Вы здесь

Юлия Сысоева: год между небом и землей (Анна Ромашко)

Юлия Сысоева

Матушка Юлия, жена мученически погибшего 19 ноября 2009 года священника Даниила Сысоева, согласилась поделиться своей памятью о муже. Разговор задумывался как интервью, но перерос в откровенный монолог, в канву которого вплетен личный дневник Юлии Михайловны.

— Воспоминания событий годичной давности — это очень тяжело. Раны остались, и сердце испытывает боль.

Тот вечер я запомнила почти поминутно, — даже, то, что покупала в магазине, что думала, когда ехала домой. Мой последний звонок ему, и последние его слова: «Минут через сорок». А через сорок минут эти холодные гудки в трубке — он больше не ответил. Я позвонила ему через пару минут после выстрела. А потом эта первая страшная ночь: храм, милицейское оцепление, допросы, лужа алой крови на полу. Его недопитый чай в кабинете, открытый ноутбук. Бессонная ночь, рассвет и дальше — сплошной ужас. Вот отрывки из моего дневника, мемориала тех скорбных дней.

19 ноября 2009, 12–43

Куда пропадают четки

Они пропали. Пропали самым таинственным образом — были, и вот, теперь их нет. Несколько лет они служили мне верой и правдой. Из одной машины перекочевали в другую. Они вытерлись и растянулись, но их таинственное приятное тепло всегда утешало меня. Они всегда были теплыми, такими теплыми, как бывает святыня, источающая из себя невидимый свет, который согревает всех приходящих к ней. Видимо, связаны были кем-то с молитвой и отпущены в мир как еще одно маленькое оружие против вечной ночи.

Откуда они взялись, я не знаю, последнее время мне казалось, что они были у меня всегда, но это не так. До них у меня были другие четки, которые всегда пропадали внезапно и при невыясненных обстоятельствах.

Я никогда не покупала четки, они сами находили меня и приходили ко мне и покидали меня в тот момент, когда я переставала молиться, или когда я жизнь свою сводила к совершенной суете. Все мои четки были одинаковым числом — тридцать, ни больше, ни меньше, такие, какие были нужны.

Первые четки были подарены мне в Оптиной, кто точно подарил, не помню.

Оптина, Оптина — это был период начала прихода к вере. Я тогда могла стоять на службе пять часов кряду, не зная усталости и лени. Я могла встать в пять утра, в синих холодных сумерках, когда сводит зубы от холода, а тело бьет крупная дрожь. Искупаться в ледяном источнике, а затем как на крыльях пойти в скит на раннюю и стоять там, не чувствуя ног под собой, вслушиваясь в каждое слово стройного братского пения.

Они, мои первые четки, пропали в тот момент, когда я ехала к духовнику своего будущего мужа, тогда еще будущего жениха, за благословением на дружбу с моим женихом. Я собиралась замуж.

Потом были и другие, которые появлялись и исчезали, даже не вызывая о себе воспоминаний. Но эти, последние, были со мной долго. Я теряла их несколько раз, и они возвращались ко мне.

Один раз я нашла их в луже возле храма. Я подняла их, зажала в кулаке, такие мокрые и грязные и мне казалось, что я чуть было не потеряла близкое сердцу существо.

В другой раз я нашла их в церковной лавке на прилавке, они примостились там, словно потерянная рукавичка, и тихо ждали меня.

-Ой, это же мои четки!- в восторге воскликнула тогда я.

-Ваши?- переспросила свечница, — их кто-то принес, подобрали возле храма.
Пожалуй — это был единственный раз, когда посторонние люди видели их у меня. Никогда и ни при каких обстоятельствах, я не показывала их на людях.

С этого момента я больше не выносила их из машины, да и те два раза непонятно, как они оказались возле храма, они всегда висели на коробке переключения и ждали того момента, когда моя рука начинала машинально к ним тянуться, а сердце ныло в груди в жажде слова к Богу.

И вот однажды я с ужасом увидела, что их нет. То место, где они лежали было непривычно пусто. Недоумение посетило меня.

-Может, завалились, — думала я, устраивая тотальный обыск, заглядывая под кресла, в последней зыбкой надежде их там найти.

Они исчезли, ушли, покинули меня, за суету, за неверие, за не прощение обид. Я никогда не покупаю четки, я буду ждать, когда Господь вновь даст их мне, будут ли это другие новые или мои старые вытертые вновь вернутся ко мне — не знаю.

Мне их очень не хватает, может Господь вернет их?

***

— Написав этот рассказ, я нашла четки в машине на самом видном месте. Знала ли я, что это последний день земной жизни моего возлюбленного мужа?

Мы не знали. Какие предчувствия были в его сердце, мне сложно сказать. Кое-чем он делился в эти последние сумрачные ноябрьские дни.

21 ноября 2009, 04–50

У него два ранения: слепое — в шею и сквозное — в затылок. Это был контрольный выстрел. У меня остался его окровавленный священнический крест — он лежит в алтаре. За все время я спала 2,5 часа. Меня постоянно допрашивают То ГУВД, то ФСБ, то еще кто-то. За мной бегают толпы журналистов. Я не выпила ни одного успокоительного, так как мне надо иметь трезвую голову и держать себя в руках, взвешивая каждое слово. Все хотят что-то выудить и на чем-то подловить.
Допросы еще долго будут продолжаться. Я не могу раскисать.

22 ноября 2009, 10:20

Заехала на пару часов в опустевшую квартиру. Всю ночь была у гроба и на ранней литургии.

Нашла в холодильнике остатки нашего последнего ужина. Я готовила суши-роллы, они почему-то не испортились. В среду мы последний раз ужинали. Поздно, почти в двенадцать.

А в четверг он на ужин не приехал. Если бы мне кто-нибудь позвонил из храма сразу после случившегося, я застала бы его в живых! Он жил — и это чудо, — почти час с простреленной шеей и насквозь простреленной головой. Но мне никто не позвонил!!!! Почему? У меня вопросов больше, чем ответов. Эти дни потеряли время — это сплошная боль и скорбь.

Была и радость, почти пасхальная, когда после облачения в морге мне позволили посмотреть на его лицо. Чудо в том, что, несмотря на сквозное ранение, ему Господь сохранил лицо неповрежденным, без единого кровоподтека, как живое.
Когда я его первый раз увидела, он мне улыбался. В этот момент мне казалось, что разлука наша закончилась, и мы теперь опять будем вместе. Да, я так думала. Я разглядывала каждую черточку на его лице, таком наизусть знакомом и родном. Даже знакомый волосок на усах, который всегда рос неправильно: я всегда обрезала ему этот волосок, чтобы не торчал, когда стригла ему усы. Он улыбался, только было очень странно, почему он такой холодный.

А когда мы его привезли в храм и меняли воздух на лице (так как воздух должен был быть мой, который я шила для храма) то лицо у него было уже суровое.

Вечером в субботу мы привезли девочек и закрылись в храме. Когда сняли воздух с лица, то он опять улыбался. Очень бледный. Девочки рыдали, а малышка не сразу решилась подойти близко к папе и потрогать его лицо. Но потом она успокоилась, тянула к нему ручки, трогала его щеки и говорила: «Папа».

…Его окровавленный крест в алтаре. Это крест, который он купил за день до смерти вместо того, что у нас украли из машины.
Кажется, восьмого ноября мы ходили с батюшкой в кинотеатр на фильм «Царь», помню, меня еще растрогала сцена похорон митрополита Филиппа, у меня по щекам текли слезы и я старалась, чтобы муж их не заметил. Знала ли я, что через две недели я буду на отпевании своего мужа?

Это был последний наш поход в кино. Тогда, выйдя из кинотеатра, мы обсуждали фильм, а когда сели в машину, то увидели, что стекло разбито и украдена батюшкина сумка в которой не было ничего ценного, кроме священнического креста.

На следующий день отец Даниил улетел в Сербию и звонил мне из монастыря св. Ангелины радостный, говорил, что своим Ангелинам дочке и теще, купил кулончики с иконкой святой.

…Я ему подрясник нагладила чистый, и он новый крест одел — это было в среду утром, а может и в четверг, в последний день его жизни, точно уже не вспомню. И я тогда сказала, что какой он теперь красивый и, что я хочу всегда его таким видеть.

Остатки этого подрясника мне вернули из следственного отдела, теперь он висит в храме. Почему остатки, — потому что он весь изрезанный, его порезали, когда снимали в реанимации. А окровавленная епитрахиль пока еще в следственных органах, кто знает, когда ее отдадут. Обещали отдать после следствия, но я так боюсь, что не отдадут или потеряют.

Я видела его вещи, когда паспорт искали, там все порезанное и все в крови, а в кармане брюк каждую минуту его мобильный надрывался. В первый день люди звонили ему на телефон, почему звонили, когда уже знали, что случилось, когда все каналы вещали главную новость? Наверное, потому что не верили, хотели сами убедиться, хотели услышать, что это ошибка.

Я тоже однажды ночью уже после похорон звонила ему на мобильный, просто так, потому что привыкла, что мы созванивались, мне так хотелось услышать его голос…

…Господь удостоил его мученичества и смыл все его грехи, потому что его грехи были несоизмеримы с тем, что он делал. Сегодня я видела, как над гробом рыдал мужчина восточной внешности, у меня нет слов.

…Почему нужно было пройти через такое чудовищное страдание, что бы понять, как сильно мы любим друг друга. И любовь эта теперь совсем неземная.

…Если бы не о. Даниил и его поддержка я не знаю, что делала бы. Себя не жалко, детей жалко страшно. Малышка вначале не понимала, что это папа, отворачивалась, а потом, когда присмотрелась, узнала и пальчиком его щеку потрогала, и сказала: «Папа». Она всегда так умилительно говорит — папа. Она родилась у него на глазах, и он как дитя бегал по родзалу и говорил: «Она мне улыбнулась, она мне первому улыбнулась». У меня сердце разрывается, от мысли, что она его не будет знать.

24 ноября 2009, 00:21

Так тяжко. Весь день смотрели разные трансляции. Ангелина узнала папу на какой-то беседе и начала говорить: «Папа, папа!» — и какой-то лепет, типа: приди ко мне. Потом хватала его подрясник, прижимала его к себе и говорила: «Папа».

Глядя на это, я боюсь, что сорвусь.
 — О. Даниил меня утешает. Когда гроб несли к храму, уже на кладбище, я в такую скорбь опять впала, не выразить, и вдруг прямо под ноги — букет фиолетовых ирисов. Я сразу поняла, что от него. Именно такие ирисы он подарил мне на первом свидании. Он в последние дни сказал, что хотел мне цветы подарить, да так и не подарил, а ведь давно не дарил, за всей этой кутерьмой, что у нас была. Вот сейчас подарил.

Если видели фото с погребения, я там с фиолетовыми ирисами.

…Сейчас позвонил один батюшка из Вашингтона, сказал много утешительного и не просто утешительного, а со смыслом, ну такого, словно мне о. Даниил отвечает на мои вопросы.

27 ноября 2009, 21:34

Нашелся сегодня нательный крест с веревочкой. Я вчера в прокуратуре некоторые вещи забирала, отдали подрясник, ремень, четки, ну и носильные вещи, которые велено сжечь по правилам. А креста не было и документов на машину не было, оказалось, что в больнице остались, мы их сегодня нашли. Как-то все батюшка сам устраивает.

…Епитрахиль мне вчера в руки дали подержать, я приложилась к ней. Запах крови такой сильный. Не отдали, так как там нашли пулевое отверстие. Это — «вещдок».

…И еще одна подробность оказалась. Трудно о ней писать. У него был выбор не умереть. Когда этот закричал: «Где Сысоев?», — батюшка вышел из алтаря. Ведь понял, куда идет! А можно было и не выходить. У них из алтаря лестница на второй этаж, можно было и туда побежать, ну не успел бы убийца их найти: времени мало было и тревожную кнопку уже нажали, а отец Даниил вышел…

Нет, все было определено. Его смерть нас многому научила.

…Самое мучительное — коротать вечера, ставшие длинными и никчемными. Вечера, которые проходят в привычном ожидании его прихода.

Сегодня была у владыки, потом решила пройтись пешком. О. Даниил любил Остоженку, храм Ильи Обыденного, переулки Пречистенки. Прошлась, — серое небо, тепло и сыро. Вспоминала разные эпизоды, связанные с этими местами и батюшкой. И все думала о том, насколько сильно в одночасье перевернулась моя жизнь и насколько я не могу еще этого умом осознать и воспринять. Одно только я поняла, что теперь на земле меня держат только мои дети. Душа моя стремится туда, где он. А он всегда Туда стремился, когда я копалась в земле как червяк.

…Отец Даниил всегда стремился к святости и другим об этом говорил. Ему мало было просто спасения. Он говорил, что неверно рассуждать, что «в раюшку хоть с краюшку». Ему было мало «с краюшку», он хотел высшей славы и высшей награды на небе.

Иногда он буквально шокировал людей, которые приходили креститься или крестить детей, тем, что говорил следующее: «Вы обещаете, что станете святыми, вы обещаете, что ребенка воспитаете святым»?
Он часто в своих проповедях говорил о добрых делах, которыми мы зарабатываем капитал на небе, строим там себе дома и даже дворцы. Недаром и временный храм был назван именем апостола Фомы, который построил небесный дворец царю Гундофару.

17 марта 2010

Прошло четыре месяца, даже удивляюсь этому: всего четыре, а мне казалось, что прошло лет пять не меньше, только эти пять лет сплошная и бесконечная зима. И ныне середина марта, а холодно и мороз.

Батюшка говорил мне, чтобы я приезжала к нему на могилу, когда будет особенно тяжко, вот и езжу. Привожу ему 15 фиолетовых ирисов, теперь это наш обычай. Пятнадцать по числу прожитых вместе лет.

Иногда мне кажется, что это сон, иногда думаю, что вот, все, что у меня осталось — это могила с цветами.

У него всегда много цветов. Вот они стоят замерзшие и побитые морозом, понурив свои разноцветные головы, засыпанные снегом.

Кто-то поставил фотографию батюшки, горят фонарики. Удивительно то, что могилу его я точно до мелочей описала еще при жизни батюшки в своем романе, который о. Даниил благословил и всячески меня поддерживал в этом. В романе я описывала могилу почившего старца. Вот это описание:

«Могила старца была увенчана простым деревянным крестом с крышей домиком, под крестом в красном фонарике теплилась неугасимая лампада, могильный холмик был весь сплошь завален букетами с цветами, припорошенными, словно пыльцой белым пушистым снегом. Первый снег тонким полупрозрачным ковром застилал землю, в воздухе неспешно кружилось множество молчаливых снежинок. Старая яблоня с побитыми морозом побуревшими яблоками склонялась над крестом».

А кто знал, что чувствует человек, которому стреляют в затылок? Именно это я описываю в романе — казнь мученика, не отрекшегося от веры, от Христа, мученика, убитого именно таким способом — выстрелом в затылок. Почему именно это было описано, пожалуй, это тайна, как и многое другое, происходившее в нашей жизни: тайна предзнания.

О предзнании мы часто говорили с отцом Даниилом. Как-то на мой вопрос; почему он практически не отдыхает, почему не делает себе выходных дней, он ответил: я боюсь не успеть, мне надо больше успеть, я знаю, что меня убьют.

Когда ему исполнилось лет тридцать — он говорил, что проживет тридцать три года, я тогда усомнилась; откуда такая точность, такие знания. Когда ему исполнилось тридцать три года у нас родилась третья дочь, может, поэтому Господь продлил его жизнь еще на два года, а может и что другое и это тайна о которой я, наверное, узнаю уже в жизни будущей.

Ноябрь 2010 г.

О людях

Кто мои близкие?

Уход отца Даниила обнажил совершенно неожиданные вещи. Люди, которые были близкими или считались друзьями, изменились: кто-то так и остался другом, а кто-то повернулся «задом», даже ни разу не позвонили за весь год, а кто-то еще и удары в спину пытается наносить. Правильно говорят, что друг познается в беде.

Лучше сказать о тех, кто поистине стал близок. Взамен тех, кто отвернулся, кто соблазнился или просто остался холоден, Господь послал таких замечательных людей, каких я раньше никогда не встречала. Это люди огромной любви и огромной жертвенности и чистоты, которые в прямом смысле стали примером и источником для подражания.

Близкими стали в основном те, кто никогда не знал при жизни отца Даниила. Но они все говорят, что нас познакомил сам отец Даниил. Поэтому сам факт знакомства с ними — чудо.

О деле

Сейчас самое важное мое дело — это открытие фонда помощи священническим семьям, в частности, оставшимся без кормильца.

Помимо этого, фонд займется изданием трудов отца Даниила и воплощением его миссионерских программ. Я понимаю, что это трудное дело, но я обязана этим заниматься. Потому как Господь Бог через отца Даниила, его известность дал огромные возможности, которыми грех не пользоваться. То есть я воспринимаю эту деятельность как работу, которую дал Бог. Ну, как в притче о талантах: если я зарою этот талант в землю, то и награды не получу, а только осуждение.

Так что надо это делать. Да и чисто по-человечески очень хочется помогать другим. Если мне помогли, то почему я не должна помогать — это мой долг!

А если говорить о любимом занятии, то это писательство, которым я иногда люблю заниматься в свободное время. Скоро выходит мой роман «Бог не проходит мимо», это история православной девушки, отрекшейся от веры ради любимого человека, который завозит ее в лагерь смертников и готовит в шахидки. Но история эта со счастливым концом. Надеюсь, что роман понравится читателям. Теперь я пишу еще один роман про колдунов, на этот раз — про современную Иустину.

О быте

В хозяйственных вопросах мне легко. В этом смысле для меня ничего не изменилось, потому, как отец Даниил был человеком не от мира сего, и мне не привыкать к хозяйственным заботам, которых он никогда не знал. Иногда трудно принимать решения самой, но я всегда прошу мысленно совета отца Даниила, и он мне отвечает.

А главой семьи, мне себя почувствовать сложно. Я живу, как жила, главное не допускать в сердце чувства одиночества. Женщина становится одинокой в тот момент, когда начинает осознавать себя таковой.

Моя основная трудность — научиться духовно расти, это очень трудно. Моя задача — во всем уповать на Бога, а не заниматься самодеятельностью.

О детях

У меня такие замечательные дети. Для любой мамы дети замечательны. У меня три совершенно разные и не похожие друг на друга дочери. Я смотрю на них и удивляюсь: вроде вышли из одной утробы, от одного отца, а такие разные. И внешне и характерами.

Они все три похожи на отца, но каждая по-своему.

Иустина, 15 лет, с ней куча подростковых проблем, которые я надеюсь, решатся. Она любит шопинг, тусовки и вообще на нее влияют компании.

Средней 10 лет это, как сейчас говорят, ребенок-индиго. Совершенно неотмирная девочка, очень тонко чувствующая духовные реалии. Думает только о других, о Боге, об изобретениях, о науке. У нее очень взрослый взгляд и взрослые мысли.

А младшая — еще непонятно, ей всего три года. Но характер властный и пробивной.

О себе

У меня нет планов на будущее. Как говорят, если хочешь рассмешить Бога, расскажи ему о своих планах.

Так, по жизни мне кажется, не хватает силы и жесткости, уж очень я мягкотелая и уступчивая. О мужестве и говорить, увы, не стоит. Я часто малодушествую и унываю, но я помню слова Писания: всегда радуйтесь, за все благодарите Бога.

И пусть я, на самом деле, птица с обломанными крыльями, — но которую держат другие, сильные крылья. Я так чувствую его (о. Даниила) заботу во всем…

Прошел год, и я поняла одну вещь, которую никак не могла принять и понять — в Древней Церкви с мучениками поздравляли. Я ощутила всем сердцем, как же хорошо Там отцу Даниилу! Какие он имеет гигантские возможности для деятельности, несоизмеримые с нашими земными мерками, тут я поняла и осознала, что больше не принимаю соболезнования. Я принимаю только поздравления.

Да, я еще не могу, не выношу, когда меня называют вдовой. Вот уж неправда. Ну да по социальному статусу, по анкетам на Шенген, на перепись населения я — вдова. А реально этого нет. Никакая я не вдова. Вот как.

www.pravmir.ru

Юлия Сысоева на отпевании отца Даниила
О. Даниил Сысоев
Священнический крест отца Даниила, омытый его кровью