Кажется, это было так…
— Эй, Вахо, постой!
Я уже заходил в подъезд, но оглянулся на крик. Смотрю, у скамейки дядя Вася, сосед мой, маячит и рукой меня подзывает.
Я подошёл. Видок у него был ещё тот: рубашка непонятного цвета, седые волосы с одной стороны дыбом стоят, а с другой будто корова лизнула. Ну, и всё прочее соответственно. Как тётя Шура умерла — всё, покатился старик.
— Просьба у меня к тебе, — начал дядя Вася после обмена приветствиями. — Завтра Пасха. Покрась мне три яичка луком, чтоб коричневые были. Соседи у нас в корпусе почти все новые. Не хочу их дёргать. А ты свой, на моих глазах вырос, знаю, не откажешь.
— Зачем коричневые? — не понял я. — Что, война, что ли? Мама в хендро (корни растения, которые при варке дают красный цвет. — М.С.) красит. Выходят ярко-красные, как в рекламе.
Руки у старика затряслись от нервов. Паркинсон у него уже лет 10.
— Да ты не тарахти! «Рекла-ама», — передразнил он меня. — Я же тебе говорю русским языком: мне коричневые яйца надо. Для меня цвет — главное. Я Нино помянуть хочу.
«Ясно, — соображаю, — откуда ветер дует. Наверно, любовница его». Как моя мать говорит: голодной куме всё хлеб на уме. И я подмигнул ему, стараясь не выходить из рамок приличия:
— Что, дядь Вась, не терялись вы в своё время на женском фронте, а?
— Тьфу ты, — разозлился старик. — Я ему про Ивана, а он про болвана.
— Всё, всё, молчу, — я тормознул. — Будут вам коричневые яйца. Нет проблем, — и пошёл ва-банк: — А что за Нино, если не секрет?
Дядя Вася смягчился:
— Это ещё на фронте было. В 44-м воевала моя часть на Украине. И вот как-то весной смотрю: наша связистка Нино три яичка в котелке в луковой шелухе варит. Удивился я. «Чего, — говорю, — ты тут делаешь?» «Сегодня Пасха, — отвечает, а сама вся сияет. — Вчера хотела покрасить, да не вышло».
Она тем временем выудила одно яичко, подала мне ещё горячее в тряпке и говорит: «Кристе ахсдга!» «Чего-чего?» — не понял я. Тогда я эти слова впервые услышал. Вот уж не думал не гадал, что после войны в Грузии осяду и буду слышать их каждый год.
А Нино мне со смехом переводит: «Христос воскрес!» «Тише, — струхнул я за неё. — Вот политрук покажет тебе, кто воскрес». Она лишь рукой махнула: «Пускай, — говорит, — слышит. Сегодня день такой!»
— Красивая была? — поинтересовался я.
Дядя Вася помедлил, пожевал губами, оценивая, потом выдал:
— Обыкновенная. Из себя невысокая, глаза задумчивые.
— Ну, а дальше что было? — поторопил я его, ожидая развития «лав стори».
Старик поднял на меня подслеповатые глаза в красных прожилках и глухо закончил:
— В тот день её немецкий снайпер застрелил.
Я закашлялся. Что называется, «не ждали».
Дядя Вася помолчал немного, потом сказал:
— Этой ночью видел её во сне, как тебя сейчас. Будто стоит передо мной и коричневое яйцо мне протягивает. И я ей точно такое же даю и слова ответные говорю: «Воистину воскресе!»
Он исподлобья глянул на меня и заключил совсем уж не вяжущимся:
— Умру я в этом году, Вахо, вот помяни моё слово. И так уж зажился.
— Да что вы, дядя Вася, — стал я его успокаивать. — Живите сто лет.
— Что я, ворона, что ли? — он только криво усмехнулся.
— Вы мир от фашизма спасли, — сказал я немного картинно. Более умного на тот момент в голову не пришло.
— Спас, ну да, конечно, — иронично отозвался дядя Вася. — Вон на днях Лаша, Нугзара сын, болтал что-то с пацанами по-английски во дворе. Я ему сказал: «Ты хоть знаешь, кто Вторую Мировую выиграл?» Он эти… проволоки из ушей вынул, сперва не понял. Потом лоб наморщил и говорит: «Американцы, кажется, а что?»
— Ну, каково, а? — дядя Вася хлопнул себя кулаком по колену. — Это чему ж их в школе учат, Вахо?
— Да нормально их учат, — говорю я. — Просто этот лоботряс и на уроках в наушниках сидит, понятия не имеет, что там учительница говорит. Что с них взять? Американское поколение. Дальше своего фейсбука мозги не работают.
Дядя Вася искоса поглядел на меня, глубоко, как конь на водопое, вздохнул и закруглил общение:
— В общем, нет у меня слов, нет слов! — и зашаркал к подъезду.
«Нет слов» — это потому что на нынешнее время у дяди Васи заслуженный большой зуб. По политическим убеждениям он слепо стоит за Путина (Медведева вообще не воспринимает). Причём руководствуется своей железной логикой: «На 9 мая Путин на Красной площади парад сделал, а Саакашвили что? 100 лари в зубы, которых нет, и чахлый венок на могилу солдата?»
А то, что на эту самую Красную площадь его, русского, без визы не пускают, — это вообще кровоточащая рана, но боль эту он носит в себе, не афиширует.
И вот смотрел я на эту сгорбленную удаляющуюся спину, и такое зло меня взяло, что просто слов нет.
Побежал я к себе наверх и сходу набил сообщение на личный сайт Саакашвили: «Миша, будь человеком, верни ветеранам льготы на свет и газ! История не простит!» И подписался полным ФИО.
Отправил и задумался: что этим изменишь? Да в принципе, ничего. Васе самому уже эти льготы до фени, он как лунатик ходит. Ему нечто другое нужно.
Но я должен был что-то сделать. Душа горела…
* * *
Сегодня бежал я по лестнице на вызов, Нугзар меня тормознул:
— Слыхал новость? Фронтовик-то наш, дядя Вася… всё, вошёл в историю.
И видя, как я туго соображаю, дополнил:
— Скончался сегодня утром.
Я чуть не поскользнулся на крутых лестницах, только и сказал:
— Царство Небесное.
И понёсся дальше. По дороге прикинул даты. Ровно 40 дней прошло, как ему связистка Нино знак подала.
Наверняка теперь дядя Вася в светлом месте, там, где визовый режим и льготы на коммуналку без надобности, а только одна постоянная радость. Потому что для всех «Христос воскресе».
Из цикла «Записки Вахо Антивируса»