I
Широка раздольная Русь, родина моя, принявшая много нужды, много страсти, вспомянуть невозможно, вижу тебя, оставляешь свет жизни, в огне поверженная.
Были будни, труд и страда, а бывал и праздник с долгой всенощной, с обеднями, а потом с хороводом громким, с шумом, с качелями.
Был голод, было и изобилие.
Были казни, была и милость.
Был застенок, был и подвиг: в жертву приносили себя ради счастья народного.
Где нынче подвиг? где жертва?
Гарь и гик обезьяний.
Было унижение, была и победа.
Безумный ездок, хочешь за море прыгнуть из желтых туманов гранитного любимого города, несокрушимого и крепкого, как Петров камень, — над Невою, как вихрь, стоишь, вижу тебя и во сне и въявь.
Брат мой безумный — несчастлив час! — твоя Россия загибла.
Я кукушкой кукую в опустелом лесу твоем, где гниет палый лист: Россия моя загибла.
Было лихолетье, был Расстрига, был Вор, замутила смута русскую землю, развалилась земля, да поднялась, снова стала Русь стройна, как ниточка, — поднялись русские люди во имя русской земли, спасли тебя: брата родного выгнали, краснозвонный Кремль очистили — не стерпелось братнино иго иноверное.
Была вера русская искони изначальная.
Много знают поволжские леса до Железных ворот, много слышали горячих молитв, как за веру русскую в срубах сжигали
себя.
Где ты, родная твердыня, Последняя Русь?
Я не слышу твоего голоса, нет, не доносит и гари срубной из поволжских лесов.
Или в мать-пустыню, покорясь судьбе, ушли твои верные сыны?
Или нет больше на Руси — Последней Руси бесстрашных вольных костров?
Был на Руси Каин, креста на нем не было, своих предавал, а и он любил в проклятом грехе своем свою мать Россию, сложил песни неизбывные:
«У Троицы у Сергия было под Москвою…»
Или другую — на костер пойдешь с этой песней:
«Не шуми, мати, зеленая дубравушка…»
II
Широка раздольная Русь моя, вижу твой краснозвонный Кремль, твой белоснежный, как непорочная девичья грудь, златокровельный собор Благовещенья, а не вестит мне серебряный ясак, не звонит красный звон.
Или заглушает его свист несносных пуль, обеспощадивший сердце мира всего, всей земли?
Один слышу обезьяний гик.
Ты горишь — запылала Русь — головни летят.
А до века было так: было уверено — стоишь и стоять тебе, Русь широкая и раздольная, неколебимою во всей нужде, во всех страстях.
И покрой твое тело короста шелудивая, буйный ветер сдует с тебя и коросту шелудивую, вновь светла, еще светлей, вновь радостна, еще радостней восстанешь над лесами своими дремучими, над степью ковылевою, взбульливою.
Так пошло, так думали, и такая крепла вера в тебя.
Человекоборцы безбожные, на земле мечтающие создать рай земной, жены и мужи праведные в любви своей к человечеству, вожди народные, только счастья ему желавшие, вы, делая дело свое, вы по кусочкам вырывали веру, не заметили, что с верою гибла сама русская жизнь.
Ныне в сердцевине подточилась Русь.
Вожди слепые, что вы наделали?
Кровь, пролитая на братских полях, обеспощадила сердце человеческое, а вы душу вынули из народа русского.
И вот слышу обезьяний гик.
Русь моя, ты горишь!
Русь моя, ты упала, не поднять тебя, не подымешься!
Русь моя, земля русская, родина беззащитная, обеспощаженная кровью братских полей, подожжена горишь!
III
О, моя родина обреченная, пошатнулась ты, неколебимая, и твоя багряница царская упала с плеч твоих.
За какой грех или за какую смертную вину?
За то ли, что клятву свою сломала, как гнилую трость, и потеряла веру последнюю, или за кровь, пролитую на братских полях, или за кривду — сердце открытое не раз на крик кричало на всю Русь: «нет правды на русской земле!» — или за исконное безумное свое молчание?
Ты и ныне, униженная, затоптанная, когда пинают и глумятся над святыней твоей, ты и ныне безгласна.
Безумное молчание верных сынов твоих вопиет к Богу, как смертный грех.
О, моя родина поверженная, ты руки свои простираешь —
Или тебя посетил гнев Божий — Бог послал на тебя меч свой?
О, моя родина бессчастная, твоя беда, твое разорение, твоя гибель — Божье посещение. Смирись до последнего конца, прими беду свою — не беду, милость Божию, и страсти очистят тебя, обелят душу твою.
Скажу тебе со всей болью моей — не лиха, только добра и тишины я желаю тебе — духа нет у меня: что я скажу в защиту народа моего? И стыдно мне — я русский, сын русского.
О, моя родина горемычная, мать моя униженная.
Припадаю к ранам твоим, к горящему лбу, к запекшимся устам, к сердцу, надрывающемуся от обиды и горечи, к глазам твоим иссеченным —
Я не раз отрекался от тебя в те былые дни, грозным словом Грозного в отчаянии задохнувшегося сердца моего проклинал тебя за крамолу и неправду твою.
«Я не русский, нет правды на русской земле!»
Но теперь — нет, я не оставлю тебя и в грехе твоем, и в беде твоей, вольную и полоненную, свободную и связанную, святую и грешную, светлую и темную.
И мне ли оставить тебя, — я русский, сын русского, я из самых недр твоих.
На звезды твои молчаливые я смотрел из колыбели своей, слушал шум лесов твоих, тосковал с тобой под завывание снежных бурь твоих, я летал с твоей воздушной нечистью по диким горам твоим, по гоголевским необозримым степям.
Как же мне покинуть тебя?
Я нес тебе уборы драгоценные, чтобы стала ты светлее и радостней. Из твоих же камней самоцветных, из жемчугов — слов твоих, я низал белую рясну на твою нежную грудь.
О, родина моя обреченная, покаранная, жестокой милостью наделенная ради чистоты сердца твоего, поверженная лежишь ты на мураве зеленой, вижу тебя, в гари пожаров под пулями, и косы твои по земле рассыпались.
Я затеплю лампаду моей веры страдной, буду долгими ночами трудными слушать голос твой, сокровенная Русь моя, твой ропот, твой стон, твои жалобы.
Ты и поверженная, искупающая грех свой, навсегда со мной останешься в моем сердце.
Ты канешь на дно светлая.
О, родина моя обреченная, Богом покаранная, Богом посещенная!
Сотрут имя твое, сгинешь, и стояла ты или не было, кто вспомянет?
Я душу сохраню мою русскую с верой в правду твою страдную, сокрою в сердце своем, сокрою память о тебе, пока слово мое, речь твоя будет жить на трудной крестной земле, замолкающей без подвига, без жертвы, в беспесеньи.
IV
Ободранный и немой стою в пустыне, где была когда-то Россия.
Душа моя запечатана.
Все, что у меня было, все растащили, сорвали одежду с меня.
Что мне нужно? — Не знаю.
Ничего мне не надо. И жить незачем.
Злоба кипит в душе, кипит бессильная: ведь полжизни сгорело из-за той России, которая обратилась теперь в ничто, а могла бы быть всем.
Хочу неволи вместо свободы, хочу рабства вместо братства, хочу уз вместо насилия.
Опостылела бездельность людская, похвальба, залетное пустое слово.
Скорбь моя беспредельная.
Нет веры в России, нет больше церкви, это ли церковь, где восхваляют временное?
И время пропало, нет его, кончилось время.
Не гибель страшна, но нельзя умереть человеку во имя себя самого. Ибо не за что больше умирать, все погибло.
И из бездны подымается ангел зла — серебряная пятигранная звезда над головой его с семью лучами, и страшен он.
— Погибни во имя мое!
И нет спасения свыше.
Злость моя лютая.
И тянется замкнутая слепая душа, немыми руками тянется в беспредельность —
И не проклинаю я никого, потому что знаю час, знаю предел, знаю исполнение сроков судьбы.
Ничто не избежит гибели.
О, если бы избежать ее!
Каждый сам в одиночку несет бремя проклятия своего — души своей закрытую чашу, боясь расплескать ее.
Тьма вверху и внизу.
И свилось небо, как свиток.
И нету Бога.
Скрылся Он в свитке со звездами и с солнцем и луною.
Черная бездна разверзлась вверху и внизу.
И дьявол потерял смысл бытия своего, повис на осине Иуды.
А все зачем-то еще живут.
И чем громче кричит человек, тем страшнее ему.
Как дети они, потерявшие мать.
И не понимают той скорби, которая дана им.
Скоро настанет последний час, скоро пробьет он.
Без четверти двенадцать.
Слышите! Нет ничего, ни Кремля, ни России — ровь и гладь.
Приходи и строй! Приходи, кому охота, и делай дело свое, — воздвигай новую Россию, на месте горелом.
А про старое, про бывалое — забудь.
Ты весь Китеж изводи сетями — пусто озеро, ничего не найти.
Единый конец без конца.
V
Русский народ, что ты сделал?
Искал свое счастье и все потерял. Одураченный, плюхнулся свиньей в навоз.
Поверил —
Кому ты поверил? Ну, пеняй теперь на себя, расплачивайся.
Землю ты свою забыл колыбельную.
Где Россия твоя?
Пусто место.
Русский народ, это грех твой непрощаемый.
И где совесть твоя, где мудрость, где крест твой?
Я гордился, что я русский, берег и лелеял имя родины моей, молился святой Руси.
Теперь, презираем со всем народом несу кару, жалок, нищ и наг.
Не смею глаз поднять.
— Господи, что я сделал!
И одно утешение, одна надежда: буду терпеливо нести бремя дней моих, очищу сердце мое и ум мой помутнелый и, если суждено, восстану в Светлый день.
Русский народ, настанет Светлый день.
Слышишь храп коня?
Безумный ездок, что хочет прыгнуть за море из желтых туманов, он сокрушил старую Русь, он подымет и новую, новую и свободную из пропада.
Слышу трепет крыльев над головой моей.
Это новая Русь, прекрасная и вольная, царевна моя.
Русский народ, верь, настанет Светлый день.
VI
Сорвусь со скалы темной птицей тяжелой, полечу неподвижно на крыльях, стеклянными глазами буду смотреть в беспредельность, в черный мрак полечу я, только бы ничего не видеть.
Поймите, жизнь наша тянется через силу.
Остановитесь же, вымойте руки, — они в крови, и лицо — оно в дыму пороха!
Земля ушла, отодвинулась.
Земля уходит —
Лечу в запредельности.
На трех китах жила земля. Был беспорядок, но и был устой: купцы торговали, земледельцы обрабатывали землю, солдаты сражались, фабричные работали.
Все перепуталось.
Лечу в запредельности.
Отказаться от жизни осязаемой, пуститься в мир воздушный, кто это может? И остается упасть червем и ползти.
Обгоняю аэропланы.
Стук мотора стучит в ушах.
Закукарекал бы, да головы нет; давно оттяпана!
Поймите же, быть пришельцем в своей, а не чужой земле, это проклятие.
И это проклятие — удел мой.
VII
Все разорено, пусто место, остался стол — во весь рост человечий велик сделан.
Обнаглелые жадно с обезьяньим гиком и гоготом рвут на куски пирог, который когда-то испекла покойница Русь — прощальный, поминальный пирог.
И рвут, и глотают, и давятся.
И с налитыми кровью глазами грызут стол, как голодная лошадь ясли. И норовят дочиста слопать все до прихода гостей, до будущих хозяев земли, которые сядут на широкую русскую землю.
Ве-е-ечна-я па-амять.
1917
____________
- Публикация по изданию: А. М. Ремизов. Собрание сочинений. [Том 5.] Взвихрённая Русь. М.: Русская книга, 2000. Примичания А.М. Грачёва. Впервые опубликовано: Россия в слове. Литер, прил. № 1 к газ. «Воля народа». 1917. 28 ноября. С. 2, под загл. «Слово о погибели земли русской»// Прижизненные публикации: Скифы. Сб. 2. Пг., 1918 [дата выхода в свет: декабрь 1917]. С. 194 — 200; Взвихренная Русь. С. 180 — 189 (в составе главы «Москва»). Вслед за текстом Ремизова в сб. «Скифы» помещена статья Ρ В. Иванова-Разумника «Две России», в которой признавались высокие художественные достоинства произведения, но утверждалась реакционность общественной позиции его автора: «Огненный вихрь революции ненавистен Ремизову: сметает и испепеляет вихрь этот самое дорогое, самое исконное, самое любимое Какие же мировые ценности «Святой Руси» сметает этот враждебный вихрь? Смело и откровенно отвечает на это Ремизов: самодержавие, православие, народность. именно здесь его ценности, таков внешний политический смысл «Слова о погибели Русской Земли». «Слово о погибели Русской Земли». — Ср. название произведения древнерусской литературы «Слово о погибели Русской земли» (XIII в.) См. также название сочинения героя повести Ремизова «Пятая язва» (1912) следователя Боброва «Плач над разоренностью земли русской о погибели русского народа».
- Широка раздольная Русь... — Ср. в былине «Про Соловья Буди м и ров ич а»: «Широко раздолье по всей земли...» (Сборник Кирши Данилова).
- Безумный ездок, хочешь за море прыгнуть ~ Брат мой безумный — несчастлив час! — твоя Россия загибла. — Неточная цитата из романа Андрея Белого 610 «Петербург»: «С той чреватой поры, как примчался к невскому берегу металлический Всадник, как бросил коня на финляндский серый гранит — надвое разделилась Россия страдая и плача, до последнего часа — Россия. / Ты, Россия, как конь! Хочешь ли и ты отделиться от тебя держащего камня, как отделились от почвы иные из твоих безумных сынов Или, может быть, хочешь ты броситься, разрывая туманы, чрез воздух, чтобы вместе с твоими сынами пропасть в облаках?» (Андрей Белый. Петербург // Сирин. Сб. 1. СПб., 1913. С. 140 — 141).
- Я кукушкой кукую... — мотив «кукушки» из Плача Ярославны («Слово о полку Игореве»).
- был Расстрига, был Вор, замутила смута... — Имеются в виду события периода русской истории (1584 — 1613), названного эпохой Смуты. Ее осмысление Ремизовым базировалось на исторических трудах С. Ф. Платонова, и, в частности, на монографии «Очерки по истории Смуты в Московском государстве XVI — XVII вв.» (СПб., 1899). Расстрига — Лжедмитрий I (ок. 1580 — 1606), самозванец, выдававший себя за царевича Дмитрия Ивановича, сына Ивана Грозного; по официальной версии расстриженный монах Григорий Отрепьев, в 1605 — 1606 гг. — русский царь. Вор — Лжедмитрий II (? — 1610), самозванец, также выдававший себя за царевича Дмитрия Ивановича, имевший военный лагерь в селе Тушино и прозванный «Тушинский Вор».
- брата родного выгнали... — Имеется в ввиду изгнание из Москвы польских интервентов народным ополчением в 1612 г.
- поволжские леса... — Заволжье было местом расположения старообрядческих монастырей и скитов.
- за веру русскую в срубах сжигали себя... — Под влиянием ожидания конца света и преследования властей старообрядцы осуществляли акты самосожжения, принимавшие в ряде случае массовый характер. Начавшись в конце XVII в., самосожжения продолжались на протяжении всего XVIII в.
- в мать-пустыню... — Образ из духовного стиха «Прекрасная маги пустыня...».
- Был на Руси Каин ~ сложил песни неизбывные... — Ванька-Каин (Иван Осипов Каин, 1718 — после 1755) — знаменитый московский вор, впоследствии сыщик. Ему приписывалось авторство ряда народных песен («Не шуми, мати, зеленая дубравушка...» и др.). См.: Песни, собранные П. В. Киреевским. М., 1872. Вып. 9. С. 72 — 74.
- вижу твой краснозвонный Кремль свист несносных пуль, обеспощадивиаш сердце мира... — Имеется в виду обстрел Кремля большевиками при взятии власти в Москве.
- Ясак — особый колоколец при церкви, которым дают знак звонарю, когда благовестить и звонить, когда перестать.
- О, моя родина ~ пошатнулась ты, неколебимая... — аллюзия на цитату из «Вступления» к поэме А. С. Пушкина «Медный всадник»: «Красуйся, град Петров, и стой // Неколебимо, как Россия...».
- Багряница — широкий плащ ярко-красного цвета, торжественное облачение владетельных особ.
- сердце открытое не раз на крик кричало на всю Русь: «нет правды на русской земле!» — или за исконное безумное свое молчание? — неточная цитата из речи Боброва (Ремизов А. Пятая язва // Альм. Изд. «Шиповник». Кн. 18. СПб., 1912. С. 196). В автоцитшу включены: 1) «нет правды на русской земле» — слова Ивана Грозного — цитата из «Послания» служивших при его дворе иноземцев Иоганна Таубе и Элерта Крузе, взятая Ремизовым из примечания № 191 к IX тому «Истории государства Российского» H. М. Карамзина; 2) «безумное свое молчание» — цитата из «Сказания» Авраамия Палицына.
- к глазам твоим иссеченным... — отсылка к символике сна Раскольникова о засеченной кляче — образе страдания человеческого. Ср.: «Он бежит подле лошади, он забегает вперед, он видит, как ее секут по глазам, rio самым глазам» (Достоевский Ф. М. Полн. собр. соч. В 30 т. Т. 6. С. 48). С. 407.
- Я не русский... — полный текст слов Ивана Грозного, см. предыдущее примеч.
- Рясно — ожерелье.
- Ты канешь на дно светлая. — Отсылка к древнерусской Легенде о граде Китеже — повествовании о русском городе, ставшем невидимым и скрывшемся от войска хана Батыя на дно озера Светлояр. Ср. запись в Дневнике от 10 — 11 сентября 1917 г.: «России нет. Россия уходит, как Китеж».
- неволи вместо свободы ~ рабства вместо братства ~ уз вместо насилия... — Перифраз популярного в 1917 г. лозунга Французской революции «свобода, равенство, братство».
- подымается ангел зла — серебряная пятигранная звезда над головой его с семью лучами, и страшен он. ~ Апокалиптический образ Абадонны. Возможно, ремизовский образ ангела зла восходит к теории трансцедентальной магии. В ней одним из демонических созданий, которое символизировало астральный свет, являлся Бафомет, гермафродический Козел Мендеса, изображавшийся с пентограммой на лбу. (См.: Мэнли П. Холл. Энциклопедическое изложение масонской, герметической, каббалистической и розенкрейцеровской символической философии. СПб., 1994. С. 366).
- И свилось небо, как свиток. — Ср.: «И небо скрылось, свившись как свито к» (Отк. 6; 14).
- Ты весь Китеж изводи сетями — пусто озеро... — Ср.: «Аще ли пойдет и мыслите начнет, славши везде, и таковому закрыет господь. И покажется ему лесом и пустым местом. И ничто же таковый получит себ'к, но токмо труд его всуе бысть. И сей град Болший Китежь невидим бысть» (Памятники литературы Древней Руси. XIII век. Т. 3. М., 1981. С. 224).
- Русский народ ~ Господи, что я сделал! — См. набросок этой части «Слова» в Дневнике, запись от 6 сентября.
- Светлый день — Пасха.
- Слышу трепет крыльев ~ Это новая Русь... — Ср. стих. С. Есенина «О Русь, взмахни крылами...» (1917).
- Закукарекав бы, да головы нет: давно оттяпана! — Ср. текст Дневника, запись (цитата из неуст. произведения) от 21 марта 1920 г.: «Я не пророк, я не апостол, я тот петух, к[оторый] запел и отрекшийся Петр вспомнил 612 о Христе». Имеется в виду евангельский эпизод отречения апостола Петра (Лк. 22; 54 — 61).
- норовят дочиста слопать все до прохода гостей, до будущих хозяев земли... — Ср. евангельскую притчу о брачном пире (Мф. 22; 1 — 14).
- Вечная память. — Возглас, которым заканчивается панихида или заупокойная лития
