Христос посреди нас...

Кто я такая, чтобы дерзать написать о пастырях Церкви? Но так хочется поделиться с другими радостью о Милости Божией, которую я получала по молитвам священников, ибо на своем личном опыте осознала я истинность утверждения: «Христос посреди нас!» — посреди тех, кто приходит к Нему за спасением…

Как мудрый Учитель, прикреплял Господь ко мне, «двоечнице», своих лучших, ревностных учеников, и каждый из них помогал мне усвоить необходимый урок.

Воцерковление мое началось лишь после 28 лет. У моей подруги внезапно умерла маленькая дочь, и это было так страшно, что я побежала в церковь в поисках ответа на вопрос — что нужно делать, чтобы уберечь своего двухлетнего сына. На беседу со мной вышел отец Виктор, первый священник на моем жизненном пути, и в его глазах я увидела то, что Антоний Сурожский называл «сиянием вечной жизни»…Он долго беседовал со мной, и уходила я уже с успокоенной душой, но со жгучим вопросом, пытаясь понять, отчего он ТАКОЙ, что знает, во что верит, как живет?! И я, как те галилейские рыбаки, пошла за Христом, привлеченная силой Его Любви, явленной мне через преданного Ему ученика…

Выяснив у отца Виктора, «что надо делать», я начала посещать службы, словно живую воду, впитывая в себя еще непонятные, но такие прекрасные слова молитв. Читала утром и вечером молитвослов, буквально с головой погрузилась в изучение Библии, перенося все нападки своих домашних, восставших против такого «фанатизма». В общем, переживала классический период неофитства.

Мне, коммуникабельной и непосредственной, казалось, что и на приходе все так же рады общению, как и я. Мудрые и степенные батюшки подробно отвечали на мои бесконечные вопросы, а отец Виктор по отношению ко мне проявлял, как поняла после, поистине ангельское терпение! При каждой возможности я старалась переговорить с ним, на мои длинные тирады, терпеливо выслушав, он отвечал обычно буквально несколькими словами, но это были именно те слова, которых ждала душа моя.

Вскоре я начала исповедоваться — без страха, даже с чувством тайной гордости за свою «искренность», и уже причастилась несколько раз, радуясь неизменно хорошему настроению после Причастия. По-видимому, я начала считать себя «достаточно православной», и тогда Господь послал мне такого же "неофита", ревностно приступившего к служению Богу — недавно рукоположенного отца Валериана, который решительно и быстро вернул меня «с небес на землю».

— Ну что, Марина, конечно, я не могу допустить Вас к Причастию сегодня! Готовьтесь, придете в следующий раз! — огорошил он меня, выслушав исповедь.

Я опешила — такое в моей церковной жизни случилось впервые. Но противоречить не осмелилась, отошла от аналоя и, обескураженная, уныло поплелась по лестнице в верхний храм, где шла служба. По моему самомнению был нанесен сокрушительный удар, и радостное чувство собственной праведности вдруг покинуло меня.

Людей было мало, вскоре последний причастник пошел к столику с запивкой, и священник с Чашей вернулся в алтарь. Тут из нижнего храма, перепрыгивая через ступени, взлетел отец Валериан, и быстро кинув на меня взгляд, тоже пробежал в алтарь. Царские Врата были открыты, и я видела, что он что-то сказал отцу Виктору, все еще держащему в руках Чашу. Тот повернулся и направился обратно, на амвон, а отец Валериан, стремительно выйдя из боковых дверей, почти подбежал ко мне.

— Марина, идите, причащайтесь скорее! — громко прошептал он.

Позже мне сказали, что отец Валериан вдруг остановил исповедь и быстро побежал наверх, чтоб отослать меня к Причастию…

Я растерялась, но отец Виктор смотрел на меня выжидательно, и я подошла к Чаше одна, с чувством робости и смирения, подобного которому у меня не было никогда прежде. Только сейчас, впервые, я действительно ощутила себя недостойной приступить к Таинству.

Причастившись и приняв теплоту, я встала в дальнем уголке. Мой покаянный и присмиревший облик был, наверное, очень непривычен для других, и когда закончилась служба, ко мне тихонько подошла Аллочка, работница храма.

— Не огорчайся, Мариночка, — ласково сказала она, желая меня утешить. — Все нормально!

Подошел и отец Валериан.

— Ну что, Марина, простите, Христа ради! Ошибся, вразумил меня Господь, — он выглядел смущенным и говорил серьезно.

— Вы все сделали правильно! — я сказала это совершенно искренне.

Дело в том, что я совершенно не огорчалась, напротив, душа наполнилась каким-то дивным, необъяснимым покоем. Уже не единожды причащаясь, я сегодня впервые приступила к Чаше в смирении и сокрушении сердца, и неожиданно абсолютно реально ощутила, что такое Благодать…

Казалось, что после произошедшего я должна избегать отца Валериана — по — крайней мере, раньше я бы так и отреагировала на критическое отношение ко мне, ведь смирением совершенно не обладала, была достаточно обидчива. Однако я не ощущала никакой обиды на этого батюшку, что очень удивляло и меня саму. И верую, не сомневаюсь, что именно Господь, бывший «посреди нас», и расположил мое сердце к этому строгому пастырю, зная, какое лекарство на тот момент было потребно моей больной душе…

Конечно, первое время я все же старалась не подходить к отцу Валериану — опасалась услышать нелицеприятный выговор, и вставала в очередь на исповедь к более «корректному» батюшке. Но как-то так устроил Господь, что с того момента чаще всего мне приходилось исповедоваться именно у него.

С другими прихожанами этот священник мог быть деликатным, но мое тщеславие не щадил, желание покрасоваться на словах жестко пресекал и не давал мне «растекаться мыслью по древу» ни в беседе, ни на исповеди, всегда требуя называть вещи своими именами.

— Марина, Вы же христианка! — возмущенно восклицал он, останавливая мои самооправдания или попытки объяснить свои грехи «смягчающими обстоятельствами».

Мое самолюбие, как огнем, обжигали его обличительные речи, но жар этого огня высвечивал передо мной и мои грехи, а кого-кого, но себя обмануть я не могла — совесть заставляла признать правоту его слов. И так, потихоньку, с помощью отца Валериана, Господь открывал мне меня саму и научал смирению…

Всем известные слова Библии: «Чадо! аще приступаеши работати Господеви Богу, уготови душу твою во искушение» , сбылись и на мне.

Через год после воцерковления у меня случилась житейская драма — мы с мужем оказались на грани развода. Мой привычный мир рушился, а слова псалма «Спаси меня, Боже, ибо воды дошли до души моей…» стали моим дыханием.

В какой-то момент, осознание неизбежности семейного краха невыносимой тяготой навалилось на мою душу. В крайнем отчаянии, на грани душевного срыва, я написала сумбурное письмо отцу Виктору, которого считала своим духовным отцом, и поехала в храм, всю дорогу утирая слезы. Не застав батюшку на месте, я оставила письмо в лавке, прося передать его по назначению, и вернулась домой. И вдруг, внезапно, я буквально физически ощутила, что такое, когда говорят — «камень скатился с души»! Ощущение мгновенно ушедшей тяжести, сменившейся полным спокойствием, было так неожиданно и реалистично, что во мне сверкнула мысль: «Это отец Виктор прочитал мое письмо!»

Поздно вечером отец Виктор позвонил мне.

— Марина, не надо так отчаиваться, — начал было он меня успокаивать.

Перебив, я в восторженных словах стала благодарить его за молитву, но он быстро свернул разговор. Я же рвалась сказать, что готова встать перед ним на колени, потому как сердцем почувствовала, что он, мой духовный отец, взял мою боль на себя...

Почти уверившись, что семейная жизнь моя разрушена, я смирилась и принимала скорбь ситуации, как «достойное по делам моим». Но по Милости Божией и, несомненно, по молитвам отца Валериана и отца Виктора, наши отношения с мужем наладились буквально чудом, более того, Господь послал нам великую милость — невозможную, по прогнозам врачей, вторую беременность!

Своего второго ребенка, доченьку, я носила уже в смирении сердца, просила молитв у священников и молилась сама, как умела. Сложилось так, что храм, по причине недомогания, я не посещала несколько месяцев. Уже наступила осень, когда, наконец, я туда смогла поехать.

Было холодно, и не успела я выйти из автобуса, как начался сильный ливень. Раскрыв зонт и наклонив его, чтоб защититься от дождя с ветром, я осторожно шла по направлению к храму. Внезапно я услышала звуки хлюпающей воды и выглянула из-под зонта. По направлению к воротам храма, в одной только рясе и без зонта, уже насквозь промокший, стремительно бежал отец Валериан.

Я кивнула ему издалека, а отец Валериан вдруг свернул с дороги и устремился ко мне.

— Марина, ну что там у Вас, говорите быстрее, а то я на требы уезжаю!

Я попыталась протянуть ему зонт, но он нетерпеливо отмахнулся, и требовательно уставился на меня.

— Вы же замерзнете …— смутилась я.

— Ничего. Это Вы зонтом прикройтесь, ребенка застудите! — строго промолвил он.

— Да я просто так в храм иду, отец Валериан. — попыталась я его успокоить. — У меня все в порядке!

— Да? — пытливо глянул он на меня, будто не доверяя. И вдруг неожиданно широко улыбнулся. — Ну и хорошо, наконец-то все в порядке!

Отец Валериан быстро перекрестил меня и с размаху опустил мне ладонь на голову.

— Благослови Бог! — он посмотрел вперед, — А вот и машина за мной! Ну, все, я побежал тогда, а Вы берегите себя и детей! — и на спринтерской скорости, поднимая фонтаны брызг, батюшка устремился к воротам, быстро запрыгнул в ожидающую его машину, а я, в радости от полученного благословения, продолжила путь к храму.

Вот так они и встают у меня перед глазами, добрые пастыри православной Церкви, когда думаю о них — отец Валериан, презревший непогоду и собственный комфорт, бегущий ко мне навстречу, и отец Виктор, в молитвенном подвиге молча взявший на себя тяжесть моих скорбей. И верую я, что и в безмерном терпении отца Виктора, и в строгой требовательности отца Валериана, и в моем полном доверии к ним — всегда посреди нас был Господь! Ведь только Ему под силу связать сердца пастырей и пасомых любовью, которая силою своею превозмогает все несходства характеров! Своей Любовью, которая и ведет нас всех ко спасению…