«Правда, она у меня красавица?!»

— Они познакомились на празднике пива в Чехии. Правда, она у меня красавица? Страшно сказать, за платье полторы тысячи евро отдали!

Трясущимися руками она держала фотографии — матовые, сделанные профессионалом. Сопровождая каждый снимок сбивчивыми комментариями, она пыталась скрыть за стандартными шутками свое смущение. Будто опасаясь, что ей могут отказать в просмотре сакральных карточек в засаленном скоросшивателе, она наспех делала комплименты каждому слушателю.

Она была одета в костюм по последней моде десятилетней давности, призванный скрыть внутреннюю беспомощность под нелепой вычурностью наряда. Лицо еще красивое, но сетка красных капилляров под глазами и на щеках выдавали известную склонность и слабость. И запах — этот запах злоупотребляющих женщин — то ли алкоголя, то ли одеколона, то ли мыла с шампунем, или всего сразу. Ее торопливая речь скрывала за многословием и шутками выпитые вчера граммы и стограммы. И обязательная жалоба на здоровье — «вот не сплю, совсем кашель замучил. Утром в зеркало страшно на себя смотреть. Отеки вот на лице, и давление скачет — руки вон как трусятся». Благо, в больнице такие жалобы слушают привычно и внимательно, пытаясь скрыть, что понимают очевидное.

Не было слышно, о чем она говорила с секретаршей. И только в конце ее слова прозвучали громче:

— Она такая красавица! Правда? А ты, Ирочка, тоже похорошела. Прическу изменила.

Через четверть часа она зашла в процедурный кабинет, на каждом шагу разыгрывая из себя клоуна, несуразно двигаясь и наигранно кривляясь. Затем заговорщицким поддельно веселым тоном позвала медсестер:

— Девочки, вы же помните мою дочь? Она приходила несколько раз сюда, забирала меня с работы. Пару лет назад, летом.

— Да, конечно. Ух ты, до чего же красивая! — фотографии уже ходили между участницами кружка в белых халатах.

— Вот жила в Австрии, ко мне приезжала как раз, два года назад, летом. Жила там, а потом познакомилась с ним, на празднике пива. Он старше ее. Сейчас покажу его родителей — они такие важные, ну такие «все из себя». Вот, вот его мать. Посмотрите, как представительно одета. Сразу видно — не простые люди. А платье у нее за полторы тысячи евро… нет, я на свадьбе не была. Куда мне — беднота, нищета, на шею молодым, что ли, садиться? Да у меня же еще Чарли. Дочечка мне его подарила, когда последний раз приезжала. Я бы его ни на кого не оставила. Я так им сразу и сказала. Собаке ведь уход нужен. А он у нас породистый — витамины ему давай, шерсть чеши, никакого сухого корма. В общем, хлопот столько! А они приехали потом, через три дня после свадьбы. Вот фотографии мне привезли, и еще подарков разных.

— А когда свадьба была?

— Да почти год назад. Она вот на свадьбу волосы покрасила. Я спрашиваю: «Зачем? Ты же у меня такая красавица!» Да я что понимаю в этом?

В кабинет вошел доктор, и кружок «фотолюбителей» распался. Елена Ивановна, счастливая обладательница свадебных фотографий своей дочери, сразу же переключилась на вошедшего доктора. Она засеменила за своим бывшим коллегой, что-то приговаривая и расхваливая его профессионализм и таланты. Словно извиняясь, предлагала грозному доктору в приталенном халате посмотреть последние фотографии с «места событий».

Через час, покидая процедурный кабинет больницы, я с грустью смотрела в окно. Осенняя непогода с ветрами без направления и мелким моросящим дождем. Думая о том, как без особых потерь для внешнего вида добраться на работу, я вдруг услышала в свой адрес:

— А Вы здесь лечитесь?

— Да, уже почти заканчиваю.

— А я — Елена Ивановна. Я работала здесь несколько лет. А потом дочка сказала, что с моим здоровьем лучше дома сидеть. Она меня теперь обеспечивает. Да и сколько мне нужно? Я ж одна. А дочка моя далеко. Вышла замуж за иностранца. Ой, секундочку, у меня же с собой ее фотографии. Сейчас покажу.

И Елена Ивановна достала все тот же скоросшиватель с цветными снимками.

— Посмотрите, какое платье — полторы тысячи этих самых евро стоит. А прическа какая…

«Прическа, платье! Господи, стыдно-то как!»

— Простите меня. Мне нужно бежать. Я на работу совсем опаздываю.

Не оглядываясь на Елену Ивановну, быстро и сгорбившись, как от невидимого груза, вышла на улицу, в осень.

Звонок маме — неужели сердце стало настолько черствым, что нужны встречи с такими матерями, как Елена Ивановна, — полными одиночества и отчаяния, чтобы сделать лишний незапланированный звонок домой?