Святитель Тихон, Патриарх Московский и всея Руси

Память 7 апреля, 9 октября и в первое воскресенье после 7 февраля в день собора новомучеников и исповедников Русских

Патриарх Тихон (в миру Василий Иванович Белавин) родился 19 января 1865 года в Торопце Псковской губернии. Отец его — тамошний священник — предвидел великое будущее своего сына.

Духовное образование Василий получил в Псковской Духовной Семинарии, где товарищи шутливо, но прозорливо называли его Архиереем. В Петроградской Духовной Академии он продолжил свое обучение, и здесь его прозвали уже не иначе, как Патриархом, что наглядно свидетельствует о том, как любили и уважали его товарищи.

По окончании учебы, в 1891 году, Василий принял постриг с именем Тихон, в честь святителя Тихона Задонского. Пробыв недолго инспектором Холмской Духовной Семинарии, он получает самостоятельную Алеутско-Аляскинскую кафедру в Северной Америке. В 1905 году его возводят в сан Архиепископа и призывают к управлению древнейшей в России Ярославской епархией. Вскоре его переводят на Виленскую кафедру, а со временем — на Московскую. На Соборе 1917 года его возводят в сан митрополита, а спустя малое время и патриарха Московского и Всея Руси.

Его называли самым добрым из современных ему иерархов Русской Православной Церкви, полагавшимся во всем только на Бога. Пройдя весьма скорбный путь служения, святой патриарх Тихон отошел ко Господу в Благовещенье 1925 года в 23 часа 45 минут. Погребен на кладбище Донского монастыря, рядом с убитым незадолго до его кончины Яковом (Полозовым) — верным келейником Патриарха. К лику святых причислен Собором Русской Православной Церкви в 1989 году.

Патриарх Тихон — 12-й по счету патриарх РПЦ и первый после более чем 200-летнего перерыва, учиненного рукой Петра Первого, стал великим страдальцем эпохи послереволюционных гонений. Волей Всевышнего ему пришлось возглавить Церковь в те жестокие годы, когда глава Церкви был обречен на голгофу. Избранием Церкви и жребием Божиим он стал одновременно и патриархом, и жертвой, обреченной на страдания, ибо произошло это в ноябре 1917-го, когда бесчинствовала и замышляла свои кровавые преступления безбожная власть Советов. Противиться ей было небезопасно. Но святитель Тихон противостал ей: мудро и смиренно, но твердо, как истинный архипастырь Христов.

Еще за неделю до вооруженного восстания в Петрограде, 19 октября (ст.ст.), на Поместном Соборе РПЦ он выступил с призывом к большевикам совершить «покаянную молитву». Когда стало известно о победе большевиков 25 октября, многие члены Собора заявили о своем неприятии незаконной власти. С подобными заявлениями выступили и некоторые священники Петрограда и Москвы, несмотря на запрещение подобных высказываний в церкви. В Царском Селе произошел, пожалуй, первый после Октябрьского восстания вооруженный конфликт с трагическим исходом: неподчинившегося требованиям рабоче-солдатского патруля протоиерея Иоанна Кочурова застрелили в храме. Этот случай вызвал бурю недовольства среди духовенства. Собор выразил свой протест. Но это было только самое начало голгофы.

Декрет об отделении Церкви от государства вначале был опубликован под названием «О свободе совести, церковных и религиозных обществах» (23 января 1918 года), но уже вскоре его напечатали под более конкретным названием «Об отделении церкви от государства и школы от церкви». Церковь лишилась значительной части своего имущества, лишилась прав юридического лица, а ее возможность влиять на умы людей резко сузилась. Было запрещено преподавание религии в школах, и даже проведение традиционных пасхальных служб, крестных ходов. Существовал также запрет на исполнение колокольного звона. Началось закрытие монастырей. А в 1918 году с событий в Александро-Свирском монастыре началась кампания по ликвидации святых мощей, хранимых и чтимых церковью. Осенью 1919 года было принято решение о вскрытии мощей Сергия Радонежского, а также была закрыта Троице-Сергиева Лавра. Патриарх Тихон, следуя воле вверенной ему паствы и своей совести, пытался изменить ситуацию, неоднократно обращался к Ленину с просьбой о сохранении в неприкосновении православных святынь. Но 30 июля 1920 года Совнарком все же принял постановление «О ликвидации мощей во Всероссийском масштабе».

Все чаще стали звучать разговоры о «подстрекательской деятельности патриарха». Уже начиная с 1918, когда карательные органы начали осуществлять аресты духовенства РПЦ, подвергается арестам и Патриарх Тихон. Шквал протестов от верующих просто атакует правительство. Святейшего то освобождают, то вновь берут под арест в связи с очередным сфабрикованным против него делом. Газета «Известия» публикует материал о том, как «патриарх спекулирует свечами в Иверской часовне». В центральные руководящие органы идут письма с требованиями «пресечь преступную деятельность главного церковника — Тихона», единственной виной которого была верность Православию и своему архипастырскому долгу.

В начале Октябрьского переворота патриарх анафемствовал большевиков, однако со временем, увидев всю неизбежность нависшей над страной и над Церковью беды, запретил священникам поддерживать как белых, так и красных. Осенью 1918 года он отказался благословить «белое движение», чтобы не подстрекать антиправославную власть к террору. В этом проявилась его мудрость и смиренная забота о пастве. Однако осень 1918 все равно явилась началом широкой кампании наступления на духовенство. Примерно с весны 1919 года отдел Наркомюста, Наркомат внутренних дел, Революционный трибунал при ВЦИКе и ВЧК начали расследование по так называемому «делу объединенного Совета приходов Москвы», в состав активных членов которого довольно произвольно органами дознания был включен весьма широкий круг духовных лиц, якобы боровшихся за свержение советской власти. Главной мишенью следствия, вероятно, был патриарх Тихон. Сообщниками его еще до суда и следствия были объявлены все окружавшие его лица, многие члены Всероссийского Собора, клирики и епископат Московской епархии. Правда, тогда следствие зарилось на бывшего обер-прокурора Синода, «махрового религиозника» А.Д. Самарина, в защиту которого выступил Патриарх. Однако суд над Самариным вынес ему суровую меру наказания «за антисоветские настроения и действия». В то время на Украине умами некоторых «горячих голов» завладели обновленческие призывы к автокефалии, которая была отвергнута и Украинским, и Всероссийским соборами. Именно в связи с участием в этом деле был осужден Самарин. Любопытно, что советская власть была заинтересована в автокефальном расколе на Украине.

В 1919 году Ардатовский Совдеп насильственно закрыл и разорил общину Серафимо-Дивеевского монастыря. После чего П.А Красиков добился у Ленина разрешения на проведение громкого пропагандистского мероприятия — вскрытия святых мощей в Чудовом монастыре Московского Кремля в начале весны 1919 года. Прочитав докладную записку об успехе этой акции, а также об очередном, тоже успешном, вскрытии мощей в Троице-Сергиевой лавре, Ленин жаждет, «чтобы поскорее показали это «кино» по всей Москве».

Патриарху Тихону вменяли в вину террористическую деятельность, связи с Британской разведкой. Его называли «шпионом империалистических государств, а также сообщником интервентов и белогвардейцев». Вся эта ложь категорически отрицалась многострадальным и многотерпеливым святителем. «Две силы, — говорил Патриарх, — борются в стране, привлекая на свои стороны православный люд. Но Церковь у них одна. И верховный пастыреначальник по воле Господа Бога у них тоже один. Поэтому мой долг и обязанность — духовно окармливать и тех, и других». От Патриарха ждали определенной позиции, ясного отношения к советской власти: кто — за, кто — против. И он вынужден был в этой сложной ситуации вновь и вновь искать способы устоять против раскола, чтобы сохранить единство Церкви Христовой и, как он говорил, всей «православной нации». И все же, несмотря на все старания святителя, определенная часть духовенства уходит в Карловацкий (обновленческий) раскол, принесший немало страданий лично Святейшему и всей Русской Православной Церкви.

Сразу после окончания Гражданской войны в стране разразился страшный голод, ставший поводом к новому периоду кампании по изъятию церковных ценностей. 19 марта 1922 года в совершенно секретном письме Молотову Ленин пишет: «…мы должны именно теперь дать самое решительное и беспощадное сражение черносотенному духовенству и подавить его сопротивление с такой жестокостью, чтобы они не забыли этого в течение нескольких десятилетий… Чем большее число представителей реакционного духовенства и реакционной буржуазии удастся нам по этому поводу расстрелять, тем лучше». Одним из главных вдохновителей и зачинщиков этой кампании был Троцкий (Бронштейн), хотя это всячески скрывалось в связи с распространившимися слухами о еврейском, точнее, жидо-масонском заговоре против православной России.

Таким образом, относительно мирный период объявлялся законченным. Власть жаждала применить силу. А Патриарх в это время был обеспокоен долей голодающих и пытался сделать все возможное для добровольной выдачи церковных ценностей, а также сбора денег и продовольствия для помощи голодающему населению. Однако, если внимательно просмотреть прессу того времени, нетрудно заметить перемену в форме подачи информации. Атеизм постепенно становится воинствующим, кричащим, и материалы подаются таким образом, чтобы сложилось впечатление, что в разразившемся голоде виновен патриарх. Фабрикуется фальшивое представление об якобы издевательском отношении церковников и патриарха к нуждам страдающих от голода людей. Раздаются призывы типа «Хватит терпеть наглость духовенства» и прочие. Патриарх Тихон не раз публично называл Троцкого «гонителем Церкви» и критиковал многие его действия. Святейший считал его одним из инициаторов развязывания гражданской войны и обвинял его в гибели миллионов христиан.

Продолжались фабрикации судебных процессов и расстрелы священнослужителей. Троцкий настаивал на аресте патриарха, чего и добился. Все эти потрясения сопровождаются внутрицерковной распрей, затеянной обновленцами. Звучат требования отречься от престола, обращенные к законно избранному всероссийскому патриарху. Интересно, что несмотря на домашний арест святителя, члены раскольнической группировки в сопровождении агентов ГПУ легко проникли на Троицкое подворье, хотя для других священнослужителей и даже иерархов это было весьма затруднительно. После некоторых колебаний, под угрозами А. Введенского, святитель решается пойти на компромисс. 12 мая 1922 года, чтобы не передать «самозванцам» полномочий по управлению Церковью, он как бы на время «отошел от дел» и поручил замещать себя ряду предложенных им иерархов, которые, к сожалению, вскоре оказались в заключении. Это, разумеется, существенно повлияло на дальнейший ход событий.

Патриарх удалился в Донской монастырь, где продолжал находиться под домашним арестом, ожидая суда, до которого дело все не доходило. А обновленцы-живоцерковцы мечтали о Соборе в Храме Христа Спасителя, главной задачей которого называли низложение патриарха Тихона — «главного церковного контрреволюционера», а также достижение единства обновленческого духовенства «в борьбе за социалистические идеалы». Радостно ожидали этого псевдособора и воинственные безбожники во главе с Ярославским (Губельманом). И он состоялся. После бурных прений он одобрил социалистическую революцию, осудил капитализм, отменил анафему на действия советской власти, наложенную патриархом Тихоном в 1918 году, а также постановил: «Собор считает Тихона отступником от подлинных заветов Христа и предателем Церкви и на основании церковных канонов объявляет его лишенным сана и монашества и возвращенным в первобытное мирянское положение». За эту резолюцию проголосовали в числе других и 16 епископов старого поставления, рукоположенных до 1917 года. Как известно, многие из ее противников тогда находились в заточении, в том числе и Сергий (Страгородский).

Сразу после завершения Поместного Собора началась подготовка к суду над Тихоном. Из-под домашнего ареста в Донском монастыре он к тому времени был переведен в тюрьму ГПУ. Но этот суд умело сорвал сам святитель. Организаторы процесса надеялись в лице патриарха осудить «всю тихоновскую церковную контрреволюцию», т.е. всю каноничную РПЦ и, таким образом, утвердить обновленчество. Однако святитель, понимая все это, обратился в Верховный суд с таким заявлением: «…Будучи воспитан в монархическом обществе и находясь до самого ареста под влиянием антисоветских лиц, я действительно был настроен к советской власти враждебно, причем враждебность из пассивного состояния временами переходила к активным действиям… Я раскаиваюсь в этих проступках против государственного строя и прошу Верховный суд изменить мне меру пресечения, т.е. освободить меня из-под стражи...»

Это заявление обескуражило организаторов процесса. Ведь получалось, что патриарх до суда признал свою вину и раскаивается. Под сомнение была поставлена сама необходимость процесса. И, после ряда угроз, после прессинга Святейший действительно был освобожден. Суд над святителем так и не состоялся.

Обновленцы засуетились. Они боялись возвращения Патриарха к богослужебной практике и подрыва едва удерживаемой ими власти (которой они вскоре все равно лишились). В церковных кругах тоже не знали, как реагировать на происшедшее. Одни считали, что святитель сошел с ума, другие, что он продался большевикам, а некоторые верующие совершенно искренне считали Тихона поддельным. И все боялись, чтобы Патриарх не перешел в обновленцы.

Трудно представить себе, как страдал от всего этого сам Святейший. Он терпел ежечасное мученичество с издевательствами и насилием, которые, безусловно, приблизили дни его кончины. Жертвуя своим именем, унижая себя и никого более, он спасал Церковь. За это и любили его не только простые верующие, но и иерархи Церкви. Так, один из епископов, когда чекисты спросили его об отношении к патриарху Тихону, ответил: «Я реально ощутил его святость», за что тотчас получил ссылку.

12 января 1925 года у Святейшего случился сильнейший сердечный приступ. Три месяца он провел в больнице. Как только ему стало чуть лучше, он стал выезжать на службы. Остается только гадать, как верующие узнавали, где он будет служить, ибо всегда его службы сопровождались большими столпотворениями. Один из свидетелей последних дней жизни Патриарха рассказывал: «На Благовещение он служил последнюю Литургию. 25 марта (ст.ст.) днем он чувствовал себя лучше и даже занимался делами. Вечером, около десяти, Святейший захотел умыться и с необычайной для него строгостью, серьезным тоном сказал: «Теперь я усну крепко и надолго… ночь будет длинная, темная-темная…» Около 12 часов Святейший после короткого забытья спросил: «Который час?», ему ответили. «Ну, слава Богу», — сказал Святейший, точно этого часа и ждал, и стал креститься. «Слава Тебе, Господи, — сказал он и перекрестился. — Слава Тебе…», — сказал он, занес руку для третьего крестного знамения и тихо отошел ко Господу».

Ужасная весть быстро облетела столицу. Верующие передавали друг другу печальную новость из Донского монастыря. На зданиях некоторых иностранных миссий были приспущены флаги в знак траура.

Перед положением во гроб тело Святейшего было внесено в алтарь и три раза обнесено вокруг престола. В это время через окна собора ярко заблистало солнце; но вот Святейший во гробе — и лучи мгновенно погасли. На людей это произвело потрясающее впечатление.

Знаменательно, что Патриарх умер в день смерти праведного Лазаря, и за его погребением началась Страстная седмица.

2008