Ивашкина свистулька

Один добрый человек из Архангельска подарил Ивашке свистульку. Хороша свистулька! Сама глиняная, крутобокая, да с цветками по сторонам, да в серёдке — с сухой горошиной.

Приложил Ивашка свистульку к губам и тихонько попробовал:

— Твирь!

А потом со всей мочи:

— Твииирррь!

Да от смеха не удержался:

— Тви-тви-твирь!

Долго с ней Ивашка игрался, и так приучился твиркать, что случись ему испугаться ли, удивиться ли, он в неё сразу дует. И откликнется инструмент нехитрый, и запрыгает в нём горошина, а кругом все со смеха так и покатятся.

С той свистулькой пошёл Ивашка по матушке-Руси вёрсты считать. Загибает пальцы, старается: раз верста, два верста, три верста…

На четвёртой попалась ему на пути деревенька. Глядь — у красной избы два чудака друг дружку дубасят, только искры летят.

Не успел Ивашка опомниться, не успел своё «твирь» закончить, как уж драке конец пришёл. Потому что борцы, как свистульку заслышали, так чужие бока в покое оставили, за свои со смеха схватились.

Да наш странник тоже ведь не теряется, добавляет:

— Тви-тви-твирь!

Вот один задира другому и говорит.

— А с чего это мы друг дружку мутузить начали?

— Уж не помню, — второй отвечает, и снова — в смех.

Видит Ивашка: делать ему тут больше нечего. Вот оставил он деревеньку ту позади, снова принялся вёрсты считать: раз верста, два верста…

На третью вошёл в большое село.

И глядит: на главной площади собралась народу тьма тьмущая. И стоят они, ничего не делают, из пустого переливают в порожнее. А над ними на колокольне звонарь напрасно звонит, надрывается.

— Вот так штука! — подивился Ивашка, — твииирррь!

Тут народ встрепенулся, услыхал колокольный звон, кое-кто побросал пустое да порожнее, кое-кто к службе Божьей пошёл. Ивашка после обедни — снова в путь. Раз верста…

На вторую вошёл в небольшой городок. Снова видит толпу на площади, только здесь рубить головы приготовились. Воевода разряженный высоко сидит, уже хочет рукой махнуть, и уже палач приготовился рубануть с плеча…

— Твииирррь, — пропела свистулька глиняная.

Воевода одну руку упрятал за пазуху, а другой принялся в затылке чесать.

— А за что, — говорит, — мне напомните, приговор суровый такой?

— Вами лично повелено, — говорит писец, доставая грамоту.

— Как вчера велел, так сегодня перевелю! Захочу — и помилую. Что разинули рты, бездельники, олухи! Отчего мне вчера не напомнили, чтобы я это дело обдумать не позабыл?

А Ивашка бочком-бочком, стороной-стороной, и ушёл. У него слушать речи-то воеводины времени нет: путь-дорога зовёт.

Снова взялся он за своё: раз верста…

И тотчас увидал стольный град. Ах, какие тут терема! Ах, как золотом купола горят! Вдоль дороги кареты ездят, поперёк дороги семеро мужичков стоят, и у каждого по свистульке в руках.

Диву дался Ивашка:

— Твирь! За что же мне встреча такая богатая?

А ему отвечают все семеро:

— Уходи подобру-поздорову, чужой свистун! Сроду не жило тут пересмешников, а дудеть мы и сами обучены. Вон отсюда, шут ты гороховый! Убирайся вместе с горошиной!

А Ивашка не обижается. А Ивашке ругань — что с гуся вода. Он опять в путь-дорогу отправился, и прошёл от конца до края всю Русь. О свистульке чудесной молва впереди бежит, славе ведь нипочём дороги с ухабами. И одни говорят — дуракам везёт, другие судачат — свистулька волшебная. Третьи молча завидуют: «Вот и мне бы такой инструмент! Вот и мне бы прославиться!»

И бывало, Ивашку спросят:

— Отчего ты свистеть не перестаёшь?

— Оттого, — отвечает, — что на вас дивиться не устаю. Будто не по родной стороне иду — по стране чудаков.

Где, когда Ивашка умер — никому неведомо. А наследство, известно всякому, у него одно. Побывала свистулька во многих руках, и бывало, дудели в неё, только так, с веселием да со смыслом, ни у кого не вышло. И решили отдать богатство глиняное в музей. Там над ней двадцать лет семь учёных мужей до седьмого пота корпели. Как устали корпеть, составили грамоту: мол, вся сила свистульки — в сухой горошине, а её не достать никак: жалко вещь разбивать. Ну, с такими словами не поспоришь.

Тут и сказке конец пришёл.

А свистульку позолотили, положили в хрустальный ларец, да ещё и стражу приставили. В том ларце она в полной сохранности до сих пор и лежит.

Рис. Тамары Твердохлеб