Отречение
(из цикла «Ракушки, облака»)
Берега лента укромна и
Что голубица, бела.
Полдень. Хочется пить,
Но вода солона.
И на песке, что бледные крылья простёр,
Мы вывели имя той,
О ком повеял мне бриз морской,
А надписание стёр.
Чем дышишь? К чему сердце прильнуть
Жаждет? О чём страдает?
Ошиблись, жизнь перелетая?
Переменяем путь.
Дом у моря
Дома, что я имел, овладевают мной.
Случались в високосные года враждебные развалины чужбин;
как иногда охотник набредает на перелётных птиц,
а иногда он их и не находит, —
так мне в мои года везло, когда одни в себе носили дробь,
другие удирали, а иные с ума сошли в убежищах своих.
О жаворонке мне не говори, о соловье,
о трясогузке-невеличке,
что на свету хвостом выводит цифры:
об их немногое я ведаю жилищах,
лишь знаю: у народца их какие-то, да есть.
Но как младенцы, новые дома
на берегу шалят кистями солнца:
цветными ставнями, блестящими дверями
подталкивают, что-то изменяют
в тот день, когда их завершает зодчий;
то улыбаясь, хмурясь, то упрямясь
с жильцами, кто сбежал или остался,
и с теми, кто вернётся, если может,
или заблудится — теперь, когда весь мир
единой стал гостиницей без края.
Так мало мне известно о домах,
и так дивлюсь их радости и грусти:
случалось иногда остановиться
у моря, в комнатушках голостенных
с одной кроватию железной, налегке,
и, глядя ввечеру на паука мечтать, как кто-то
уже идёт,— его принаряжают чёрно-белым,
с отделкой разноцветной, а кругом
рядят чуть слышно важные персоны,
пепловолосые и чёрно-кружевные,
как хочет он прийти, чтоб попрощаться;
иль женщина, согбенная годами,
бредя обратно с побережья юга,
Александрии, Смирны, Сиракуз или Родоса,
из областей закрытых, как горячий ставень,
с благоуханьем золотых плодов и трав,
ступеньками взойдёт, не видя тех,
кого под лестницей сморила дрёма.
Домам, ты знаешь, заупрямиться легко, особенно, когда их обнажили.
Γιῶργος Σεφέρης
Ἄρνηση
Στὸ περιγιάλι τὸ κρυφὸ
κι ἄσπρο σὰν περιστέρι
διψάσαμε τὸ μεσημέρι
μὰ τὸ νερὸ γλυφό.
Πάνω στὴν ἄμμο τὴν ξανθὴ
γράψαμε τ᾿ ὄνομά της
ὡραῖα ποὺ φύσηξεν ὁ μπάτης
καὶ σβήστηκε ἡ γραφή.
Μὲ τί καρδιά, μὲ τί πνοή,
τί πόθους καὶ τί πάθος
πήραμε τὴ ζωή μας· λάθος!
κι ἀλλάξαμε ζωή.
Τὸ σπίτι κοντὰ στὴ θάλασσα
Τὰ σπίτια ποὺ εἶχα μοῦ τὰ πῆραν.
Ἔτυχε νά ῾ναι τὰ χρόνια δίσεχτα πολέμοι χαλασμοὶ ξενιτεμοὶ
κάποτε ὁ κυνηγὸς βρίσκει τὰ διαβατάρικα πουλιὰ
κάποτε δὲν τὰ βρίσκει τὸ κυνῆγι
εἴταν καλὸ στὰ χρόνια μου, πῆραν πολλοὺς τὰ σκάγια
οἱ ἄλλοι γυρίζουν ἢ τρελαίνουνται στὰ καταφύγια.
Μὴ μοῦ μιλᾷς γιὰ τ᾿ ἀηδόνι μήτε γιὰ τὸν κορυδαλλὸ
μήτε γιὰ τὴ μικρούλα σουσουράδα
ποὺ γράφει νούμερα στὸ φῶς μὲ τὴν οὐρά της
δὲν ξέρω πολλὰ πράγματα ἀπὸ σπίτια
ξέρω πὼς ἔχουν τὴ φυλή τους, τίποτε ἄλλο.
Καινούργια στὴν ἀρχή, σὰν τὰ μωρὰ
ποὺ παίζουν στὰ περβόλια μὲ τὰ κρόσια τοῦ ἥλιου,
κεντοῦν παραθυρόφυλλα χρωματιστὰ καὶ πόρτες
γυαλιστερὲς πάνω στὴ μέρα
ὅταν τελειώσει ὁ ἀρχιτέκτονας ἀλλάζουν,
ζαρώνουν ἢ χαμογελοῦν ἢ ἀκόμη πεισματώνουν
μ᾿ ἐκείνους ποὺ ἔμειναν μ᾿ ἐκείνους ποὺ ἔφυγαν
μ᾿ ἄλλους ποὺ θὰ γυρίζανε ἂν μποροῦσαν
ἢ ποὺ χαθῆκαν, τώρα ποὺ ἔγινε
ὁ κόσμος ἕνα ἀπέραντο ξενοδοχεῖο.
Δὲν ξέρω πολλὰ πράγματα ἀπὸ σπίτια,
θυμᾶμαι τὴ χαρά τους καὶ τὴ λύπη τους
καμιὰ φορά, σὰ σταματήσω ἀκόμη
καμιὰ φορά, κοντὰ στὴ θάλασσα, σὲ κάμαρες γυμνὲς
μ᾿ ἕνα κρεββάτι σιδερένιο χωρὶς τίποτε δικό μου
κοιτάζοντας τὴ βραδινὴν ἀράχνη συλλογιέμαι
πὼς κάποιος ἑτοιμάζεται νὰ ῾ρθεῖ, πὼς τὸν στολίζουν
μ᾿ ἄσπρα καὶ μαῦρα ροῦχα μὲ πολύχρωμα κοσμήματα
καὶ γύρω του μιλοῦν σιγὰ σεβάσμιες δέσποινες
γκρίζα μαλλιὰ καὶ σκοτεινὲς δαντέλες,
πὼς ἑτοιμάζεται νὰ ῾ρθεῖ νὰ μ᾿ ἀποχαιρετήσει
ἢ μία γυναῖκα ἐλικοβλέφαρη βαθύζωνη
γυρίζοντας ἀπὸ λιμάνια μεσημβρινά,
Σμύρνη Ρόδο Συρακοῦσες Ἀλεξάντρεια,
ἀπὸ κλειστὲς πολιτεῖες σὰν τὰ ζεστὰ παραθυρόφυλλα,
μὲ ἀρώματα χρυσῶν καρπῶν καὶ βότανα,
πῶς ἀνεβαίνει τὰ σκαλιὰ χωρὶς νὰ βλέπει
ἐκείνους ποὺ κοιμήθηκαν κάτω ἀπ᾿ τὴ σκάλα.
Ξέρεις τὰ σπίτια πεισματώνουν εὔκολα, σὰν τὰ γυμνώσεις.
Примечания:
1. Название первого стихотворения можно также перевести: «Отрицание».
2. Оригинальный текст приводится в старой орфографии, как и был написан поэтом.