Посвящается неизвестной хранительнице иконы.
Этот июль в Петербурге выдался невыносимо жарким.
Раскалённая от солнца дачная электричка тащилась как похоронные дроги, пассажиры изнемогали, и Елизавета Сергеевна, по установившейся привычке врача скорой помощи, уже начинала беспокоиться, что сейчас кому-нибудь из спутников станет плохо.
Особенно волновал её вид полного мужчины в потёртой панамке, то и дело вытирающего сбегающий с круглой лысины пот.
Но вот, наконец, за окном замелькали знакомые здания привокзальных построек, и поезд мягко остановился у знакомой до каждой асфальтовой трещинки платформы.
- Как хорошо, что до дома всего два шага, - подумала Елизавета Сергеевна, - а то Оле или Маше пришлось бы меня встречать. Да ещё в такую жару!
Она не любила зря беспокоить дочку или внучку.
Родной Лермонтовский проспект встретил её всегдашней копотью и запахом плавящегося асфальта.
Вот и дом.