Пасха в Клонферте

В Великую Субботу сразу после литургии и вплоть до пасхальной ночной службы игумен Брендан имел обыкновение запираться в своей келье для уединённой молитвы. И в этот раз, как и все мудрые люди, верный своим обычаям он поспешил туда сразу, как только окончилась служба. Каждый, кто отстоял утреннюю, знает, как важно бывает после неё отдохнуть. Но это Брендану сделать не дали — только он расположился на лавке, в дверь тотчас же постучали. Открывать ему в этот раз вовсе не хотелось, и он уже готов было сказать, чтобы пришедший к нему зашел позднее, как вдруг вспомнил слова преподобного Иоанна Римлянина, который, говорят, был игуменом в том монастыре, где учился сам Патрик. Этот Иоанн говорил, что если мы в молитве вознеслись до того, что видим небесных ангелов, а в это время на земле нищий просит нас дать ему кушать — мы должны отвлечься от молитвы и подать еду нищему. Эти слова вдохнули новые силы в Брендана, и он крикнул, чтобы гость входил. В келью тотчас вошла Эвелин, его драгоценная духовная дочь.

- Здравствуй, дорогая! Весело воскликнул игумен. От его былой усталости не осталось и следа, как это всегда бывает, когда отдаёшь свои силы и время близкому человеку. «Рад был видеть тебя сегодня на службе» продолжил он. И тут Брендан заметил, что Эвелин плачет. Встревоженный игумен тотчас помог девушке войти, усадил её на пенёк, заменявший ему сидение и спросил:

- Что случилось?

- Вы будете смеяться надо мной, отче.

- Смеяться над любимым близким было бы преступлением, а разве я похож на преступника?

- Дело в том; начала девушка, что вчера я нашла возле нашего дома сорванные цветы. Кто-то топтал цветы, срывал и бросал их тут же, не забирал с собой, а бросил сорванными.
Как вы знаете, была Страстная Пятница и этот ни чем не примечательный случай вобрал тогда в себя всю скорбь моего сердца, которую я не смогла бы высказать словом, звуком, так как не одарена подобно нашим великим бардам. Сорванные цветы — мой любимый вереск — я поставила его в горшок, хотя и сама не знаю, зачем. Вот такое у меня огорчение, отче. Вы, верно, теперь станете на до мной смеяться?

Брендан задумался. Смеяться над болью этой чистой и светлой девушки ему хотелось меньше всего. Но что сказать, чтобы она встретила Пасху в радости? Он коротко помолился, прислушался к своему сердцу и ответил ей так:

- Дорогая Золотинка, не секрет, что в нашей жизни случаются огорчения. Знаем мы и то, что всякая боль в конце концов обернётся благом. Не знаем только, как и когда это будет. Но сегодня вечером — Пасха, а это праздник, который больше всего говорит о том, что наш Бог — есть Бог хороших концов. Так всегда было и так будет дальше, хотя мы, повторюсь, не знаем, когда и как. Но вот что мы знаем наверняка, так это то, что ни одно золотое сердце на земле не останется без награды. Нам с тобой нужно просто быть похожими на гальских медведей.

- На медведей? Удивилась девушка.

- Да. Ты слыхала от кого-нибудь, как медведь охотится на кабана?У кабана хороший слух и медведя он слышит сразу — срывается с места и убегает прочь. А медведь следует за ним, так медленно, что, кажется, никогда не догонит. Но уже через 15 миль кабан выдыхается и медведь его настигает. Так мне говорили гальские охотники. Вот так и нам с тобой надо знать, что всякий добрый настигнет счастье. Знаешь в чём тут секрет?

Эвелин отрицательно покачала головой.

- В том; продолжал Брендан, что Господь гонится за нами со счастьем, как медведь за кабаном. И какой бы кабан ни был прыткий — медведь его несомненно настигнет. А сейчас иди и помоги прибраться в храме, и мы встретимся с тобой на ночной службе.

Эвелин послушно вышла. Ей казалось, что кто-то отодвинул в ней боль рукой и она снова могла жить, хотя до конца боль и не ушла. Она помогала монахам готовить маленький храм к службе и ждала, пока сам игумен Брендан не возгласит торжественным голосом, что Христос воскрес, а с Ним воскресла и всякая надежда на хороший исход всего и всех. Служба пролетела свело, и только иногда она с огорчением вспоминала, что её крошка доченька отказалась идти на ночь в храм, сказав: «я маленькая девочка, мне достаточно утром поесть вкусного пасхального хлеба с крашеными яйцами, и я буду рада». Эвелин всегда очень хотела, чтобы дочка ходила на службы с ней и она всегда тосковала, когда этого не происходило. «Ну, что ж», решила Эвелин, «я принесу моей Синни пасхальную радость в своём собственном сердце».

Вот и последние молитвы, вот и проповедь, которую она почти не слушала погрузившись в какое-то светлое ликование. А потом — домой, к своим близким, которые, наверное, ещё спят.

Эвелин пришла в Корротиш к утру. У дверей в дом игралась её дочка, десятилетняя Синни.

- Мама, мама! Закричала Синни, знаешь, сегодня вечером, когда ты была на службе, цветы, которые ты собрала у дома, распустились и снова живут! Представляешь, мама?

- Да, доченька; с тихой нежностью отвечала ей Эвелин. Да, и разве могло быть иначе в этот чудесный праздник.

- Не могло; она словно услышала в сердце голос Брендана. Конечно же не могло, ибо Бог хороших концов Сам спешит к нам, чтоб наградить нас счастьем. Но оно такое большое, что даже те ангелы, которым Он поручил помочь его нести, успевают за нами не сразу, впрочем, не было ещё случая, чтоб Господь с ангелами не смогли добежать к тому, к в этом мире заслужил свет.