Говорить о поэзии (и в целом, об искусстве) в связи с антропологией во всяком случае не тривиально. Поэзия как «опыт о человеке»? Что имеется в виду: поэзия как источник знания о человеке? или о его конкретной разновидности, homo poeta? или об этом homo poeta как о некотором особом и универсальном состоянии, в той или иной мере присущем каждому (как это предполагается в известных словах Гельдерлина: Dichterisch wohnet der Mensch1? Или же речь пойдет о поэзии как о своего рода антропологической практике, как об акте «узнавания себя»? Однако каждое из двух этих великих слов окажется под вопросом, как только мы заговорим о поэзии.
И нас они науке первой учат:
Чтить самого себя.
И,
О люди! жалкий род, достойный слез и смеха,
Жрецы минувшего, поклонники успеха!
Как часто мимо вас проходит человек,
Над кем ругается слепой и буйный век,
И чей высокий лик в грядущем поколенье
Поэта приведет в восторг и в умиленье!
Люди, как мы видим из этого пушкинского контраста, буйны и невменяемы, Поэт не
Мифология и антропология — другое дело, это соединение уже традиционно: ведь обращение к архаическому обществу, к другому человеку, к живому опыту pensée sauvage2 и положило начало современным научным трудам по антропологии. Не к конкретным темам архаических верований и мыслей, но к самому составу этого сознания, названного «дологическим» или «метафорическим» (О.Фрейденберг): сознания, которое узнает все, что оно узнает, путем соучастия, партиципации, а не
Не отнестись ли к поэзии как к реликту этого pensée sauvage, к
Земля недвижна; неба своды,
Творец, поддержаны тобой,
Да не падут на сушь и воды
И не подавят нас собой.
«Плохая физика, но какая смелая поэзия!» — замечает в автокомментарии Пушкин. И что же здесь поэзия? Что мы разделяем с автором без «эстетического» или иронического отстранения? Древний образ твердого неба, укрепленного на столбах? Или его распредмеченную силу?
Мне кажется, взгляд на поэзию как на реликт архаичного сознания или ключ к нему не слишком плодотворен: ничего, кроме списка примеров на заданную тему, мы при этом не обнаружим (так же, как это получается и в психоаналитическом чтении, выбирающем из поэзии сублимированные образы подсознательных влечений). Но главное, это не отвечает положению вещей. В конце концов, присутствие «поэтического мифа» — не условие поэзии sine qua non. Я предложила бы сравнить структурную необходимость этого «индивидуального мифа» с фигурами и тропами. Поэзия, как блестяще показал Р.Якобсон, может виртуозно осуществляться без тропов и фигур — но ей нечего делать вне грамматики. И подобно тому, как не в тропах и фигурах мы обнаружим существо поэзии как явления языка, так не в остаточной мифологии или архетипичности — ее антропологическое сообщение.
Куда интереснее «поэтическая антропология», построенная на другом основании: начало ее положено работами
1999
ПРИМЕЧАНИЯ:
1 Поэтически живет человек (нем.).
2 Дикая (первобытная) мысль (франц.). Термин К.
3 Ср. прекрасно схваченное переживание формы у
Комментарии
Интересная статья! Форма и ее
Юлия Санникова, 22/06/2011 - 18:39
Интересная статья! Форма и ее восприятие, мгновенное и одновременное для различных плоскостей - как основа поэтического слова...
Потрясающая история из жизни
Светлана Коппел-Ковтун, 22/06/2011 - 16:21
О. Седакова:
Я расскажу истрию, которую получила из первых рук, от того, с кем она случилась. Это был диссидент, которого в 70-е годы посадили и много месяцев ежедневно допрашивали. От него требовали подписать какие-то показания и выступить с публичным покаянием, как тогда было принято. "К какому-то моменту, - рассказывает он, - мне стало всё равно. Я проснулся с чувством, что сегодня подпишу всё, что требуется. Не от страха, а потому что всё равно. Ничего ничего не значит. И тут вдруг у меня в уме возникло стихотворение Мандельштама, с начала до конца: "Флейты греческой тэта и йота". И я пережил, наверное, то, что, как мне рассказывали церковные люди, они переживают после причастия, я тогда так подумал: наверное, это то самое. Целый мир, весь, и свою причастность к нему. И после этого я уже твёрдо знал, что ничего не подпишу. Это уже невозможно. И они это поняли, и с этого дня больше ничего от меня не добивались, отправили куда нужно".
Из книги "Наше положение: образ настоящего"
Вот это стихотворение:
Флейты греческой тэта и йота --
Словно ей не хватало молвы --
Неизваянная, без отчета,
Зрела, маялась, шла через рвы.
И ее невозможно покинуть,
Стиснув зубы, ее не унять,
И в слова языком не продвинуть,
И губами ее не размять.
А флейтист не узнает покоя:
Ему кажется, что он один,
Что когда-то он море родное
Из сиреневых вылепил глин...
Звонким шопотом честолюбивым,
Вспоминающих топотом губ
Он торопится быть бережливым,
Емлет звуки -- опрятен и скуп.
Вслед за ним мы его не повторим,
Комья глины в ладонях моря,
И когда я наполнился морем --
Мором стала мне мера моя...
И свои-то мне губы не любы --
И убийство на том же корню --
И невольно на убыль, на убыль
Равноденствие флейты клоню.
7 апреля 1937