим, почему бы и нет, что очень талантливые!) на сцене? Ответ, который мы получим, как раз и покажет разницу между православным и неправославным усыновлением. Для человека воцерковленного выбора никакого нет — ребенок, конечно; а карьера и так называемое «творчество» не то, чтобы вторично, нет — просто несопоставимо. Любой грамотный психиатр (их у нас ничтожно мало, единицы) знает, что сумеречные состояния у ребенка не лечатся, они купируются, причем  только ситуативно — любовью и заботой. Любой верующий человек знает, что для Бога нет ничего невозможного, неизлечимого; надо только верить. Хорошо также чуть-чуть (совсем немного, поверьте!) постараться стать достойным Чуда — все остальное сделает Господь. Для православного христианина способ, каким ребенок пришел в семью, не имеет никакого значения — Бог дал, и все. Больной, неуравновешенный, даже слабоумный — таким мог родиться и кровный, и что же? Кого винить? Только себя, всегда себя — и это еще одно отличие православного усыновителя.  Его чувства к биологической матери приемыша имеют оттенок благодарности с некоторой примесью жалости: выносила, родила, не убила — а ведь могла! А наследственность… что же, она есть, никуда от нее не денешься, но только этика по наследству не передается. Не существует генов злобы, подлости, предательства. Все это — наше и от нас; нам и отвечать. 

Из написанного может возникнуть ощущение, что православные усыновители — люди все понимающие, благостные, крылышки приделать — и полетят ангелочками. Ничего подобного — люди,  как люди. Встречаются и глупые, тупо-упрямые, раздражительные, эгоистичные, тщеславные, причем ничуть не меньше, чем далекие от Церкви. Отличает их только одно — вера, и рожденное верой стремление измениться к лучшему…

… Жена священника решила взять в семью девочку. Бедный батюшка повздыхал, поворчал — и согласился. Надо сказать, что характер этой попадьи был (и остается поныне!) на редкость вздорным. Она тиранила и доводила до слез подруг, изощренно пилила мужа, доводя его до неконтролируемых вспышек гнева, а когда случалась семейная неприятность, ядовито шипела: «У нас все батюшка решает, мы должны его слушаться!». Батюшка ложился на диван лицом к стене и закрывал голову подушкой… короче говоря, матушка являла собой образ классической, рафинированной мегеры. Как она выбирала ребенка? А никак. Случайно увидела фотографию страшноватой девочки с одутловатым лицом, и решила брать. Поехала в детский дом и повергла в шок весь персонал — там привыкли, что детей долго выбирают, ждут, когда «сердце екнет»,  а тут: «Марш-марш, справа по трое заезжай, сабли наголо!!!». Ну, не совсем так, конечно, только решение взять ребенка, причем в ближайшее время, матушка объявила сразу, с порога. Главный врач учреждения решила, что перед ней, мягко говоря, не совсем адекватный человек, и принялась всячески отговаривать. Показала медицинскую карту, доказывала, что у девочки впереди практически неизбежная олигофрения — все бесполезно! Девочка была взята с боя, и теперь это настоящая красавица, любимица семьи, веселая хулиганка и умница. Личико ее, как это всегда бывает при усыновлениях «по любви», с каждым днем все больше становится похожим на трех братиков и маму с папой…

… Прошло время. Матушка «случайно» узнала о брошенном в роддоме мальчике, и решительно заявила мужу, что: «Все будет так, как он скажет, и она из его воли не выйдет!». Батюшка слегка побледнел, но решил (еще бы!)  правильно, «как учили». А потом взглянул на фотографию, и позволил себе небольшую истерику. Никакого профиля, глазки-щелочки, черные волосики: мальчик был чистейший, без малейших примесей киргиз. 

(Для тех, кто решился на усыновление: Москва завалена брошенными детьми из Средней Азии, вполне здоровыми, красивыми! Берите! Повесите такому «Чингисхану» крестик на шейку, и будет он русский, и будет православный… и будет он ваш! А каких внуков он вам принесет… дети от смешанных браков рождаются — загляденье!)

Истерика прошла, а мальчик теперь крещен, живет в семье, толстый, красивый, очень сильный… понимаете? Нас больше стало!

Очень хотелось бы написать, что матушка стала мягче нравом, приветливей с мужем — только это была бы неправда. Что же изменилось? Многое. Прибавилось количество любви, повысился уровень счастья — впрочем, это все у них и так было. Вера. Вера, живущая в этих людях, позволила им услышать Приказ, и дала несказанное счастье его выполнить. Как он звучит, Приказ этот? По-разному… иногда это просто мимолетная мысль: «А почему бы и не…?», иногда — конкретный ребенок, который появился на пути, вместе с осознанием своей ответственности за него перед Богом. И, как только мелькнула мысль, как только услышан Приказ, знайте: отступать нельзя, тоска задушит. Трудно «идти против рожна»…

1. Как это происходит

Все родственники и знакомые в один голос говорили, что мы с женой «спятили»,  и ответить на это было нечего.  Конечно, «спятили», причем одновременно и неизлечимо. Вырастали двое своих, кровных детей, и забот в связи с этим не убавлялось — кого учить, кого лечить, а достаток был далеко не избыточным; при таких обстоятельствах брать в семью чужих  — безумие…

…За несколько лет до начала этих событий с нашей семьей произошло Чудо Воцерковления — через детей. Мы и раньше считали себя верующими: иногда ходили в храм, иногда причащались; забегали поставить свечку, расталкивая молящихся, как и прочие другие «огнепоклонники», а потом пришел страх за детей. Мерзость и ужас современного бытия, детский алкоголизм и наркомания, массированная атака на неокрепшие умы со стороны политкорректных  «общечеловеков» с лицом нетрадиционной ориентации — как защитить ребенка? Церковь, естественно. Место, где «овечек» от «волков» защищает непреодолимая ограда — так мы считали тогда. Воскресная школа, паломнические поездки, участие в жизни прихода привели к тому, что внутри ограды оказались не только дети, но и мы сами, и совершилась великая Встреча…  ощущение было такое, будто с горла удавку сняли, появилась возможность дышать. И тогда… тогда и  пришло понимание семьи, как «малой Церкви», наша любовь друг к другу наполнилась истинным смыслом. Открылось и главное свойство живой Любви — непрерывно возрастать, стремясь в своей экспансии охватить наибольшее количество людей…

… Жене позвонила родственница и рассказала жуткую историю погибающей девочки. Семья, где отец и мать непрерывно пьют, азартно избивая маленькую дочку; гнусные подробности жизни интерната, куда ребенка время от времени сдают — страшные картины нарастали, как снежный ком, и вызывали здоровое желание немедленно поехать и оторвать всем негодяям головы. Тот факт, что эта девочка приходилась нам, пусть и очень дальней, но все же родственницей, лишь распалял праведный гнев. Все. Мы были отравлены. Несколько дней в семье шло обсуждение, в котором самое живое участие принимали дети, и решение было единогласным — всем врагам по рогам, а девочку берем себе. Это был замечательный, счастливый вечер! Все дружно выбирали место в доме, где она (так и говорили — «она», не называя имени) будет спать; мечтали, как повезем «ее» на дачу —  парным молоком отпаивать и в реке купать. Даже устроили по этому поводу семейный праздник… а потом позвонили той женщине, от которой узнали о девочке. Женщина пришла в ярость, она кричала, ругалась; она  первой сообщила новость, которую нам не раз потом подтвердят независимые источники — мы «спятили». Разговор стал «контрпродуктивным», и мы с женой его немедленно прекратили, решив обойти первоисточник окольными путями, тем более, что это было совсем не трудно…

…Разведка показала, что никакой реальной девочки нет. Пожилая женщина просто придумала, от скуки, маленький  эпизод в стиле своих любимых бразильских сериалов, а место в душе, уже занятое незнакомой дочкой, заболело пустотой. После второго ребенка жена потеряла способность рожать, а детей всегда хотелось много, и она заскучала. Наша старшая умница-дочка  думала-думала, и первой произнесла заветное:

— А почему бы нам…?

«А  действительно, почему бы нам и не…?», —  подумали мы с женой, и отправились к своему духовнику — брать благословение.

2. Первые шаги

Самый первый шаг — это органы опеки и попечительства, для простоты в дальнейшем именуемые просто «опекой». Забегая вперед скажу — опеки бывают разные! Нам с женой довелось познакомиться с прекрасными, замечательными работниками, которым требуется только один вид помощи — не мешать начальственными глупостями. Потом будут и другие, совсем другие, но наша самая первая опека оказалась одной из  лучших. Без лишних слов нас поставили на первую ступеньку, именуемую «сбор документов». О, справки величиной с простыню, сверху донизу залепленные печатями! О, чиновничья тупость и равнодушие! Как проклинали мы вас, не понимая простой истины — настоящие роды и должны быть трудными. Самое худшее, что может случиться с усыновителем (я не буду рассматривать редчайших случаев изуверства: они, по большей части, плод заказного и хорошо оплаченного воображения работников СМИ, готовящих продвижение ювенальной юстиции) —  это возврат ребенка; поэтому, чем больше препятствий, тем лучше проверяется серьезность намерений.  Вернуть взятого ребенка — это хуже, чем простое предательство, это приближение к Иудиному греху, и мне страшно представить себе душу человека, совершившего такое.  Собрать детские вещички в пакет, в последний раз одеть своего малыша, как на прогулку, и отвести — навсегда! Как после этого можно жить?!  Если эти строки читает человек, решившийся на усыновление, пусть лишний раз подумает: брать он будет ребенка, которого однажды уже предали, и этот гнусный факт навсегда отпечатался в душе маленького человека; сколько бы любви вы не отдали ребенку, вы сможете лишь загладить причиненное ему зло, исцелить его может только Бог… Подумайте, какую боль несет в себе малыш, которого предали дважды. И все равно они ждут, ждут свою «единственную маму на свете»! При посещении детских домов надо быть предельно осторожным: глаза  ВСЕХ воспитанников глядят на вас, как на возможных папу или маму, и как бы ни хотелось погладить детскую головку, не делайте этого, удержитесь! Простой и естественный жест может привести к тому, что ребенок проплачет всю ночь, а потом будет неделю поглядывать в сторону входа…  Детский дом может быть самым лучшим, идеальным — реакция всегда одна. «И лучшая из змей есть, все таки, змея!»…

В опеке нам объяснили, что после сбора документов нас направят в некий «банк данных», где мы будем выбирать себе дочку или сына; когда остановимся на подходящем «варианте», получим смотровой ордер (!) и отправимся знакомиться. Мы немного поразмыслили над такой перспективой, и пришли в тихий ужас. Поразмыслили много, и пришли в полнейший ужас, граничащий с паникой. Как можно выбирать, как?! Ночью мне приснился кошмар: магазин с длинными рядами стеллажей, где в ячейках сидели дети, от года до пяти лет. Я бродил вдоль этих рядов, и выбирал, нюхая кудрявые головки; тележка передо мной была уже почти заполнена…

Мы с женой решили молиться об избавлении нас от выбора.  Так получилось (случайно; только жизнь христианина всегда полна такими «случайностями»), что жизнь нашей семьи сопровождается особым почитанием блаженной Матроны Анемнясевской. Вначале она была прославлена только в Рязани, а теперь и по всей России, почти одновременно с Матроной Московской; отмечены случаи, когда их путают. Матрона Анемнясевская (местные жители называют ее «Матрешенька») была ненавидима своей семьей и жестоко искалечена в детстве родной матерью. Она потеряла зрение, способность двигаться, перестала расти; вместо утраченного здоровья Господь наградил ее такой духовной мощью, которая непреложно проявляется и сейчас… достаточно, в лихую минуту, позвать от всего сердца: «Матрешенька, помоги!» — и помощь немедленно подается! Матрешеньке особо молятся о даровании чад…

…21 сентября, на Рождество Богородицы, жене позвонила подруга из небольшого городка на Оке. Я слышал только одну сторону, но содержание разговора было понятным, и сердце заколотилось о ребра… 

3. Сеня, или Первое соприкосновение с параллельным миром

… В Москве зелень можно купить круглый год, и цена, практически, от сезона не зависит. А вы задумывались когда-нибудь, как она изменится, если укропчик возить не  с далекого Юга, а из-под Серпухова?  Разница получится  огромная, прибыль настолько баснословная, что сделать состояние можно очень быстро. Надо только поработать над сокращением себестоимости выращивания, подумать, изобрести что-то нетривиальное…  Изворотливый интеллект современных  предпринимателей изобрел, конечно, только изобретение оказалось очень древним; с его помощью можно выращивать не только укроп в Подмосковье, но и пирамиды в Египте.  Имя ему — рабство.

Теплицы, крытые прозрачной пленкой, на арендованных полях можно видеть с ранней весны до осени,  в них растет укроп, петрушка, редиска — прямо к вашему столу. А еще — в них живут люди. Без документов, разных национальностей, возрастов… мужчины и женщины. Рабы. Тяжкий труд от зари до зари, оплата полностью зависит от произвола хозяина. Может и не заплатить. Может продать раба соседу.  Может все. В конце сезона хозяин вернет документы (или не вернет), заплатит (или не заплатит), и — до следующего сезона. Некоторые возвращаются домой, некоторые ищут другого  заработка, а некоторые…  какая отдушина может быть у раба в его беспросветной жизни, как вы думаете? Правильно — водка, наркотики (хозяин, как правило, выходец из Средней Азии, у него всегда есть). А еще то, от чего в капусте — или в укропе — заводятся дети.  Некоторые остаются, и: «Памажите, кашилек украли, сами не местные, живем на вокзале…». Что, зелени больше не хочется, испортил я вам аппетит? Ничего не поделаешь — такие они, параллельные миры!

Сенечка (скорее всего) был зачат под пленкой парника. Та, кто выносила его и произвела на свет, сначала хотела сдать ребенка в больницу, но на каком юридическом основании его брать?  Отказали, совершенно законно, и тогда она подбросила малыша в подъезд жилого дома — сверток с трехмесячным ребенком лежал на ступеньках в начале ноября, когда погода стояла не самая теплая. Жильцы дома обратились в милицию, мальчика забрали, составили акт о подкидывании. Медицинское обследование показало, что он в неплохом состоянии, за одним исключением — в крови обнаружены антитела, доставшиеся от ВИЧ инфицированной матери. Эту несчастную женщину (помоги ей, Господи!) нашли и судили, причем вела она себя совершенно правильно, в интересах ребенка: упорно и до конца от всего отказывалась. В результате статус ребенка определили как «подкидыш», фамилию имя и отчество ему записали «с потолка». (Любопытно, что его «отчество» совпало с моим именем. Совпадение?) Мальчика положили в местную инфекционную больницу — благослови, Господи, ее персонал! Лучшего отношения к детям, чем в этой больнице, мы не видели нигде. К ребенку началось настоящее паломничество — несли памперсы, игрушки, одежду, деньги…  когда Сене исполнился годик, персонал больницы «сбросился» ему на подарок — самый лучший детский велосипед, который только можно было купить! (Грустно сказать, какие жалкие гроши платили людям в этой больнице…)

… Потом  мы узнали, что нарушили все возможные правила, и, если бы мальчик был в доме ребенка, нас к нему просто не пустили бы. А так, нисколько не сомневаясь, накупили игрушек, детской одежды — и в путь! Совпадения, случайности…  Сенечку любили все, но была в больнице верующая медсестра, которая молилась о даровании ему семьи — она и встретила нас, причем сразу поняла, что мы — «те самые».  И вот его к нам вывели… маленький мальчик в красном комбинезончике, такой маленький, что сердце останавливалось; глядя  на него не верилось, что он может ходить — такие должны в колясочке лежать и соску сосать!

—  Он боится мужчин, — предупредила  медсестра, но удержаться от попытки сцапать это существо было просто невозможно. Веса не было. Совсем не было, по ощущениям, я держал в руках пустой комбинезон; черные глазки настороженно смотрели прямо в лицо, и тут он заулыбался… все! На руках у меня сидел сынок, отлично сообразивший, что держит его именно папа: когда он снова оказался на полу, тут же завладел моим пальцем…

… Если вы решились на усыновление, запомните — ни одного действия нельзя производить, не поставив опеку в известность; иначе «подставите» хороших людей, которые пошли вам навстречу. Мы здорово нарушили порядок, но потом исправились — показались в местной опеке,  написали и подали заявление в суд, оставили там обильно политую нашей кровью пачку собранных документов. С этого момента мы стали «кандидатами», и получили право навещать Сеню и гулять с ним на законных основаниях…

… Он водил нас по осенним скверам, показывал самые большие грузовики, кидался шишками и кричал единственное слово, которое знал: «Бах!». Малюсенький, но невероятно ловкий, он легко ходил по бревну, держал равновесие, и невозможно поверить было, что он только-только научился ходить... В те дни мы молились почти непрерывно, страх был самой главной нашей эмоцией: а вдруг нам не отдадут его?

(Потом выяснилось, что боялись мы напрасно: в банке данных о детях, предназначенных для усыновления, не поместили даже фотографии Сени. Зачем? С таким «багажом» шансов у него не было. Рассказы о «добрых иностранцах», которые берут всех детей подряд, мягко говоря, сильно преувеличены. Выбирают, еще как! Впрочем, бывают исключения — и все они показаны по телевидению).

А если подтвердится страшный диагноз? Мы читали о СПИДе, приучали себя к мысли, что сынок будет всю жизнь на особом положении, и опять молились: «Отведи, Господи!». Суд решил дело в нашу пользу, причем, в интересах ребенка, постановил: «К немедленному исполнению», и домой мы ехали уже втроем. Вся больница провожала, медсестры плакали, главврач сурово предупреждала:

— Его бокс пока будет свободен, если заболеет — привозите, подлечим!

Его бокс… кроватка, кафельные стены, игрушки… первый дом маленького человека! Мы опасались, как будет проходить адаптация, но уже на второй день забыли, что означает это слово, а через неделю я стал всерьез припоминать, как Сеня первые шажки делал? Мысль,  что я просто не могу этого помнить, была удивительна! Только одно напоминало о том, что Сеня родился не у нас — он панически боялся чужих. Когда с ним приходили в поликлинику, церковь, опеку, он мог находиться только рядом или сидеть на руках, как маленькая обезьянка, намертво вцепившись в шею.  Место в семье этот  мальчик захватил раз и навсегда, и если попробовать сформулировать его одной фразой, получится примерно так: «Всех вас люблю очень-очень-очень сильно, и только посмейте меня не обожать!». Ругать кого-то при нем было просто невозможно: рыцарственно-справедливый и бесстрашный Сеня обязательно вмешивался.. Точно определив обиженную сторону, Сеня лез к ней (обиженной стороне) на руки и старался утешить, а в сторону обидчика неслись пока еще бессвязные,  но весьма выразительные гневные выкрики. 

На Рождество я стоял в храме, Сенечка, как всегда, висел у меня на шее невесомым свертком. Иногда спал, иногда хватал за нос рядом стоящих прихожан. И тут… едва слышный шепот, и маленькая ладошка, гладящая меня по лицу:

— Папа…

Завидуйте!

Вскоре произошло еще одно событие: пришли результаты последних анализов, и выяснилось, что сыночек наш здоров! Никакого СПИДа!

Мальчик, о котором мы узнали на рождество Богородицы, родился в день целителя Пантелеимона,  получил мое имя в виде отчества — совпадения? Наверное…

И все у нас было хорошо… только сердце сжималось болью, когда ставил Сене детские песенки; или, одев его в мягкую пижамку, укачивал на руках перед сном…  Это параллельный мир, отравивший меня на всю оставшуюся жизнь, подавал сигналы. Там дети, такие же, как мой Сенечка, ничем не хуже!

4. Лунтик, или Великое Утешение

Сеня подрастал, как на дрожжах, в развитии значительно опережая сверстников. Его домашнее прозвище «Мужчина-Молния», или просто Молния, как нельзя лучше отражало его сущность. Мамаши в парке разевали рты от изумления, когда мимо их пухлых детей проносился двухколесный самокат, управляемый микроскопическим лихим двухлеткой. Во время домашних работ Сеня всегда старался помочь; перетаскать книги на новые полки, придержать доску при распиле, подать нужный инструмент — все это он делал (и делает!) не наравне со взрослыми, а гораздо лучше. В семье тиражировались его неповторимые словечки, меткие и хлесткие:

—  Сеня, прыгай потише — нос разобьешь!

Сеня исследует свой нос пальцами и решительно изрекает:

—  Не разобью. Он у меня мягкий.

Или:

—  Что ты скачешь, как белка?

— Белка девочка, а я — белок!

По телевизору шла очередная дребедень, и унылый персонаж ненатурально вздыхал:

—  Я одинок, поговорить не с кем…

Сеня:

—  Возьми себе сыночка Молнию, и разговаривай с ним!

Я приезжаю на дачу поздней  ночью, иду посмотреть спящего Сеню. Он просыпается, видит меня и выпаливает самое главное, что берег:

—  Папа! У нас на огороде змеюка живет, вот такая!

Сенино личико на секунду сморщивается в «страшную» маску змеюки, затем он откидывается на подушку и стремительно засыпает. Дело сделано! 

Ну? И как такого мальчика не избаловать? Мыслимо?! Сеня, естественно, был объектом всеобщего обожания, и ничем хорошим это кончиться не могло. Лучше всего эту мысль выразила жена:

—  Чудовище вырастим!

А потом снова прозвучал Приказ…  было это так:

… Из городка, где Господь подарил нам Сеню, пришла весть о его старших братике и сестренке, выброшенных мамой в подвал. То, что это Приказ, мы поняли сразу, но не все прямо совершается в параллельных мирах. Оказалось, что статус этих детей не позволял их усыновить: Маленькая, Но Гордая Республика, откуда родом была их мать, заявила о своих правах. Нам объяснили, что случай этот совершенно безнадежен: гордость Маленьких Республик не позволяет оставлять детей в чужих параллельных мирах: их принято уничтожать в отечественных.  А мы уже слышали Приказ, мы встали на путь! Поехали в знакомый городок, в знакомую больницу, где заводятся такие замечательные дети, и увидели девочку. Стали к ней ездить, готовить документы, но… ее перехватили. Женщина с уже готовыми документами налетела, как вихрь, и сцапала.  Сели мы с женой вечерком, на кухне, стали думать: это как, огорчение или радость? Пришли к выводу, что радость: мы-то все равно возьмем ребенка, так что параллельный мир потеряет двоих. Только пройти придется через то, чего так хотелось избежать — через банк данных…

…Обычное казенное учреждение, контора, как контора. Заполняете анкеты, и вас сажают перед компьютером.

— Вам какого возраста?

Неуверенно называем, с диапазоном в полгода. По слухам, маленьких не так уж и много, так что особенно ничего не ждем, и вдруг — сто сорок девять имен! Только в одном регионе! Сколько же их по стране?! Перед глазами пошли имена, личики на фотографиях… параллельный мир злобно дышал мне в лицо, скалился, кривлялся…  и тут работница банка выключила компьютер: заметила, что нам с женой плохо.

—  Вот вам девочка. От нее уже два раза отказывались, но она очень хорошая!

И протянула листок ордера. Мы быстро схватили его, кое-как поблагодарили добрую женщину, и — бегом из этого страшного места. Маня… Манечка. В качестве отчества, естественно, мое имя — удивляться таким вещам мы как-то перестали, привыкли…

Мы — опытные, мы знаем, куда идти на месте. В опеку! Начальница опеки приняла нас в коридоре — в кабинете шел ремонт, и жена принялась объяснять ей суть нашего дела:

—  Мы хотим удочерить девочку, вот ордер, а вот наш пакет документов, у нас все собрано. Сейчас мы напишем исковое заявление в суд, и обязательно надо приписать, чтобы к немедленному исполнению, а не ждать десять дней. Чего ей в больнице лежать? Потом…

—  А как вас пустили в больницу без моего разрешения?! — стала закипать начальница.

—  Но мы не были в больнице… мы сразу — к вам…

—  Так вы что же, не видели ребенка?!

—  Нет…

Судя по выражению лица начальницы, ей очень захотелось проверить подлинность печатей  психиатра на наших справках.

—  Так не пойдет. Сначала надо посмотреть: а вдруг она не ваша? Всякое бывает…

Жена, слегка досадуя на непонятливость собеседницы, принялась объяснять:

—  Суд назначают в течение двадцати одного дня после подачи искового заявления, и девочка все это время будет в больнице. Подадим заявление, и пойдем к девочке — время не будет потеряно…

—  Нет, я сейчас не могу, мне как раз в эту больницу надо… вы ведь на машине, подвезете? А потом вернемся сюда и напишем заявление…

…Тогда мы подумали что перед нами очередной бюрократ, но подчинились. Мы еще не знали, что перед нами — настоящий ангел во плоти!  Мы видели работников разных опек, разных детских учреждений, но такой чуткости и доброты, в сочетании с высочайшим профессионализмом, не встречали ни в ком. Когда Людмила Николаевна убедилась в нашей вменяемости, она, как добрая фея из сказки, убрала все препятствия. Сама (!) написала все нужные бумаги, ездила с нами в суд,  добилась максимально возможного по закону сокращения процедуры… такого отношения мы не встречали раньше, не встречали и позже. Оглянуться не успели, как уже звучало заветное «Именем Российской Федерации…»…

…В кроватке лежали щеки, а между ними — улыбка. Так улыбалась в младенчестве наша старшая дочь, такое же радостное солнышко, золотой ребенок. Бывает такое — ребенок без пятнышка, чистый живой свет, Великое Утешение! Застиранные до серости больничные вещички смотрелись на ней дико, нелепо — хотелось немедленно схватить ее, переодеть — и не отдавать…

Нельзя. Все должно быть по закону, в свое время!  Переодеть — пожалуйста, забирать — только по решению суда.

В той больнице находились еще несколько «отказников»; их держат до трех месяцев, а затем, если здоровье позволяет, отправляют в дом ребенка. В три месяца мало  кто покидает больницу: от осины не родятся апельсины, со здоровьем проблемы у всех. Больница… обшарпанные стены со следами протечек, обвалившийся кафель — и, как издевательство, огромный утенок, нарисованный  на облупленной штукатурке. Щербины в клюве придавали ему злобное выражение и делали похожим на тираннозавра…

Люди, работавшие в той больнице, делали все возможное, только возможностей у них было — ноль. Кое-как переодеть, протереть складочки, сунуть в рот бутылочку со смесью, и — к следующему. Зарплата — циничное издевательство, а не зарплата; зато проверок… причем, как и повсюду в Зазеркалье, проверять будут документацию, вот и пиши день и ночь! Если проверка заметит недостатки, потребуют устранить в срок, и отчитаться — мегатоннами бумаги! Контора пишет!

Маленьким солнышком лежала в кроватке наша Маня, и всем своим видом цитировала свой любимейший (через несколько лет) мультфильм: «Я — родился!». Ее домашнее прозвище — Лунтик…

У Лунтика складочек было столько, что персонал больницы не успевал все их обработать, кое-где образовались язвочки. Жена, беззвучно ругаясь, протирала и обрабатывала их, и вдруг:

—  А у нас есть еще и вот такая девочка!

В палату вошла врач, и подняла из кроватки… нет, таких детей не бывает, это из страшных сказок…

—  Сима. Мы ее называем «Дюймовочка», — продолжала врач — ее мать умышленно провоцировала себе выкидыш, ну, и спровоцировала. А выкидыш решил выжить! Ей сейчас пять месяцев…

Сверточек, размером с небольшую куклу, венчала белобрысая головка с очень худым, треугольным личиком. Улыбка, от которой в сердце воткнулась заноза…

Зачем врач тогда достала ее, зачем показала нам? Ведь знала же, за кем мы пришли, знала, что уже и заявление в суд подали… я решил к Симе не подходить, а все разговоры жены о ней сразу пресекал. Когда мы приехали забирать Лунтика домой, я старался держаться спиной к углу, где стояла кроватка Симы, и сразу подошел к своей дочке… на ее месте лежала Сима, и ехидно улыбалась. 

—  Мы их переложили, — чуть виновато объяснила нянечка, — эта кроватка лучше, а Маня ведь все равно уезжает?...

…Лунтик дал,  и продолжает давать, огромное количество счастья. Сеня воспринял появление сестренки с присущим ему великодушием,  лишь иногда показывая  ревность при помощи нарочитого искажения своей уже вполне взрослой,  чистой речи младенческим сюсюканьем. Господь вложил в сердце этого мальчика столько любви, что хватит на многих Лунтиков! И все у нас было хорошо, только никак  не забывался взгляд Симы, когда мы в последний раз уходили из ее палаты.  Хотите верьте, хотите нет, но в нем ясно читалось растерянное: «Куда же вы?...»

5. Сима

Год с лишним мучились, и когда жена, с характерной для нее четкостью мысли, заявила: «Надо бы заранее заказать справку об отсутствии судимостей, ее месяц делают…», заноза вышла из моего сердца.  Сразу надо было брать, а то прибавили себе сложностей: заново документы собирать, искать — куда  увезли нашу девочку? Сомнений, что все получится, не было — когда услышан Приказ, их нет, да и не может быть. С розысками помогла Людмила Николаевна, Дом Ребенка, куда ее отправили из больницы, оказался, на счастье, совсем недалеко…

…Большое здание, ухоженная территория, качели, песочница, «паутинки»… только вот детей не видно. «Ладно», — подумали мы, — «тихий час, наверное…». Старались не шуметь, разговаривали шепотом. Охранник пропустил нас, не посмотрев документов; внутри здания мы некоторое время разыскивали кого-нибудь, кто нами займется. Пустые коридоры, тишина. Конечно, дети на втором этаже, конечно же, спят они… только…  Ну не могут дети так себя вести, по своей природе — не могут, и все! В доме, где живет сотня детей, должно уши закладывать от их голосов! Забегая вперед, скажу: такая картина была в каждый наш приезд, а ездить к Симе пришлось долго… ничего не поделаешь, не идут ангелы на работу в опеку, Людмила  Николаевна — она одна такая!  Еще одна деталь неприятно резанула: обилие наглядной агитации на стенах… стенд «как мы живем», стенд «врачи заботятся о маленьких пациентах», стенд «мы рисуем», стенд «музыкальные занятия».  Гостевая комната в идеальном состоянии — мягкая мебель, дорогие игрушки. Стенды, стенды… мой опыт работы в детских учреждениях  говорит, что обилие наглядной агитации находится в обратной пропорции с настоящей работой.  К сожалению, если вся документация в идеальном состоянии, а на стенах нет живого места от стендов — это вернейший признак «параллельного мира» в худшем его проявлении. Или живая работа, или «показуха» — что-нибудь одно, совместить их невозможно!...

…Может ребенок почти в два года весить пять килограммов? Может, именно такой в «гостевую комнату» нам принесли Симу. На ножках не стоит, ручки вывернуты, все пробует тыльной стороной большого пальца, даже не пытается говорить. Какое там! Она и «гулить», как трехмесячные дети, не могла. (Прости нас, дочка, что не взяли тебя сразу!) При взгляде на нее инвалидная коляска и ДЦП представлялись неизбежными. Я человек битый (если не сказать — «избитый») жизнью, но от этого зрелища «поплыл». Только жена, для которой ненавистно само слово «невозможно», с преувеличенной бодростью декларировала:

—  Ну и что? Будем ее и такой любить! Все равно, у нас ей будет лучше, здесь она просто умрет! Ты только посмотри, какой живой у нее взгляд: это же банда! Подожди, с ней еще сладу не будет!

«Банда» висела на руках жены безжизненной тряпочкой, иногда судорожно напрягаясь и оглашая комнату тоненьким комариным писком. Из очень красивого платьица (видимо, с дорогой куклы сняли!) торчали два прутика с непомерно широкими ступнями… я пошел к окну воровать отросток с цветка: надо же куда-то отвернуться?...

… Сейчас у меня на подоконнике стоит роскошный огромный цветок, какая-то разновидность пальмы — не разбираюсь. Из того самого отростка…

…Хотите верьте, хотите нет — она узнала нас! При последующих посещениях сестры из персонала уверяли, что девочка оживает; да мы и сами это видели! Уставала только быстро: на лобике появлялись капельки пота, начинала тихонько хныкать, и мы шли искать кого-нибудь (искать приходилось всегда), кто отнесет ее спать. Заснуть она могла внезапно, прямо на плече…

…Таких проблем с «инстанциями», как при этом усыновлении, у нас не было никогда. Судья отказывалась принимать исковое заявление, составленное «не так»; образца не давала, предлагая идти к платному адвокату; представители опеки заявляли, что это «не их дело» —  сколько раз мы вспоминали нашего «доброго ангела», Людмилу Николаевну! Мы шли по кругу, при этом иногда умудряясь упереться в тупик, что противоречит законам евклидовой геометрии. Но… молитвы Матроне  Московской, Матроне Анемнясевской, и — чудо! Судья, о свирепости которой рассказывали шепотом; которая заявляла, что ребенка нам не даст, вдруг смягчилась и решила все в нашу пользу. Более того, еще раз подтвердив, что нам придется десять дней ждать оформленного решения суда, а потом и еще чего-то; неожиданно (видимо, для самой себя) взяла и написала в конце документа: «в интересах ребенка — к немедленному исполнению».  В Доме Ребенка этого не ждали, и нам пришлось искать, кому отдать документы. Отдали и услышали:

— Сейчас ее принесут. Ждите в гостевой комнате.

Ждем. Появляется незнакомая воспитательница с Симой на руках, молча отдает ребенка и собирается уходить.

— Подождите! — говорит жена. — Мы ее сейчас заберем, только переоденем в домашнее; а платье это вы возьмите, нам не надо…

— Как?! — рявкнула воспитательница. — Предупреждать надо! Я бы не стала ее наряжать!

— Просим прощения, в следующий раз мы вас обязательно предупредим, — сказал я смиренно.

— Ладно, — подобрела воспитательница, — тряпки оставьте на столе, я потом заберу.

Повернулась — и ушла, не взглянув на ребенка! Как говорила Алиса: «Все страньше и страньше!». Стали мы искать, кому бы отдать гостинцы и подарки для персонала (такая у нас традиция образовалась), набрели на директора Дома Ребенка. Не знаю, до сих пор не знаю, откуда взялось ощущение,  что она испугалась нас?

Мы уносили младенца Серафиму длинными пустыми коридорами; проводить не вышел никто. Снаружи припекало весеннее солнышко, стояла прекрасная погода — ни единого ребенка на качелях-каруселях, ни единого звука, подтверждающего, что дети здесь есть вообще. Тишина… я до сих пор ее слышу.  Только когда мы сели в машину, Зазеркалье отпустило нас.

При посещении детей действует обязательное и разумное правило: не кормить привезенным с собой.  Это и понятно: сорвать ребенку желудок очень просто, восстановить режим питания гораздо сложнее. В дороге Симу покормить пришлось; мы взяли с собой специальное печенье для младенцев, им невозможно подавиться... баночку фруктового пюре, что-то попить, не помню. Остановились. 

Это был шок. Девочка ничего не брала в руку (игрушки она кое-как держала, даже пыталась ими играть). Она даже не представляла себе, как это —  есть руками! Печенье Сима поглощала жадно, взахлеб, но при попытке вложить его в ладошку,  резко отдергивала руку, с явным испугом. Потом она жалобно заплакала, и жена прекратила безуспешные попытки — кормила и поила сама, из своих рук. Поехали дальше, мои пассажиры на заднем сидении притихли, как заснули. Я скосил глаза в зеркало и увидел то, чего раньше не видел ни разу. Моя жена, известная родным и знакомым под кличкой «Чапаев»; живая иллюстрация слов Наполеона: «невозможность — прибежище для трусов»; я видел ее кричащей, спокойной, угрожающей, рыдающей от горя, ласковой… я никогда не видел ее тихо плачущей!

А вечером пришлось плакать уже и мне. То, что этой девочке показан массаж, было очевидно, а главным массажистом в доме был я. Постелил полотенце, положил невесомую дочку, раздел ее… есть такое выражение «кожа да кости». Очень тонкая, прозрачная кожа; тонкие, как спички косточки. Подцепить что-то, сделать складку — невозможно, так все натянуто… какой уж там массаж! Погладил осторожно, пошлепал, размял ножки и ручки — все! И опять — прикосновение к ладошкам вызывало страх и судороги… что же они там делали, с ее ладошками?!

Как же ела она первые дни! Главная задача была — не перекормить: животик раздувался и начиналась рвота.  Обычный понос повергал нас в панику: борьба шла за каждый грамм веса. Этой девочке худеть было некуда —  она не похудеет, она просто исчезнет, растает, как призрак…

Дети… как они это умеют, какой ангел их учит? Это они приручили нашу девочку-Маугли, они раскрыли ее… еще в первый день Сеня подошел к кроватке, в самой середине которой незаметным пятнышком затерялась Сима, и начал гладить ее:

— Не бойся, моя Пугливая Принцесса! Я буду тебя защищать, у меня меч есть!

Ходунки для Симы искали долго: все существующие были слишком тяжелы, не сдвинет; еще надо было учитывать, что наши дети несколько шумноваты, и, очень осторожно говоря, подвижны. Если не осторожничать — носятся, как две ракеты; при этом орут, как стадо мамонтов. Сшибут «исчезающую девочку» вместе с ходунками! Ходунки нашли отличные — устойчивые, легкие; ходовые испытания  прошли успешно. Из комнаты доносился крик Лунтика:

—  Семка, дизи! Симка, нозки пяць!

И — грохот ходунков по полу, сопровождаемый звуком, похожим на звон маленького серебряного колокольчика… Сема и Лунтик гоняли ходунки с Симой от стены к стене, ловили, отсылали друг другу. Колокольчик — это Симин смех, который мы услышали впервые… вскоре они уже гонялись друг за другом, все трое, и не важно было, что двое на своих ногах, а третий — в специальном приспособлении… детям это совсем не важно, вот в чем секрет!

Скоро мы получили первый Большой Подарок. Жена позвонила мне на работу, и, захлебываясь от восторга, закричала:

— Она взяла хлеб! Взяла — и откусила!

Дома для меня устроили демонстрацию: смертельный номер под названием «поедание каши». Сима залезла в кашу двумя руками, перепачкала себе волосы и сделала прическу «ирокез». Глядела при этом настолько победно, что становился понятным феномен «испуганных ладошек». Представьте себе: два десятка малышей, которых один взрослый должен накормить кашей… а если они все, одновременно, залезут в тарелку руками?!

Кто мыть будет? А как же сериал? Там ведь подлец Педро бросил свою Хуаниту с маленьким сыночком, вот, бедная, страдает! Нет, с руками надо что-то делать! Видите — никаких злодейств, все строго функционально, и никто, в сущности, не виноват… будь ты проклято, Зазеркалье!

Ручки малыша — штука особая, от нее многое зависит. Если ручки ничего не берут, не лепят, не пачкают — все, развитие останавливается. Если ребенок категорически отказывается что-то руками делать, надо с ними работать: разминать, гладить ладошку, считать пальчики, изображать рукой разных зверьков — да мало ли методик, выбирайте любую… или, еще лучше, свою придумайте, любовь подскажет!  Но главнее всех методик, всех упражнений, всех лекарств — Святое Причастие. Как бы вы ни устали, как бы ни хотелось поспать утром — вставайте, и в Храм! Таких детей надо причащать не реже раза в неделю, а лучше, если есть возможность — чаще. Можно развить мелкую моторику руки, можно улучшить работу сосудов головного мозга при помощи препаратов, многое можно… нельзя исцелить, это может только Бог. Поэтому при выборе места детского отдыха надо интересоваться не специализацией курорта, а, в первую очередь, есть ли поблизости Православный Храм.  С наших детей (не с одного!) сняты страшные диагнозы,  сломаны все неблагоприятные прогнозы…  У Симы сокращается, зарастает овальное отверстие в сердце, и перспектива сложной операции, неотвратимо стоявшая перед нами еще недавно, больше не грозит… Кто все это сделал?  Только Тот, Кто устами пророка Осии сказал: «Смерть, где твое жало? Ад, где твоя победа?». Невозможно перечислить все Чудеса Господни, связанные с нашими детьми; иногда даже появляется опасность привыкания к Чуду… не дай, Господи!

А  чудеса все не кончались! Сима крепла на глазах, начала вставать на свои хрупкие ножки, и, наконец, пошла! Очень неуверенно, спотыкаясь и падая, но — за два месяца! Прихожане нашего храма раскрывали рты от изумления, наблюдая эти перемены с интервалом в неделю. Естественно, Сима стала всеобщей любимицей, во время Литургии она  «ходит по рукам»… только с речью было совсем плохо. Она или молчала, или издавала резкие гортанные звуки, одними связками — без участия языка. Изредка смеялась, но чаще — плакала…

Семейные поездки, совместные путешествия — не  самое главное; конечно, есть вещи и поважнее, но… это не шкафы, не мягкая мебель, не телевизоры, не ремонты в квартире, не новые автомобили — и так далее, список можете продолжить сами. Если есть выбор между вышеперечисленными благами и путешествием — будьте практичными, выбирайте путешествие, не прогадаете! В особенности, если это путешествие к морю… Как вы уже догадались,  наша семья отличается крайней расчетливостью и практичностью; поэтому, частично подклеив драные обои, садимся в наш старенький микроавтобус и катим в Крым. В таких поездках наши старшие, кровные дети  вновь становятся маленькими; маленькие объединяются со старшими в сплоченную банду, а мы с женой — молодеем потихоньку, чего уж там…  Этого праздника хватает на год — едва-едва, уже к весне Лунтик начинает просыпаться в слезах, а на расспросы о причинах этих слез отвечает:

—  На море хочу!

В Крыму еще сохранились небольшие поселки на берегу, где можно совсем недорого снять жилье на большую семью, с персиковым садом и отдельной кухней. Располагаемся — живем!

…Для скрюченной детской ножки ничего нет лучше, чем влажный морской песочек — проблема лишь в том, как эту ножку на песочек поставить. Сима боялась, она отдергивала ноги, растопыривала их в разные стороны и напрягала, как стальные прутья… приходилось снова и снова брать ее на руки и заходить в воду, купать, успокаивать, садиться вместе с ней у самой кромки прибоя и ставить, ставить ножку! Важно, чтобы ребенок почувствовал, как песочек проходит между пальцами, и захотел повторить это ощущение… Сима захотела! К концу нашего пребывания на море она не только уверенно ходила, но и бегала, залезала на забор и прыгала с него — но это уже школа Молнии с Лунтиком. Ромка, наш старший сын, в обязанности которого входило «пасти» мелкоту вне моря, тихо сходил с ума. На море мы Ромку отпускали, а детей помогала опекать наша старшая дочь — иначе нам ни поплавать, ни краба изловить…

Сима залезала ко мне на шею, намертво к ней прилипала и царственным жестом требовала идти гулять по берегу — это стало нашей с ней традицией. Во время таких прогулок я обязан был петь — и без повторов! Пел все, что приходило в голову — арии из любимых опер, оперетт, романсы, песни сибирских бродяг, рок, попсу голимую… останавливаться, по условиям договора, было нельзя. Внимание Симы привлекла (непонятно почему), песенка Гребенщикова «Корнелий Шнапс», ее даже разрешалось повторять.

(Сейчас это Симина колыбельная. Каждому ребенку я пою его собственную песню: Семе — «Моряки» Вильбоа, Лунтику — «Драку», нашу семейную песню, ее еще мои пра-пра-пра моим пра-пра пели. В семье должны быть ритуалы, их надо тщательно сберегать и культивировать!) 

И вот идем мы с Симой по берегу, я старательно вывожу охрипшим горлом:

— Корнелий Шнапс бредет по свету…

Вдруг… тоненький комариный писк, едва слышный, но в точности повторяющий мелодию! Сима пела!

Это был прорыв! Она сначала расположила звуки в гармоническом порядке, а потом перешла к формированию членораздельной речи, ей так было удобней. Уже в следующей нашей «поездке на шее» Сима потребовала:

—  Ук!

Видимо, это было первым ее словом. Она произнесла основную рифму песенки «Корнелий Шнапс»: крюк, брюк, цурюк. Сейчас наша девочка трещит, как сорока, не остановишь, а «Корнелий Шнапс», по-прежнему, ее любимая песня. Спасибо вам, Гребенщиков Борис Борисович!  

Уважаемый читатель или читательница! Надеюсь, я вас убедил, что поездка на море  значительно важней покупки нового автомобиля? Если нет…

Продолжение