Вы здесь

Охотник слова. Владимир Иванович Даль (Даниил Ильченко)

Пушкин и Даль. Памятник в Оренбурге

1

— Так делайте словарь! Позарез нужен словарь живого разговорного языка! — Александр Сергеевич вдохновился не на шутку. — Да вы уже сделали треть словаря! Не бросать же теперь ваши запасы!

Пушкин вскочил с дивана и, несмотря на боль в ноге — «проклятый ревматизм!», — скоро зашагал по комнате, помогая себе тростью.

— Ваше собрание — не простая затея, не увлечение, — уверял он необычного гостя. — Это совершенно новое у нас дело. Вам можно позавидовать: у вас есть цель. Годами копить сокровища и вдруг открыть сундук перед изумленными современниками и потомками!

Владимир Даль слушал и не знал, что ответить.

Декабрьским питерским вечером 1832 года он наконец-то решился. Поднялся на третий этаж дома Жадимировского, что на углу Гороховой и Большой Морской, скинул шинель на руки слуге и через десять минут сконфузился совершенно.

— Что за роскошь, что за смысл, какой толк в каждой поговорке нашей! Что за золото! — восклицал Пушкин, листая только что подаренный авторский экземпляр книги «Русские сказки. Пяток первый». Точное название витиевато гласило: «Русские сказки из предания народного изустного на грамоту гражданскую переложенные, к быту житейскому приноровленные и поговорками ходячими разукрашенные Казаком Владимиром Луганским. Пяток первый».

Сам Казак Луганский и Владимир Даль в одном лице сидел тут же в кресле, слегка ошарашенный. Слышать: «Роскошь!», «Смысл!», «Золото!» — да от самого Пушкина?! Придя в себя, Даль понял: восторги поэта касаются отнюдь не художественных дарований автора.

— Сказка сказкой… — бормотал Александр Сергеевич, — а язык наш сам по себе… Очень хорошо! — очертил понравившиеся абзацы острым и крепким ногтем мизинца.

И, призадумавшись, добавил:

— Однако надо бы и нам выучиться говорить по-русски и не в сказке…

То были времена, когда не только Татьяна Ларина «…по-русски плохо знала, / Журналов наших не читала / И выражалася с трудом / На языке своем родном. / Итак, писала по-французски…» Аналогичным образом вели себя большинство представителей «просвещенной верхушки общества», или, как сейчас принято говорить, «креативного класса».

Как никто иной, понимал это Владимир Даль. Цель сказок, объяснял он, как это ни странно сейчас звучит: «познакомить земляков с народным языком и говором, дать образчик запасов народных слов, о которых мы вовсе не заботимся, между тем как рано или поздно без них не обойтись».

Даль рассказал Пушкину о своем многолетнем, пока еще безотчетном увлечении — собирании слов, рассказов, сказок, поговорок, прибауток, загадок, поверий… Всего того, чем звучит русский народ.

Тогда-то и вырвалось у Александра Сергеевича:

— Так делайте словарь! Позарез нужен…

Знакомство создателя энциклопедии русской жизни — романа в стихах «Евгений Онегин» — с будущим составителем энциклопедии русского языка — «Толкового словаря живого великорусского языка» — состоялось.

Зацепляя знание

Почему вдруг «казак»? Потому что собрать, объяснить и снабдить примерами около 200 000 русских слов и 37 000 пословиц, присказок, загадок и песен, стать морским офицером, военным хирургом и правой рукой министра внутренних дел Российской империи, написать и опубликовать учебники по зоологии и ботанике, десятки и сотни научных и публицистических статей, художественных книг, очерков, зарисовок… — осилил бы разве что человек, обладающий поистине казачьей удалью и волей!

Почему «Луганский»? Потому что родился «казачонок» в местечке Луганский завод на Украине.

«Да благословенная Украина!.. Как бы там ни было, а у тебя за пазушкою жить еще можно… Оглобля, брошенная на землю, за ночь зарастет травой; каждый прут, воткнутый мимоходом в тучный чернозем, дает вскоре тенистое дерево. Как сядешь на одинокий курган да глянешь до конца света — так и кинулся бы вплавь по этому волнистому морю трав и цветов — и плыл бы, упиваясь гулом его и пахучим дыханием до самого края». Даль влюбился в Малороссию посильнее своего современника Гоголя.

Иоганн Христиан Даль, отец нашего героя, был вундеркиндом из Дании. К 20 годам он уже окончил курс по «двум или трем факультетам в Германии», знал практически все европейские языки, а также древнееврейский, древнегреческий и, само собой разумеется, латынь. Прознав о недюжинных способностях молодого человека, Екатерина II пригласила его на должность придворного библиотекаря. В те времена импорт мозгов в страну заметно превышал их утечку. Получивший к русскому подданству в придачу новое имя Иван Матвеевич, Даль-отец служил в петербургской библиотеке, когда ее завсегдатаями были Фонвизин, Херасков и молодой Крылов, когда стараниями русских ученых был составлен фундаментальный труд «Словарь Академии Российской» — первый толковый словарь нашего языка. А потом к Ивану Матвеевичу пришла любовь.

«Отдадим только за доктора», — поставил Даля-старшего перед фактом его будущий тесть. Причина ультиматума была проста. Карьера библиотекаря, пусть даже и придворного, не внушала отцу невесты доверия. То ли дело «доходная и практическая профессия» врача.

Любовь оказалась настоящей. Иван Матвеевич покинул Россию, прошел курс врачебного факультета Йенского университета, возвратился в Петербург и женился! Невеста — Мария Христофоровна Фрейтаг — под стать жениху: отлично образованная, она свободно владела пятью иностранными языками, обладала «голосом европейской певицы» и хорошо играла на фортепиано. Происходила она из обрусевшего «семейства французских гугенотов».

22 ноября 1801 года у новобрачных родился первый из четверых сыновей, Владимир. Семейство жило тогда в одноэтажном домике на кривой и грязной улочке близ Луганского сталелитейного завода. Иван Матвеевич служил старшим лекарем горного ведомства, строил первые заводские лазареты и слыл в местном обществе за человека чудаковатого: в карты не играет, сплетничать не любит, дочерей в «свет» не вывозит. Впрочем, чудак этот смел и принципиален. Стоит только почитать его рапорты о положении «работных людей».

«Мастеровые живут со многочисленными семьями в весьма тесных казармах… съестные припасы, воду и все жидкости, также и телят, помещают тут же, отчего испаряющиеся влаги оседают на стены и заражают воздух… ни чрез какие, кроме дверей, отверстия не возобновляемый».

«Пищу употребляют нимало болезням не противодействующую по той причине, что в прошедшую зиму ни одна почти семья не могла запастись ни квашеными, ни свежими овощами и кореньями, при всем том едят солонину, пьют долгостойную воду, а редко квас».

«Перед самыми дверьми казарм и около оных выбрасывают и оставляют все нечистоты, которые при оттепелях загниваются и вредят…»

Немногие решились бы на подобные откровения с начальством.

Начальство оценило честный профессионализм подчиненного. Ивана Матвеевича назначают главным доктором и инспектором Черноморского флота. В 1804 году новым пристанищем Далей становится главная южная верфь Российской империи — город Николаев.

Названный в честь святителя Николая, «по морю плавающих управителя», центр кораблестроения и адмиралтейства Черноморского флота XIX века переживал стремительное развитие. Не так давно отгремели морские победы при Фидониси, Керчи и Калиакрии, навсегда отбившие привычку чиновников Порты кичливо назвать Черное море «Озером турецких султанов». Славно завершился Средиземноморский поход русской эскадры под началом святого и праведного воина адмирала Федора Ушакова. Для закрепления успехов флот нуждался в новых кораблях.

В атмосфере мастеровой и деловитой проходит детство Даля-младшего. Военно-морской корабль того времени, как сегодняшний космический аппарат, воплощал в себе последние научно-технические достижения эпохи. Звуки, запахи, движения всевозможных мастерских: канатных, блоковых, парусных, токарных, компасных, шлюпочных, фонарных… — вот детские впечатления Владимира. Через много лет, будучи крупным государственным чиновником, Владимир Иванович заведет в своем доме отдельный кабинет («просторный покой»), установит верстак и токарный станок и практически каждый день будет работать «до пота», «чтобы быть веселее и здоровее». Домашняя мебель, игрушки для детей и внуков — не в счет.

— Надо зацеплять всякое знание, какое встретится на пути; никак нельзя сказать вперед, что в жизни пригодится, — наставляла Володю маменька-полиглот, незаметно формируя характер будущего энциклопедиста.

«Зацеплять» слова Володя Даль стал на подсознательном уровне. Просто некуда было деться любопытному мальчугану от пестрого многоязычия южных границ России. Немцы, чехи, австрийцы по щедрому приглашению императрицы заселяют тучные причерноморские земли. С запада приезжают поляки, белорусы, евреи. Сбежавшие от османского ига, оседают здесь греки, болгары, словенцы и боснийцы. На военную службу нанимаются отряды албанцев-арнаутов. Основной костяк поселенцев составляют украинцы и русские.

К последним себе причислял и Иоганн Христиан. «При каждом удобном случае отец напоминал нам, что мы русские», — вспоминал Владимир Даль. Дома говорили опять же по-русски. Глава семьи назвал тройку собственных коней Смоленским, Бородинским, Можайским — в память о сражениях Отечественной войны 1812 года. И искренне переживал, что юный возраст сыновей не позволяет им поступить в действующую армию.

Как итог отцовского воспитания звучат строки из дневника Владимира (он будет вести его позже), «когда я плыл к берегам Дании»:

«Меня сильно занимало то, что увижу я отечество моих предков, мое отечество, — пишет Даль. — Ступив на берег Дании, я на первых же порах окончательно убедился, что отечество мое Россия, что нет у меня ничего общего с отчизною моих предков».

Когда Владимиру исполнилось 14 лет, он едет в Петербург — сдавать экзамены в Морской кадетский корпус.

 2

«Замолаживает»

«Морской корпус, где я замертво убил время до 1819 года…», «В памяти остались одни розги…» — без ностальгии описывает кадетский период своей жизни Владимир Иванович.

По правде сказать, за пять лет учебы кадета Даля не пороли ни разу. Не за что было. Исполнительный и послушный, он стабильно занимает 12-е место по успеваемости среди 83 однокашников. А по окончании корпуса достойно держит выпускной экзамен по 26 различным предметам. Вот, например, некоторые из них: алгебра, геометрия, тригонометрия, высшая математика, химия, геодезия, астрономия, физика, навигация, механика, теория морского искусства, грамматика, история, география, иностранные языки, артиллерия, фортификация, корабельная архитектура… Не стало ли это залогом будущих универсальных способностей Даля-взрослого?

Поэтому в «замертво убил время» верится с трудом. Досада о зря потраченных годах, возможно, объясняется другим. В старших классах лучших кадетов производят в гардемарины — морские гвардейцы. На бриге «Феникс» они отправляются в свое первое плавание. Тут-то и выяснилось, что Владимир Даль если и гвардеец, то уж точно не морской.

Едва крепчает ветер и поднимаются волны, как Владимира Даля самого начинает жестко «штормить». Он болезненно перегибается через фальшборт; цепляясь за снасти, уползает в каюту… Гардемарин в буквальном смысле выходит из строя. Хроническая «морская болезнь» обнаружилась у юноши, едва скрылся за горизонтом силуэт Кронштадта.

Зато товарищ по корпусу Паша Нахимов чувствует себя в родной стихии. Вон он карабкается к топу (вершине) самой высокой мачты «Феникса». Вытягивается на марсе — крохотной дощатой площадке — во весь рост, с улыбкой машет рукой застывшим внизу сослуживцам. С воплем восторга будущий великий русский флотоводец и герой обороны Севастополя слетает по веревке на палубу вниз головой. В общем, было от чего приуныть Владимиру.

Он находит отдушину. Никто так подробно и много не пишет в «дневной журнал» учебного плавания, как наш герой. Страница за страницей покрываются детальными описаниями увиденного им в «музеумах», кунсткамерах, мастерских Швеции и Дании, у берегов которых пролегал маршрут «Феникса». Писание доставляет удовольствие. В Морском корпусе из-под пера Владимира выходят и первые стишки, здесь он составляет забавный словарик из 33 перченых слов кадетского жаргона.

Морозным мартовским днем 1819 года новоиспеченный мичман, уютно укутавшись в шубу, мчится в кибитке по заснеженному новгородскому тракту. Путь его лежит на юг, в пункт назначения — родной Николаев.

– Замолаживает… — произносит ямщик задумчиво.

– То есть как «замолаживает»? — переспрашивает Даль.

«Замолаживать — иначе: пасмурнеть — в Новгородской губернии значит: заволакиваться тучками, говоря о небе, клониться к ненастью», — запишет в походную тетрадь окоченелыми пальцами 19-летний мичман. Пометка станет первым кирпичиком в небоскребе «Толкового словаря живого великорусского языка».

Совсем скоро придется заводить новую тетрадку. Вроде бы хорошо образованный дворянин Владимир Даль вдруг обнаружит вокруг себя множество замечательных слов, о которых он не имеет ни малейшего понятия. Кром того, «речь простолюдина с ее своеобразными оборотами всегда почти отличалась краткостью, сжатостью, ясностью, определенностью, и в ней было гораздо больше жизни, чем в языке книжном и в языке, которым говорят образованные люди», — делает он открытие.

Начинающему лексикографу город-верфь Николаев предоставляет массу возможностей. Рассовав по карманам блокноты, Владимир Даль бродит по окраинам, заселенным ремесленным людом. Записывает словечки, песни, присказки и сказки — всё, что услышит необычного. И обязательно делает пометки: «мск.», «тмб.», «ряз.», «пск.», «твр.», смотря из какой местности — московской, тамбовской, рязанской, псковской, тверской — родом его собеседник.

Военная служба не ладится. Даль крейсирует под парусами от Одессы до Севастополя, хотя в последний он с гораздо большим удовольствием отправляется на телеге. Тяжким испытанием становятся для не переносящего качки мичмана «далекие» походы к абхазскому берегу, к русской крепости Сухум-кале. «Морская болезнь» не отпускает. Даль всё чаще задумывается о смене профессии.

– Не только не приносить ни малейшей пользы Отечеству и службе, но быть в тягость себе и другим, — сокрушается он. — Неприятная, сердце оскорбляющая мысль — ждать облегчения от времени или искать другую дорогу.

Он пробует слагать стихи и вскоре становится известным в местном обществе «сочинителем». «Стихи так себе, пустяшные», — признается позже автор. Но одна «глупейшая насмешка» наделала много шума и привела к большим неприятностям.

– Лишить чина и записать в матросы на шесть месяцев! — разгневанный командующий Черноморским флотом Алексей Грейг был неумолим.

Уже с неделю по городу гуляла эпиграмма, касающаяся личной жизни адмирала. Прославленный вояка, настоящий «морской волк» Алексей Грейг удостаивался похвал от легендарных Сенявина и Нельсона. Но на склоне лет попал в пикантную ситуацию, которую народная мудрость емко характеризует так: «седина в висок — бес в ребро!» Грейг приблизил к себе молодую особу далеко не «высших кровей»: дочь могилевского трактирщика, еврейку, после первого брака выдававшую себя за польку. И молодая особа взяла адмирала, что называется, в оборот.

Офицеры из числа особо ярых карьеристов, желая выслужиться, обивали пороги гостиной адмираловой пассии, отлично понимая, какое влияние она имеет на своего высокопоставленного ухажера. Шутки «над усладою его (Грейга) последних дней» не заставили себя ждать. Появилась эпиграмма, дошедшая и до ее главного героя. Подозрение пало… конечно же, на «сочинителя» Даля!

При обыске квартиры нашли черновики «произведения». Суровое наказание заменили на «битье… под гудом и долговременный арест». Однако в Морском департаменте в Санкт-Петербурге, где рассматривалось «Дело о мичмане Дале», конкурентов у Грейга хватало. И в пику суровым намерениям черноморского начальника «сочинителя» переводят в Кронштадт и даже повышают в звании до лейтенанта.

Через полтора года лейтенант наконец-то решился и подал в отставку.

Ловкий оператор

«Без малейшей подготовки, сроду не видав университета, безо всяких средств, я вышел в отставку…» — с улыбкой вспоминал авантюрное времечко старик Даль.

Каким-то образом ему удалось поступить на медицинский факультет знаменитого Дерптского университета. Через год он выбивается в число лучших и «за большие заслуги в учении» становится «коштовым» студентом, то есть теперь за его обучение платит государство. Живет в тесной каморке на чердаке, деля кров с молчаливым соседом — «полным остовом человеческим» — анатомическим скелетом. Зарабатывает на жизнь преподаванием русского языка и чувствует себя вполне счастливо в своем Юрьев-городке. Так называет он Дерпт, памятуя, что основал его русский великий князь Ярослав, в крещении — Юрий.

«Это не школа, здесь нет розог, нет неволи, а каждый сам располагает собою и временем своим как ему лучше, удобнее, наконец — как хочется!» — восторгается он организацией университетского бытия.

​Веселый, общительный Даль притягивает к себе людей. Он желанный гость студенческих пирушек, участники которых «потом как будто перерождались, начинали работать так же прилежно, как прежде бражничали, и оканчивали блестящим образом свою университетскую карьеру», — подмечает наш знаменитый хирург Николай Иванович Пирогов.

Пирогов прибыл в Юрьев-городок по специальной государственной программе повышения квалификации 20 лучших выпускников медучилищ империи.

«Однажды, вскоре после нашего приезда в Дерпт, — вспоминает Николай Иванович, — мы слышим у нашего окна с улицы какие-то странные, но незнакомые звуки: русская песня на каком-то инструменте. Смотрим: стоит студент в вицмундире; всунул он голову чрез открытое окно в комнату, держит что-то во рту и играет: “Здравствуй, милая, хорошая моя”, не обращая на нас, пришедших в комнату из любопытства, никакого внимания. Инструмент оказался органчик (губная гармошка), а виртуоз — В.И. Даль; он действительно играл отлично на органчике».

Сдержанному и молчаливому Пирогову «виртуоз» понравился сразу. Тем более что вскоре выяснилось: он отлично обращался не только с «органчиком», но и со скальпелем. Пирогов и Даль сутками пропадают в анатомическом театре, выполняя операции в четыре руки.

«Это был замечательный человек, — охарактеризует позже Пирогов своего ассистента. — За что ни брался Даль, всё ему удавалось усвоить. Находясь в Дерпте, он пристрастился к хирургии и, владея между многими способностями необыкновенною ловкостью в механических работах, скоро сделался и ловким оператором».

«Оператор» Даль обладал редким качеством — одинаково эффективно работать обеими руками. Во времена, когда не существовало ни анестезии, ни антисептиков, скорость хирургических манипуляций подчас имела решающее значение. Особенно на войне, куда и отправился Владимир Даль, досрочно защитив докторскую диссертацию.

Продолжение следует