Вы здесь

О блудной страсти — с уместным оптимизмом

Интервью с протоиереем Андреем Ткачевым

«Мы все капитулянты перед блудом. Потому и войны нет, что все сдались»

— Отец Андрей, для кого разговор об этой страсти актуален, если он сегодня актуален вообще?

— Один человек просил о помощи другого человека: я мучаюсь от разных помыслов. А тот ему говорит: если бы у тебя не было помыслов, у тебя были бы дела…

Если человек не распознает у себя помыслов блуда, которые он ощущает как вторжение в себя и что-то чужое, значит, он настолько погружен в блуд, что даже этого не замечает.

— Но ведь видимых проявлений нет. Нельзя сказать, что, например, в православной среде нравы распущены…

— Нет видимых проявлений по части совершения блудных дел, в этом смысле? Во-первых, это только «кажется». А во-вторых, уровень биологической активности человека уменьшился. Раньше пост нужен был, например, для реального ослабления плоти, потому что человек был силен и здоров. В каком-то недавнем для нас XIX веке мужчина, как пишется в житии старца Силуана, мог съедать на Пасху яичницу из 200 яиц, убивать кулаком быка-трехлетку (у Шолохова такие казаки есть в каждой станице).

А за последнее столетие человек серьезно упал в витальной силе, он стал слаб. И ему сейчас пост не нужен как способ обуздания плоти — плоть и так немощна. Пост уже переключился на информативную сторону: нужно ограничиваться от информации, отсеивать ненужное, дать покой голове, глазам, языку; молчать, удаляться от раздражителей, искать тишины.

Что касается блуда… Нет поползновений на какие-то жуткие безобразия? — Ну и слава Богу, что нет. Но мне кажется, что мы — дети современной цивилизации — все капитулянты перед блудом. Потому и войны нет, что все сдались (это если говорить в макромасштабах). Этот фронт сдан, и поэтому воевать не с кем. А вот войну ощущают те, кто вдруг сказал Богу: «Все, я иду к Тебе, Боже, прочь от всякой скверны». И пошел. И начал делать что-то такое, что чуть-чуть похоже на то, как боролись Печерские подвижники. И вот тогда эта дремлющая, бездельничающая злая сила, вдруг с удивлением обнаружив одного не умершего «могиканина», приходит к нему и начинает с ним воевать. И тогда с ним происходит буквально то же самое, что было у Иоанна Многострадального.

Иоанн так мучился, что не мог смотреть на лица: ни на мужские, ни на женские, ни на детские. То есть, он просто не мог смотреть на людей, не мог среди них находиться. Любое пребывание среди людей, слышание голоса, прикосновение к любой человеческой части тела — плечу, руке, — погружало его в какую-то геенну. Для этого он ушел в пещеру и жил там очень долго, чтобы, не видя никого и постясь, убить, по крайней мере, в себе источник раздражения. И этого тоже было мало, потому что это все жило внутри. Он закапывался в землю, и тогда уже к нему диавол пришел как змей.

Эта борьба сохраняет свою актуальность для всех людей. Где есть борьба, там есть обнаружение диавола. Когда борьба есть, тогда он обнаруживает свое присутствие. Зачем обнаруживать свое присутствие рядом с неборющимися людьми? Чтобы они умерли от страха?..

Как по мне, так этот вопрос вполне понятен. Наша цивилизация — это цивилизация людей, капитулировавших перед многими грехами и перед блудом в частности.

Перед сребролюбием мы капитулировали. Перед самолюбием — тоже. Мы любим себя, хотим жить комфортно, любим деньги, и блуду поработились в разных его формах, включая мысленную.

— И что делать?

— Хороший вопрос. Прежде всего, надо быть честным с самим собой, мне кажется. Не нужно из себя изображать то, чем ты не есть. Не нужно изображать из себя христианина первых веков. Не нужно из себя изображать победителя над страстями. Нужно ничего из себя не изображать и честно попытаться понять: «Кто я такой на самом деле?».

Поняв, кто я такой, нужно понять, что я могу. И вот этот честный образ жизни перед лицом Божиим, будет, наверное, спасительным.

Что делать? Господь не поменялся, Он во веки тот же. Нужно искать Его, и на пути к Нему найти и себя самого, потому что мы себя не знаем. Возможно, это звучит очень обще, но нужно спрашивать, где Господь. Написано у пророков, что наказаны будут священники за то, что с раннего утра не спрашивали, где Господь. Нужно искать Бога и стремиться к Нему. И только на этом пути человек начинает обретать себя самого, и скрытое в нем проявляет себя.

В свернутом виде все грехи в нас присутствуют, и покаяние нужно принести Богу не только за содеянные тобою факты греховной биографии, но и за то, что скрыто присутствует в тебе, чего ты сам о себе не знаешь.

Есть такой сказочный оборот: готов ли ты отдать мне то, о чем ты сам у себя дома не знаешь? Как правило, люди готовы. И то, что люди о себе не знают — оно либо самое дорогое у них, либо самое страшное в них. По части грехов, наверное, самое страшное в нас — это то, что мы о себе не знаем. А самое дорогое — это то, что мы меньше всего ценим. Наверное, так.

Думаю, что все мы, люди, пребываем в преступном состоянии души и ума, при котором не знаем о себе ни хорошего, ни плохого. Лучшее в себе мы не ценим, страшного в себе мы не боимся. Поэтому и спасти человека, наверное, нельзя, потому что он сам себя не знает. Кого спасать, если вместо тебя, человека, одна сплошная иллюзия, одни сплошные представления о себе и набор масок…

Духовная жизнь обнажает человека. Она не превращает его автоматически в подвижника, но снимает с него маски. Наши рахитичные, какие-то паралимпийские попытки изобразить великанов духа — они уродливы на самом деле. Наш пост, наши молитвы, наше духовное обучение, вообще, наш образ жизни — часто бывают уродливы, к сожалению.

Такие слова, как «искушение», «гордыня», «ад», «утешение», «благодать», «рай», «страсть», «посещение Божие», «увядшая страсть», «проснувшаяся страсть» — это все не какие-то архаичные термины, а реальные явления. И настоящие страсти — они тебя как псы грызут, и как осы жалят…

Чтобы положительно наполнить жизнь человека, нужно всю евангельскую лексику, которой мы так легко пользуемся, наполнить внутренним переживанием, живым ощущением. На самом деле, оно все есть. И вот тогда человек понимает, какой он, и в общей сложности это все рождает два слова: «Господи, помилуй!»

«И обжорство доходит до тошноты. Блуд же опасен тем, что не имеет конца»

— Отче, мы ушли в глубь темы, а можно несколько вопросов, которые на поверхности? Есть голод, когда хочется есть, а есть страсть, которая называется обжорство. Так и в этом случае: где разница между плотским голодом, который испытывает человек по своей природе, и блудной страстью, которая его борет. Как их различить?

— Дело в том, что древние считали, что телесные потребности человека в плане сексуального общения с противоположным полом так же естественны, как вкушение пищи. Что дыхание, что еда, что питье, что насыщение сексуальных потребностей и желаний — равноприродны, соответственно, не стыдны, не порицаемы, и нечего тут тень на плетень наводить. Так они считали.

Но апостол Павел говорит — и в этом есть новизна христианства — что «пища для чрева и чрево для пищи, но и то, и другое Бог упразднит. А вот тело не для блуда, но для Господа, и Господь для тела».
Новый Завет как бы вторгается, вбивает клин в эти понятия и говорит, что будет другая жизнь — без еды. Но вот тело не для блуда, а для Господа, и Господь для тела, поэтому благодать, реально действующая на человека, дает ему новый план бытия, при котором возникают новые интересы, а старые исчезают. Человек не упраздняется как мужчина, не исчезает как женщина, но у него появляется нечто главное в жизни, и это главное заставляет молчать то, что раньше громко говорило. Благодать, не изменяя природы, наполняет человека другим смыслом.

Наверняка каждый из нас знает по себе такие состояния, когда плоть молчит, если мы заняты чем-то серьезным: трудом, воспитанием детей, написанием научной работы, чтением хорошей книги или долгим выстаиванием служб в Великий пост. Тогда у тебя все второстепенное в стороне, и плоть молчит, покорствуя духу. Она находится как бы в священном рабском состоянии и исполняет свою работу.

Но нам известно и другое состояние, когда плоть начинает заявлять о своих правах как взбунтовавшийся плебс: «Я хочу!» Душа пытается что-то пищать в ответ, но ее не слышно. Плоть встает на дыбы, и все: человек уже одержим какими-то другими желаниями, не знает, что ему делать, как на огне томится… Нам всем известно и то, и другое. Мы все можем сравнить эти два состояния.

Есть борьба со страстью, когда страсть проснулась и требует своего, а ты не даешь ничего — вы схватили друг друга за горло и оба друг друга душите. Это ныне редкая вещь.

Читаем в патериках о том, что люди, как борцы на арене, схватывались со страстью: она их давит, а они — ее. Она человека разжигает, а он берет и не ест, например, весь день. Она его дальше жмет, а он спать ложится на пол, а не на кровать. Она его дальше жмет, а он начинает поклоны класть. Она то, а он — это, и он ее задавил или она его — по-разному бывает.

Мне кажется, современные люди совершенно разучились это делать. По части борьбы мы совсем потеряли опыт. Я извиняюсь, но и среди монахов трудно найти человека, который бы эту борьбу знал и вел бы ее терпеливо.

Есть другой вид борьбы: когда ты не борешься со страстью непосредственно, а как бы не замечаешь ее, продолжаешь делать свое, что-то хорошее. Например, ухаживаешь за больными. И пока ты за ними ухаживаешь, страсть подавлена благодатью и не проявляется.

Вот так, мне кажется, можно различить степени борьбы. То есть, можно идти выше нее, не замечая, а можно бороться с ней.

А как разграничить, естественно желание или нет? Сказано: «попечения о плоти не превращайте в похоти». Потребности в еде и одежде — естественные, но могут перерастать в обжорство, в лакомство, в щеголянье какое-то.

Блуд опасен тем, что не имеет конца. И обжорство доходит до тошноты. Любой самый толстый человек, если даже не решится бегать по утрам, может сделать липосакцию. А вот блуд имеет тенденцию развиваться все больше и больше, доходит до самых диких форм удовлетворения расплодившихся страстей, о существовании которых в себе человек даже и догадываться не мог. Блуд расширяет поле своей деятельности и на каком-то этапе меняет человека так, что тот уже не может смотреть на мир более-менее чистым взглядом, но в каждом видит сексуальный объект. Блуд меняет сам взгляд на мир.
И в этом смысле нужно оценить роль брака. Естественной преградой для блуда является брак — не аскетизм, а именно брак. Брак вводит половую сферу в четкое русло, дает ей некий закон. В этом смысле брак неоценим, особенно тогда, когда у человека пропадают силы и возможности бороться с блудом. Тогда достоинства брака возрастают.

Были времена, когда люди были духовно более сильны и могли себе позволить относиться к браку пренебрежительно. У апостола написано: неженатые думают, как угодить Господу, а женатые — как угодить жене/мужу. Апостол всем рекомендовал оставаться, как он, — холостым.

Но сегодня, когда мы все меньше и меньше можем служить Господу, достоинство брака возрастает. Брак уцеломудривает человека, совершает самое первичное и необходимое насыщение сексуальных потребностей, причем насыщение законное, Богом подаренное, не давая похотям развиваться в нечто противоестественное.

«Думаю, в Царствии Небесном нас ожидает освобождение от томления плоти»

— Вы упомянули о словах апостола, что и пищу, и чрево Господь упразднит. А есть идеи, как будет обстоять дело с другими телесными желаниями? Денется ли куда-нибудь-то «жало в плоть», о котором говорит апостол, и в котором многие подразумевают сексуальное общение между мужчиной и женщиной?

— Не знаю, денется ли. Здесь уместно рассуждать, как бы это было, если бы не было грехопадения. А как это будет потом, это трудно для размышления, это вопрос будущего, которое еще не подарено, оно только определено. Думаю, человека ожидает такая метаморфоза, сравнимая с превращением гусеницы в бабочку. Когда меняется все совершенно, когда ползающее существо становится крылатым.

— Все будут «пребывать как ангелы»?

— Думаю, да. Евангелие так учит. Нас ожидает освобождение от этого томления, связанного с плотью и всеми этими делами. Все это временно и функционально отомрет, потому что функция исполнит себя.
Вот Достоевский говорил (да и не только он), что человечество, размножаясь, стремится к некой цели. Поскольку человечество — это нечто единое. Один человек не может внутри себя, в одной своей жизни вместить достижения цели всечеловеческой. Каждый льет воду на общую мельницу. Мы потому и размножаемся, что сообща стремимся к общей цели. Ты сделал какую-то часть работы, оставляешь после себя потомство, и оно продолжает делать эту работу. Каждый что-то добавляет в эту копилку общечеловеческую.

В этом есть очень правильная интуиция. Почему западное общество перестало размножаться? Не хотят люди выходить замуж и жениться. Если женятся, то не хотят рожать, а если рожают, то одного-двух и говорят: «Стоп, хватит». Почему? Потому что они ощущают себя достигшими цели. Общество развито, что еще нужно? Интересно только разве что переселиться на другие планеты или раскодировать геном человека. «Мы живем комфортно и хорошо, наши права и потребности сбалансированы».

Человечество, размножаясь, стремится к некой цели, это однозначно. Почему монах не должен размножаться? Потому что он (или она) достиг цели, он Христу уневестился. Христа нашел? -Нашел. К Нему прилепился, за колени обнял? Что ты еще хочешь, куда тебе размножаться? Все! Достигший цели не размножается. А находящийся в пути продлевает себя в потомстве.

Поэтому в Царствии Божием упразднится необходимость размножения. Размножением человечества, достигшего Рая, будет воскрешение мертвых. Их уже столько было рождено, что все воскресшие, которые жили до этого, и составят полноту человечества.

А вот порассуждать, как бы это было, если бы не было грехопадения, вот это любопытная штука, может, не такая и легкая для размышления, не очень безопасная, но интересная.

Насколько мне известно, западные богословы, например, блаженный Августин, считали, что человек без похоти бы размножался, если бы не согрешил. Он бы бесстрастно привлекал к себе свою подругу так, как друг обнимает друга. И все это у людей не было бы связано с каким-то стыдом, страхом, накалом страстей, сердцебиением, бессонницей, мучительными фантазиями воспаленного воображения, ревности и прочего. Разум все это контролировал бы.

То есть, западные богословы думают, что человек контролировал бы умом все происходящее, все было бы, так сказать, холодно и бесстрастно.

А восточные думают наоборот, что это было бы так же естественно, как функции, скажем, глотания, моргания, которые не контролируются умом. Ум ведь не вторгается в 90% того, чем занимается тело.
Так бы и здесь было: функция размножения была бы отдана туда, где нет греха, но нет и ума, потому что грех возникает там, где есть ум.

Интересная тема для размышления: как бы это было, если бы мы не были грешны. Немножко понять, как бы это было, можно глядя на по-настоящему любящих людей, которые не изменяют друг другу, которые по любви женились. Впрочем, и у них есть место греху, потому что они тоже временами ревнуют, ссорятся, завидуют.

«Брак задуман Богом не для того, чтобы нести его как кандалы. Многое Богом создано, чтобы человек наслаждался»

— Вы говорите, брак сдерживает. Но брак тоже разный бывает. У одних всё легко — друг друга любят, и жить вместе в удовольствие, и заботиться друг о друге. А у других всё через силу: с трудом радость, с трудом близость, с трудом общение. Можно ли сказать, что те, кто в браке все делает через силу и заставляя себя, достойны порицания, а правильный образ жизни ведут те, у кого все легко?

— Нет, скорее, наоборот. Тот, кто через силу все делает, достоин похвалы, потому что все, что делается по долгу, через силу, имеет большую награду, чем то, что делается по любви и легко.

— Но почему бывает так? Ведь естественно любить детей, супруга/супругу, приходить домой, заботиться… Почему в какой-то момент всё может поменяться?

— Понимаете, мне кажется, что все естественное стало редкостью не сегодня и даже не вчера. Мы сейчас находимся в очень сложной ситуации, когда то, что естественно, уже перешло в разряд Красной книги. Умирает естественность.

А брак, заключенный не по любви или быстро растерявший любовь, — это вообще катастрофа, это тюремное заключение. Я с трудом представляю, как вообще живут миллионы людей, находящиеся в браке по нужде, под давлением обстоятельств, по привычке, ради детей…

— Христиане попадают в эту категорию в первую очередь, потому что они не могут разводиться в принципе.

— Совершенно верно. Христиане одними из первых попадают в эту категорию, и они связаны большим количеством моральных обязательств. В таком случае, они, к сожалению, превращаются в рабов на галере. Тем, наверное, и спасутся те, кто донесет этот тяжкий крест до конца.

Но мне кажется, брак не для этого создан. Брак задуман Богом не для того, чтобы нести его как кандалы, а на пороге Рая эти кандалы сбросить и в Рай войти. Многое Богом создано, чтобы человек наслаждался и через радость познавал бытие. Бытие как источник радости и Бога как источник бытия.

Но, видимо, все так испортилось, что можно только охать и вздыхать о том, как самое святое превращается в обузу. Почему так? Это не наших мозгов дело, мы не сможем дать комплексный ответ.

Может быть, люди спешат выйти замуж и жениться. Может быть, брак заключается под давленим каких-то внешних обстоятельств — напором родителей или преждевременной беременностью. Может быть, личная незрелость толкает в объятия друг друга людей, и потом они, повзрослев, вдруг понимают, что рядом чужой человек.

Здесь очень много может быть всего. Но, однозначно, брак, не скрепленный подлинной любовью, — это наказание.

— А что делать?

— Это еще более тяжелый вопрос, нет на него ответа. Потому что мы имеем дело с конкретными супружескими парами. Но раз уже брак заключен, рождены дети, то что уж тут…

Хотя люди-волюнтаристы ничего не боятся, сбрасывают с себя всякое ярмо, которое им кажется несносным, ищут новое счастье, пытаются пускаться в авантюры, или же, сохраняя видимость брака, ищут жизнь посердцу на стороне.

Сегодня очень возросла ответственность за вступление в брак.

— А насколько хорошо может быть в браке?

— В браке может быть хорошо до почти райского состояния. Брак — это реальное, максимальное подобие союза Христа и Церкви.

Но и самый серьезный брак должен пройти через серьезные испытания. Горечь возможной утраты должен пройти брак, потому что цена всего определяется страхом реальной потери. Либо это угроза смерти через болезни, либо разлуки через измену… Охладевание чувств и потом их воскрешение — через все это должен пройти даже самый успешный брак, мне так кажется.

Я вот что думаю: важно, чтобы каждый человек на каждом этапе своей жизни взрослел и адекватно взрослению менял отношение к миру и к себе.

Что имею в виду. Например, 3-летний ребенок. Его научили верить в Бога, у него есть какая-то вера в то, что есть Иисус Христос, есть Матерь Божья, есть заповеди, есть какие-то обязанности. Потом ему будет 7 лет. Он пойдет в школу, попадет в социум за пределами семьи. Его вера должна вырасти, то есть, 3-летняя вера в 7-летнем возрасте его уже не будет удовлетворять. Появляется много вопросов: почему в мире так много зла; почему есть вещи, которые я делать не хочу, но должен; а что об этом говорит Бог; Он смотрит на меня всегда или нет; что такое грех и так далее.

Потом будет 14 лет, и вера 14-летнего человека должна быть 14-летней. Потом будет 25 лет, и в 25 лет человек не может верить 14-летней верой. Ему нужно верить адекватно. Потом ему будет 50, потом он должен будет умирать, и в каждый этот период вера должна быть адекватной. То есть, вера старика не равна вере ребенка.

Тоже самое, мне кажется, и с любовью. Люди познакомились, и у них есть своя некая доля любви. Если они желают на этой доле любви прожить всю свою жизнь, то это глупо. Потому что когда они женятся, через месяц у них уже будет вторая мера любви, совершенно отличающаяся от той, которая была на момент встречания. А потом они прожили два-три года, успели побить тарелки, попытались уйти к мамам, или еще что-то такое было, они узнали друг друга более глубоко — и в хорошем, и в нехорошем. И надо пройти через это все и любить друг друга с большей степенью ответственности. Если их любовь не подтянется вслед за ними, и опыт жизни не подтягивает к себе опыта совместной любви, тогда эта любовь останется в прошлом, отомрет как рудимент. Вот, собственно, и есть главная коллизия брачной жизни. Нужно, чтобы чувства взрослели вместе со взрослеющим человеком.

Потом, я думаю, люди должны влюбляться заново друг в друга после определенного периода, например, каждые 5–7 лет. Потому что, когда нам было 22, у нас была одна любовь. Когда мы дожили до 30, у нас многое изменилось и в теле, и в мозгах, и в условиях жизни. Возникает необходимость влюбиться друг в друга заново.

Почему, например, супругам нужно иногда отдыхать вдвоем без детей, или вырываться куда-нибудь без никого, или просто находить время, чтобы разговаривать друг с другом? Потому что людям нужно заново узнавать друг друга. Люди — достаточно глубокие существа. Я могу прожить с кем-то бок о бок, имея к человеку какое-то примитивное отношение. Потом вдруг происходит нечто, и я говорю: «Слушай, ты такой интересный человек. Я 20 лет живу рядом с тобой и не знал тебя». Человек открывается, и ты вдруг удивляешься — ничего себе! У него в глубине масса каких-то свернутых талантов, нераскрытых потенциальных возможностей.

В извращенном виде мы это можем видеть, когда кто-то другой влюбляется в твоего партнера. И он видит в нем то, чего ты уже не видишь. Ты замылил свое око, а благодаря его глазам вдруг с ужасом для себя открываешь, что рядом с тобой — чудеснейший человек. Но другой раскрыл для тебя это, он увидел, а ты — нет. И тогда этот третий открывает тебе глаза на то, чем ты обладаешь. Но лучше, чтобы было без этого. Лучше тебе самому открывать свои глаза на близкого человека.

Одним словом, это все движется к старости, и на каждом этапе есть возможность как бы заново узнавать человека, заново в него влюбляться. Думаю, несколько таких американских горок — вверх-вниз с захватыванием духа — у человека в жизни должно быть. Иначе брак распадется. Я больше чем уверен, что человеку в жизни нужно влюбляться больше, чем один раз. И лучше всего влюбляться в собственную жену (мужа).

«В жизни есть вещи, на которых ты должен сказать: нет, стоп, я дальше не иду. Потому что дальше наступает точка невозврата»

— А можно задать вопрос о влюбчивости? Что это? Можно сказать, что это разновидность страсти блуда?

— Понимаете, я думаю, никто из блудивших не начинал блудить, потому что так изначально решил. Все намного сложнее, хитрее. Вообще, блудит душа, а не тело. Тело послушно покоряется душе. То есть, блуд начинается в мозгах, в сердце, в сознании, а потом уже подключается вся остальная физика и механика. Причем, подключается послушно и неизбежно, как жена мужу в классическом браке, так материя подчиняется духу. Поэтому никто не может списать блуд на одну только телесную функцию. Как Сковорода говорил: «Не осуждайте мир, сей труп ни в чем не виноват». Мы сами виноваты во всем, что делаем, мир вообще здесь не играет роли.

Так вот, что касается влюбчивости, то здесь много интересных вещей. Влюбчивость, мне кажется, соответствует какому-то незакончившемуся детству, это свойство неповзрослевшего человека. Если это девушка, то это такие широко раскрытые глаза, а ее духовный портрет можно нарисовать с бантиками.

Влюбчивый человек — это любопытный человек с детским устроением ума, он хочет, чтобы его любили, чтобы на него обратили внимание, уделили ему какое-то время, отдали какую-то эмоциональную часть своей жизни. И сам он смотрит детским взглядом на мир, и чужое кажется интереснее, чем свое. Как говорят, «чужа жінка — вічна дівка», она всегда интереснее.

Еще раз повторюсь: это свойство неповзрослевших людей. А поскольку люди взрослеют несинхронно со старением тела (телесно он может уже давно повзрослеть, а душевно, быть может, еще и не начинал этого процесса), то могут влюбляться до старости.

Но если для какого-то возраста это совершенно естественно, то в другом возрасте это уже будет патологично. Все это должно когда-то закончиться. Если к 40 годам человек этого не перерос, то он, похоже, задержался в развитии.

А физический блуд приходит потом. Например, женщина влюбчива и эмоционально не может скрыть интереса к кому-то. Человек платит ей той же монетой или из-за элементарной галантности, или с ответным интересом. Но там уже дух от плоти недалек. И вообще, сено с огнем находиться долго рядом не могут, даже если сено мокрое, оно все равно подсохнет и вспыхнет. Физика подтянется за психикой.

Есть такой роман, рекомендую почитать, Кобо Абе «Женщина в песках». Жуткая книжонка такая, про неизбежность некоторых вещей. Роман-абсурд, роман о капкане, о котором ты даже не догадывался… Человек попадает в песчаную яму, в которой живет некая женщина — страшно некрасивая. И человек понимает, что ему оттуда не выбраться, и что он обязательно будет спать с этой женщиной, хотя она ужасная, и будь он на воле, никогда бы на это не дерзнул.

Вот так все временами происходит. Существуют некие неизбежные вещи, от которых ты не увернешься, если все предыдущие шаги уже сделаны в эту сторону. Представьте это в виде горки, трамплина. Пока ты идешь по лестнице, подымаешься на этот трамплин, ты можешь в любой момент остановиться и спуститься вниз. И когда уже зашел на трамплин — это последняя точка свободы, ты еще можешь спуститься вниз. Но когда уже оттолкнулся от трамплина, тогда свобода закончилась, началась необходимость. Ты пролетишь его до конца, оторвешься от него, а там приземлишься или рухнешь — здесь есть варианты.

Так и в жизни человеческой. Есть точки, на которых ты должен сказать: нет, стоп, я дальше не иду. Но есть точки невозврата, после которых кончается свобода и начинается необходимость. Как правило, тогда уже физика вступает в свои права и просто механически совершается блуд, который уже до этого в душе совершился.

Почему говорится: видел — захотел, значит, уже прелюбодействовал в сердце своем. То есть, там, в глубине, все уже совершилось, теперь вопрос, как оно актуализируется, каким образом тело будет вовлечено в то, что уже произошло в сердце.

«Кризис начинается с главного, а главный в мире — мужчина»

— Скажите, а насколько можно говорить об ответственности женщины за желания, если Господь Еве после грехопадения в качестве проклятия сказал слова «к мужу твоему влечение твое». По этим словам выходит, что у женщины тяга к мужчине больше, чем у мужчины к ней…

— Женщине мужчина больше нужен, чем женщина мужчине, это факт. Мужчина нужен женщине сущностно, она влечется к нему не для удовольствия, а для жизни. Иначе она просто жить не может.
А мужчина влечется к женщине для удовольствия. Сущностно он без нее, хоть и со скрипом, но может.
Поэтому на женщине, соответственно, греха меньше — в силу своего неизбежного влечения к мужчине. Как птица хочет в небо, так и женщина хочет замуж или под крыло. Ее и обвинять в этом смысле не за что.

Почему женщина на Востоке носит паранджу? Потому что мужчина смотрит на женщину как на объект вожделения. А у женщины при взгляде на мужчину похоти нет, есть поиск хозяина, есть поиск силы и мудрости. Поэтому ей разрешается смотреть на мужчин, а мужчинам на нее смотреть нельзя. То есть, его взгляд нечист, а ее — чист.

Хотя в нашем мире все двоится, троится и требует уточнения. В средние века женщину классически считали источником всех бед. «Дьявол сам не смог, значит, бабу подослал», — так говорили. И великие мужи падали через женщин, потому что женщина умеет подобраться туда, куда не может подобраться никто. Это правда. Но это не значит, что все женское естество виновато.

Что до ответственности… Мне кажется, что ответственность за весь мир лежит на мужчинах. Я бы не упрекал женщин вообще ни в чем в контексте данного разговора. Я бы сказал, что вся тяжесть за бытие, за мир лежит на плечах мужчин. И если они самоустраняются от ответственности за мир, тогда все идет прахом. И женщины были бы у нас прекрасней и удивительней во всех отношениях — начиная от красоты и заканчивая сообразительностью, если бы мужчины были настоящими мужчинами — ответственными, хозяевами слова, мудрыми, сильными, терпеливыми, за кого не стыдно спрятаться.

Кризис начинается с главного, а главный в мире — мужчина. Лучшее если портится, тогда нечего обвинять тех, кто на вторых ролях. А женщина в мире на второй роли.

— И в третий раз за этот разговор задам вопрос: что делать? Понятно, что нужно правильно воспитывать будущих мужчин — маленьких мальчиков…

Страшно сказать, но во многих случаях ничего уже не сделаешь. В макромасштабе изменения часто невозможны. Слишком давно все испортилось и слишком давно запуталось. Состояние такое, что делать что-то нужно, а сделать ничего нельзя. Это состояние перед грозой…

Если почитать историю, литературу, то перед самыми жуткими изменениями мира — перед мировыми войнами, катастрофами — лучшие люди мира ощущали эту двуединую мысль. Когда надо что-то делать — это первое. И второе — а сделать уже ничего нельзя. И умножение усилий лишь увеличивает хаос.

— Отец Андрей, лично мне близки Ваши мысли и в целом то, что Вы говорите. Но очень многие видят в Вас пессимиста, говорят, что Вы слишком нагнетаете. И на эти Ваши слова можно возразить: «Ну, не все так плохо. А отец Андрей грозится какими-то несчастьями»…

— Да я не грожусь. Но я не могу не говорить о том, что вижу. Если человек розовощек, а анализ показывает, что у него туберкулезная палочка, то его розовощекость не вводит доктора в состояние благодушия по части его будущего здоровья.

Так и священнику должны быть видны палочки Коха, которые размножаются в нашем народе. Мы слишком больны, чтобы надеяться на какие-то утешительные перемены.

Мой пессимизм уравновешивается, к счастью, тем, что я священник. Глубокое мое многолетнее убеждение заключается в том, что из главного у нас есть Литургия. И поставление Литургии на должную высоту, превращение ее в мерило церковной жизни и мировоззренческое мерило — это цель. Она — как палочка-выручалочка, прикосновение которой к любой стороне жизни может менять мир чудотворно. Это то, где Бог вмешивается в жизнь.

Моисей, когда видел пыль от фараоновых колесниц на горизонте, понимал, что это конец. На самом деле, конец. В его планах не было разделения Красного моря. Это не была ни его инициатива, ни его инженерная мысль.

Так и мы — видим какой-то процесс. С точки зрения математического анализа, нас очень быстро ждет катастрофа. Мы находимся в нехорошей точке на духовной карте. И было бы ложью сказать, что все не так.

Но есть Бог. И кто-то говорил из историков, что полная прогнозируемость процесса прямо пропорциональна его бездуховности. Чем более прогнозируем процесс, тем более он бездуховен. А духовен процесс тогда, когда совершается то, чего нельзя было предугадать.

Так и здесь. Еще раз повторюсь — есть Господь, Который может разделять море, кормить манной в пустыне, умножать хлебы и рыбы для большого числа голодных людей. Я ни в коем случае не сбрасываю это со счетов.

Но и чудо не проповедую. Чудо можно получить только в подарок.

— Большое спасибо за беседу! И отдельное спасибо за такое ее окончание.

Беседу вела Юлия Коминко
orthodoxy.org.ua