Вы здесь

Преображение в лирике Арсения Тарковского

Чем так притягательно творчество Арсения Тарковского для нас, современников? Ведь лад его стиха может показаться чересчур возвышенным, архаичным и даже несколько холодноватым.

Его поэзию определяют как философскую, классическую, элитарную. Чем же она так трогает сердца молодых людей, поколения сильно отличного от поклонников шестидесятых, семидесятых, восьмидесятых? В легкости и доступности — ее не упрекнуть. Его стихи глубоко трагичны.

И все же…

Ощущением света, чуда, тайны, окрыленности, трепета, радости, — всего того, чего так не хватает любой живой душе во все времена. В его стихах раскрывается «сокровенный сердца человек». Рискнем назвать это высокой истинной религиозностью.

Религиозность — понятие двойственное. Есть внешняя, есть внутренняя. Внешняя — в социальном, обрядовом измерении. Внутренняя — в свойствах души и духа человека. Они находятся не в противоречии, но в гармонии.

Религиозность Тарковского вызывает много споров среди исследователей его творчества. Его причисляют и к язычникам и к натурфилософам. Многих вводит в заблуждение обилие античных и ветхозаветных имен и образов. Но это не дает права причислять поэта ни к язычеству, ни к иудаизму, хотя каждой системе ценностей он отдает дань глубокого уважения.

Античные образы чаще всего работают как метафоры или символы. Но не им отдано сердце поэта.

В ветхозаветных образах его привлекает дух горения, беззаветной преданности Богу.

Пророческий дар Тарковский сравнивал с поэтическим: с умением горячо чувствовать и отстаивать правду, Истину, Бога. Исповедники — для него как братья:

Спасибо вам, вы хорошо горели.

Но не только у пророков, у всех служителей истины и красоты, к которым обращается Тарковский: поэтов, музыкантов, воинов, философов, — он различает сердцем тех, в ком напряжение любви достигает предела. Творец и не-творец живут в разных температурных режимах: подвижник выбирает «пещь огненную» как минимальную исходную точку творчества. Просветленность, преображенность — состояние, в котором начинается служение Слову.

Религиозность Тарковского — христианская. Дух Христа — дух мира, любви и света.

Преображение — одна из самых сокровенных тайн христианства, и радостное предощущение Царства Божия, окрыляющее обетование православия, его трепетная струна, светлая и возвышенная. Он связан с глубинной надеждой на свет иного мира, на обещание славы Господней.

Преображение — не только один из самых любимых и высоко чтимых православных праздников, но дух, пронизывающий всю христианскую культуру. Она указывает на возможность иной природы уже здесь, на земле, — так живой Иисус предстал перед учениками в сиянии и славе на горе Фавор.

Символично, что жизнь поэта Арсения Тарковского обрамлена метами Преображения: его крестили в храме Преображения в 1907 году, в городе Елисаветграде, и отпевали в 1989 году в храме Преображения в Переделкине.

Сам поэт определяет свое место в мире место встречи с грядущим светом:

Один среди небесного сиянья,
Стоит он с непокрытой головой.

Его влечет «немыслимая жажда чуда». Он улавливает движения природы, направленные к очищению и просветлению, замечая стихии, участвующие в создании чуда жизни: воду, свет, огонь.

И тут случилось чудо:
На закате
Забрезжила из тучи синева,
И яркий свет пробился, как в июне,
Из дней грядущих в прошлое мое.

Глубоко религиозная категория — чудо. Ощущение чуда. Поэт открыт чудесному, он восхищается им, предан чуду, упоен им. Чудо — это вспышка, встреча с таинственным и непостижимым, с Божественным. Душа растет навстречу чуду, открывает его во всех проявлениях: в красоте и гармонии природы, в любви.

К преображению готово прошлое и будущее. Поэт верит, что вызвать к бытию дальние и ближние эпохи способно слово. Время, преображенное словом, приобретает качественно иную сущность. Оно становится стержнем внутренней жизни человека.

Аврелий Августин считал, что время существует в душе человека, и в каждом из его трех состояний есть неразложимое «настоящее». Тарковский, поэт-философ, остро чувствует эту вечность прошлого, настоящего будущего. Именно вечность преображает душу человека, и мир вокруг него:

А стол один: и прадеду и внуку;
Грядущее свершается сейчас;
И если я приподымаю руку,
Все пять лучей останутся у вас.

Поэзия Тарковского утверждает живую христианскую этику. Скорбное, саднящее чувство вины перед всем миром — обнаженный нерв его стихов. Нравственное очищение, связанное с катарсисом и преображением — не самоцель, но способ его поэтического мышления.
Подлинного мастера отличает умение жить чужой судьбой как своей. Ярким свидетельством тому являются циклы-посвящения: «Пушкинские эпиграфы», «Памяти А. А. Ахматовой», «Памяти Марины Цветаевой», «Григорий Сковорода», «Степная дудка»; отдельные стихи: «Пускай меня простит Винсент Ван-Гог…», «Сократ», «Анжело Секки» и др. В этих произведениях отчетливо прослеживается идея: у поэта и мира нет раздельной судьбы. Слово поэта способно пронизывать и соединять времена, преодолевать границу между жизнью и смертью.

Дело поэта, считает Тарковский, — в возвышении и очищении духа, в преображении бытия. За свое дело и за свое слово художник платит и жизнью и судьбой, которую разделяет со своей горькой землей.

Лира Тарковского звучит трагедийно. Трагедия близка ему и как жанр и как мироощущение. Но его кредо в том, что трагедия — та высокая ступень, по которой, испытав катарсис, истинный творец поднимается до преображения себя и мира. Поэзия его возвышенна, величава, торжественна. За этим стоит и глубокое принятие жизни: «Жизнь хороша, особенно в конце, хоть в Судный день, с иголкою в гортани».
Он любил жизнь и умел видеть ее преображенной:

На свете все преобразилось, даже
Простые вещи, таз, кувшин, когда
Стояла между нами, как на страже,
Слоистая и твердая вода.

Тарковский изображает в своей лирике гармонию природы и сотворенного человеком мира. Он видит радугу в крыльях птиц и стрекоз:

Как радугу, степная птица
Расчешет сонное крыло.

В «каждой радуге яркострекочущих крыл» он чует «горящее слово пророка», «радуги в тумане вокруг неясных фонарей» предвещают о любви и беде, — многоцветный мир входит в душу, окрыляя и озаряя ее. Поэт считает, что если в начале жизни человек получает в дар избыток «сияния мира»: «столько света в трех окнах, и цвета», то в конце ее должен вернуть хотя бы свечу:

Я свеча, я сгорел на пиру,
Соберите мой воск поутру.

Свеча — спутник его поздних стихов, в ней поэт видит печальный, но светлый символ. Она угасает, но оставляет свет. Она скорбь и надежда, уходящая, но возрождающаяся жизнь.

В поэтических описаниях он создает картины, где обязательным является источник света, какая бы ни стояла кругом тьма. Он призывает к тому, чтобы у человека открылось внутреннее зрение. В этом для Тарковского — осознание личной ответственности перед миром.

Свеча — это и символ внутреннего огня, озаренности человека, надежды на преображение. Верность истоку — свету, полученному в дар от сияния Бога, и создание нового света как итога жизни — равно достойные его категории. Конец и начало приобретают для него равноценную значимость.

Честность художника не позволяет ему закрывать глаза на темные лики времени, он идет навстречу драме и трагедии жизни бесстрашно. Как воин. Мужественно.

Из самой тьмы он готов магнитом своей ясной души притянуть корпускулы света, чтобы преобразить вокруг себя хоть небольшое пространство холодного и черствого мира. Такую задачу поставил перед собой поэт Арсений Тарковский, и остался верен ей до конца своих дней. Он доказал свою веру делом — своим правдивым, горьким и просветляющим словом.

Комментарии

Ольга Максимова

Спасибо, Маргарита, за статью!  Арсений Тарковский - мой любимый поэт., и так радостно читать глубокие и теплые строки о нем. Он умел говорить полнокровной русской речью, умел благословлять жизнь в самые тяжелые и трагические часы. Вы так тонко и глубоко выразили сущность его поэзии!

Дорогая Ольга!

И мне чрезвычайно отрадно услышать (увидеть) единомышленника. Арсений Тарковский - и мой любимый поэт, и так хочется, чтобы его поэзия окрыляла знакомых и незнакомых людей. А какие его стихи Вам ближе?

С уважением

Маргарита

Ольга Максимова

Дорогая Маргарита, любимых стихов очень много, но почему-то ближе всего Сверчок, Эвридика, Жизнь, Жизнь...  И еще  -

Я учился траве, раскрывая тетрадь,

и трава начинала, как флейта, звучать.

Я ловил соответствие звука и цвета,

и когда запевала свой гимн стрекоза,

меж зеленых ладов проходя, как комета,

я-то знал, что любая росинка - слеза...

В стихах Тарковского я осязательно ощущаю "вкус родимой речи" (Ахмадулина). Говорить о нем могу очень много, статьи о его творчестве писала, но не такие глубокие и окрыляющие, как Ваша.

Прекрасная статья! От всей души благодарю Вас, Маргарита
С особой радостью приветствую Вас в качестве нового автора Омилии!

Надеюсь, таких сокровищ у Вас немало.

1. Жизнь, жизнь

Предчувствиям не верю, и примет
Я не боюсь. Ни клеветы, ни яда
Я не бегу. На свете смерти нет:
Бессмертны все. Бессмертно все. Не надо
Бояться смерти ни в семнадцать лет,
Ни в семдесят. Есть только явь и свет,
Ни тьмы, ни смерти нет на этом свете.
Мы все уже на берегу морском,
И я из тех, кто выбирает сети,
Когда идет бессмертье косяком.

1. Бедный рыбак (Две японские сказки)

Я рыбак, а сети
В море унесло.
Мне теперь на свете
Пусто и светло.

И моя отрада
В том, что от людей
Ничего не надо
Нищете моей.

Мимо всей Вселенной
Я пойду, смиренный,
Тихий и босой,
За благословенной
Утренней звездой.

А. Тарковский

 

Дорогая Светлана!

Очень тронута Вашим отзывом! Спасибо! Буду стараться. Душа просто радуется, что есть такие духовные пространства-просторы, где имена любимых поэтов знакомы, и не просто знакомы, а любимы! Его поэзия настолько глубока и насквозь религиозна, что хочется о ней говорить везде, и чтобы больше настоящих любителей слова прикоснулись к ней. Она окрыляет и возносит. Дай Вам Бог радости!