Земля отцов

Кто в нашу землю явиться дерзнет —
Тот в землю нашу и ляжет!
(скандинавская баллада)¹

Вечерний Стокгольм погружался в сон. Пустели улицы, в домах один за другим гасли огни. Однако в окнах одного из особняков на Страндвегене² продолжал гореть яркий свет, словно те, кто жил там, стремились задержать наступление ночи. Ведь именно в это время к людям чаще всего является та незваная гостья, для которой открыта даже наглухо запертая дверей, и встречи с которой боится, но не может избежать все живое…

Вот и сейчас она уже была здесь, в ярко освещенной комнате особняка на Страндвегене, где лежала в предсмертном полузабытьи мать хозяина, старуха со странным для этих краев именем Пелагея. А возле ее кровати стоял на коленях седовласый герр Петер Юхансен, хозяин крупной шведской лесоторговой компании, шепча по-русски: «Господи, помилуй…помилуй ее». И сыновняя молитва сливалась с лепетом умирающей матери:

—  Петенька… — шептала старуха. Она была единственным человеком на свете, кто называл так господина Петера Куроптева. — Тошно мне-ка… Ты бы положил меня в лодочку да свез домой…там бы мне лечь! А в чужой земле жестко будет спать…холодно… Господи, за что ж Ты меня так покарал-то? Сама я во всем виновата…бросила… согрешила… Да кто ж знать-то мог?..

В самом деле, кто?

* * *

…Спустя год, как началась германская война, приехала в губернский город Михайловск из деревни Щелье тринадцатилетняя крестьянская девчонка Пелагея Мальцева. Не своей волей приехала — нужда заставила. Отца ее на войну забрали, и сгинул он там безвестно. Осталось от него пятеро сирот, мал мала меньше, и самая старшая из них — Пелагея. Вот и надумала мать отправить девку в Михайловск на заработки. Говорят, платят там хорошо. Вон, Дашка, сестра ее троюродная, что у лесоторговцев Юхансенов кухаркой служит, фотокарточку свою к Пасхе прислала: платье на ней атласное, в ушах сережки, на руке, глянь-ка — перстенек! А ведь когда в деревне жила, с хлеба на квас перебивалась, в чужих обносках ходила! Теперь же вон какой барыней глядит! После этого грех ей будет свою Польку в город не послать: девка она работящая, все в ее руках спорится. Найдет она себе место еще получше, чем у Дашки. А там за ней и они в Михайловск подадутся, на белые да мягкие городские хлеба…

Вот только, хоть и была Пелагея работящей, долго не попадалось ей хорошего места. Пришлось девке вдоволь намыкаться: и в няньках, и в прачках, и в судомойках. Наконец, догадалась она пойти на поклон к тетке Дарье, и вовремя: как раз в это время господа Юхансены прислугу свою за что-то рассчитали. Вот Пелагея на ее место и поступила: не было бы счастья, да чужое несчастье помогло.

Новые ее хозяева: герр Йеста и фру Ирма Юхансены были люди уже немолодые и степенные, даром что шведы. Малейшего непорядка в доме не терпели, сами строго жили и прислугу держали в строгости: чуть что не по ним — сразу расчет. Детей у них всего и было, что один сынок Петер, а по-русски Петр, на два года старше Пелагеи. Был он юнкером, жил в столице, а к родителям в отпуск приезжал. И каждый раз на Пелагею заглядывался, что ни год — все пристальней. А она — на него. Хотя и понимала — пустое это дело — на хозяйского сынка пялиться. И пальцы на руке неравны, а люди — тем паче. Да только за погляд денег не берут…

Поначалу тосковала Пелагея по родной стороне, только и жила надеждой, что, подзаработав деньжат, туда вернется. Пока не смекнула — в городе-то жить куда сытней и привольней, чем в деревне. Опять же, нет здесь ни строгой матери, ни богомольной бабушки-ворчуньи, ни младших братишек да сестренок, которых ей нянчить приходилось. Так стоит ли с возвращением домой торопиться? Авось, дорога туда быльем не порастет…

И невдомек было Пелагее, что в недолгом времени предстоит ей новая дорога: в чужую сторонку, за дальнее море…

* * *

Тем временем наступил семнадцатый год. И с ним пришел конец спокойной жизни в Михайловске. Началось с забастовок, с маевок да с демонстраций, а кончилось тем, что по весне следующего года сменилась в городе власть — вместо губернатора провозгласили какие-то Советы. Да только в августе того же года нагрянула в Михайловск эскадра англичан и американцев, и на смену Советам пришло Временное правительство, из русских, да только все дела вершили не они, а иностранные генералы… Что ни год — то новая власть… Хорошо хоть деньги не поменялись: и царские монеты да ассигнации, и «моржовки»³, что при Советах в оборот вошли — все в ходу осталось. А с деньгами при любой власти жить можно…

В те дни в доме у Юхансенов царило веселье: не скупились хозяева Пелагеи на угощенье для своих дорогих гостей — английских да американских офицеров. Пировал с ними и молодой Питер Юхансен, что в те дни домой вернулся, и его друзья-белые, что вместе с ним против красных сражались. А за стенами их дома совсем иное творилось: тех, кто за Советы стоял, англичане с американцами арестовывали да на Мхах расстреливали, а иных ссылали на Мудьюг и Йоканьгу⁴, и была им там жизнь горше смерти… Да только что до того Пелагее! Ее дело: господам прислуживать. А остальное ее не касается!

Тем временем по всей Михайловской губернии шли бои: то красные белых теснили, то белые красных, поди угадай, чья возьмет. По осени девятнадцатого года надумали Юхансены уехать в родную Швецию, да пожить там до тех пор, пока храбрый белый генерал Миллер красных не разобьет. Взяли они с собой и Пелагею, да, по правде сказать, она и сама не прочь была с ними поехать. Ведь когда еще ей чужие края увидеть доведется? Опять же, все говорят — скоро красным конец придет. Вот тогда и вернется она в Михайловск вместе со своими хозяевами — ведь и они туда едут не насовсем — лишь на время.

Едва успели господа Юхансены обосноваться в Швеции, в своем новом доме на Страндвегене, как открылось — Пелагея ребенка ждет. Да не от кого-нибудь — от их сына Петера! Хотела было строгая госпожа Ирма прогнать согрешившую прислугу с глаз долой — да как прогонишь? Пропадет девка в чужой стране… Зато, как вернутся они в Михайловск — вот тебе Бог, а вот порог!

Только с каждой новой вестью из России все меньше и меньше оставалось у Юхансенов надежды, что доведется им туда вернуться. Не удалось англичанам и американцам на Севере свою власть утвердить — пришлось бежать восвояси. В феврале двадцатого года покинули Михайловск последние два корабля с теми, кто оборонял город от красных. Только не было среди них Петера Юхансена — за месяц до того сразила его красноармейская пуля, уложила на вечный покой в холодную северную землю, а где он лежит — лишь Бог ведает…

В те скорбные дни родила Пелагея мальчика и назвала его в честь отца Петром. Когда же увидела госпожа Ирма новорожденного младенца, аж в лице изменилась. Потому что был он — вылитый Петер, только живой…

Однако ж и после того ни сына Пелагеи, ни ее саму господа Юхансены за родню не признали. Ведь невенчанная жена — не жена, а блудница, а дитя ее — плод греха! И им до него дела нет!

Пять лет жил маленький Петер в доме господ Юхансенов не как их внук — а всего лишь как сын их прислуги. Пока не случилась в его судьбе внезапная перемена…

* * *

Был в доме у Юхансенов обычай — устраивать на Рождество елку. В первые дни праздника — для гостей и родни. А после них — для слуг и их детей. Чай, и они люди… Да и Сам Господь заповедал малых сих не презирать⁵… На одной из тех елок и отличился пятилетний Петер, сын прислуги Пелагеи: бойко поздравил он хозяев с Рождеством и прочел наизусть без единой ошибки длинное стихотворение про малютку Аспена-лыжника, что несет домой из дремучего леса елочку, дабы украсить ее тысячью свечей к приходу доброго святого Клауса. Глядя на него, призадумались стареющие господа Юхансены: хоть и незаконное это дитя, а все же течет в его жилах кровь их ненаглядного Петера. Да и после долго они думали…а спустя год отдали сына экономки в лучшую частную школу в Стокгольме. Когда же окончил он ее в числе первых учеников — отправил господин Йеста Юхансен Петера в школу экономики, и его обучение из своего кармана оплатил. После чего дал смышленому юноше место в своей компании. А Петер рад был стараться, чтобы угодить доброму господину Юхансену, который его в люди вывел, да отработать деньги, что тот на его ученье потратил…и это при том, что они — чужие друг другу…

Сторицей вернул Петер свой долг хозяину: двадцать лет на него работал. Начал рядовым служащим, а кончил управляющим. И за это время не только упрочил, но приумножил доходы дедовой компании настолько, что престарелый господин Юхансен не раз говаривал с глазу на глаз дряхлой госпоже Ирме:

—  Что ни говори, дорогая, а этот парень — настоящий Юхансен! Экий хваткий! Весь в меня уродился! За таким, как он, мое дело не пропадет!

Когда же один за другим ушли в мир иной господа Юхансены, и пришло время делить их наследство, оказалось, что все свое имущество, сбережения и свою компанию завещали они не своим родным и знакомым, давно положившим на них глаз и уже прикидывавшим, кому что достанется, а — управляющему Петеру, с тем, чтобы принял он и их фамилию, став из Мальцевых - Юхансеном. Лишь тогда узнал новоиспеченный наследник, кем приходились ему покойный хозяин и его жена. А до того не ведал он об этом, ибо строго-настрого запретили господа Юхансены Пелагее открывать Петеру тайну его рождения, пригрозив, что, если нарушит запрет — прогонят они ее с ребенком с глаз долой. А Пелагея ради сына готова была не только тайну сохранить, но, если надо — и смерть принять.

Так в одночасье сделался Петер Мальцев богачом и герром Юхансеном. Только счастливее от того он не стал. Ибо слишком многим пришлось не по нраву такое возвышение незаконного сына прислуги-чужестранки. Особенно негодовали по этому поводу обойденные наследством родные и знакомые покойных господ Юхансенов, понося на чем свет стоит русскую служанку-пройдоху, обольстившую доверчивого хозяйского сына, и ее наглого пащенка, хитростью прибравшего к рукам достояние герра Йесты и фру Ирмы. Однако куда больше было тех, что прежде смотрели на Петера Юхансена свысока. А теперь наперебой принялись перед ним заискивать, набиваться к нему в друзья и сватать ему своих дочек, сестер да племянниц. Богатый жених — выгодный жених.

В те дни понял Петер Юхансен, что со всех сторон окружен он врагами, завистниками и льстецами, зарящимися на его богатство. И лишь один человек на свете любит его таким, каков он есть, искренне и нелицемерно. Это — его мать. А ведь сколько горя и унижений выпало ей на долю! Может быть, потому и послал ему Бог богатство, чтобы мог он послужить ей, как преданный и любящий сын. И за те страдания, что она ради него вынесла, сторицей воздать ей добром.

С тех пор настали для Пелагеи счастливые дни. Стала она полновластной госпожой в том доме, где раньше бесправной прислугой была. Окружил ее сын заботой и почетом. И во всем слушался матери. Пойдет из дома — спросится, вернется назад — доложится. Не могла Пелагея нарадоваться на сына, а он — на нее. Лишь одно тревожило старуху: отчего-то не спешит ее Петер обзавестись семьей да детками. Что ж, видно, пока не может найти себе девушку по сердцу…да какие его годы! Успеется… Невдомек было Пелагее — ради того, чтобы оставалась она единственной и полновластной хозяйкой в его доме, гнал ее сын из сердца любовь к другим женщинам. Только матерью и ради матери он жил. И вот теперь вместе с ней умирает.

* * *

А тем временем его мать уже была не здесь, в ярко освещенной комнате особняка на Страндвегене. Легким облаком, быстрокрылой птицей летела она над родной стороной, радуясь, что наконец-то вернулась в землю отцов. Вот и луг, и река, и кладбище, и их старая церковь. А возле нее (ты видишь, Петенька?) стоят ее батюшка с мамушкой, да братики с сестричками, зовут к себе. Счастье-то какое! Слава Тебе, Господи!

И не услышала Пелагея, как далеко, на земле живых, зарыдал над ней сын Петер…

* * *

…Долго сидел он над телом матери, не замечая, как забрезжило за окнами утро нового дня. Впрочем, что ему было до этого? Если бы ему умереть вместе с матерью, он умер бы счастливым. Ведь для кого ему теперь жить? Один он остался на свете. Нет рядом с ним ни единой родной души…

И тут вдруг вспомнились Петеру рассказы матери о деревне Щелье, об оставшихся там ее младших братьях и сестрах. Выходит, он не одинок! Где-то в далекой России живут его родные. Вот бы их отыскать!

* * *

Был у герра Юхансена управляющий, Эббе Эриксон, человек лет тридцати пяти, на редкость деловитый и исполнительный. Был он одинок как перст, и бездетен. Не иначе, как потому не обзаводился он семьей, что считал работу в фирме герра Юхансена главнейшим делом своей жизни. Ведь своим нынешним положением был он всецело обязан ее хозяину, который являлся попечителем сиротского приюта, где прошли детские годы Эббе. Каждый раз на Рождество приезжал туда Петер Юхансен с полными коробками сластей и игрушек для тамошних воспитанников. Во время одного из таких рождественских визитов в приют и приметил он не по годам смышленого парнишку-сироту. И, вспомнив о собственном безрадостном детстве, пожалел мальчика и отдал в одну из частных школ, а потом — и в университет, оплатив его обучение из собственного кармана. А потом принял Эббе на работу в свою компанию. Пятнадцать лет прослужил облагодетельствованный сирота у герра Юхансена, дослужившись до управляющего. И единолично вел дела компании, предоставив хозяину лишь подсчитывать доходы, которые росли не дням, а по часам. А сам не присвоил себе ни эре⁶. Мог ли после этого герр Юхансен не доверять столь честному и преданному человеку, как Эббе Эриксон?

По делам компании Эббе часто бывал в России, особенно в Михайловске. Ведь именно на тамошних заводах изготовляли целлюлозу, которой торговала фирма герра Юхансена. Впрочем, много ездил он и по области, по деревням да лесопунктам, стремясь добиться для компании максимальной выгоды при минимальных затратах. Так что больше жил в России, чем в Швеции, куда наведывался лишь для того, чтобы отчитаться перед хозяином и получить от него новые распоряжения.

Однако на сей раз получил он него Эббе необычное поручение: отыскать деревню Щелье, съездить туда и узнать, живут ли там люди по фамилии Мальцевы. Ведь с тех пор, как уехала его мать в Швецию, много лет прошло: может, и нет уже такой деревни, и людей тех тоже нет. Время, что вода — все рушит, все с собой уносит…

Вернулся Эббе Эриксон с добрыми вестями: стоит деревня Щелье, как стояла, и едва ли половина жителей в ней — Мальцевы. Обрадовался герр Петер Юхансен этой новости больше, чем известию о выгодной закупке его управляющим партии лучшей северной целлюлозы. И велел Эббе подготовить все документы, необходимые для того, чтобы он смог поехать в Россию. Причем, чем раньше, тем лучше. Он должен побывать в Щелье и отыскать там родных своей матери. То-то будет радость, когда они встретятся!

И невдомек было герру Юхансену, что его управляющему в тот миг было не до радости…

(продолжение следует)

_____________________

1. Немного измененная цитата из датской баллады о Хольгере Датском и Дитрике (перевод В. Потаповой)
2. Набережная Стокгольма, где находятся дома местных богачей.
3. Так назывались ассигнации с изображением моржа, белого медведя и северного сияния, имевшие хождение на Севере во времена гражданской войны.
4. На этих островах при интервентах находились концлагеря. Мхи — окраина Михай… Архангельска (ныне — Привокзальный район), где производились расстрелы.
5. Мф. 18:10.
6. Мелкая шведская монета.