Глава первая
Молчаливые лягушки
Рыба не клевала. Мы с Васюткой сидели на деревянном помосте битый час да кормили комаров.
— Ишь, как орут-то! — от нечего делать сказал Васька.
— Кто орет? — не понял я.
— Да, лягушки!
— Их дело лягушачье — квакать. — небрежно заметил я.
Вообще-то, лягушки, действительно, устроили что-то невероятное, но соглашаться с Васюткой мне не позволяла разница в возрасте. Я ведь старше его на целый год с небольшим. К тому же я — городской, а Васька — деревенщина.
Вася ничуть не обиделся на мой тон, он почесал лоб, видно о чем-то раздумывая, проверил леску, а затем, как ни в чем не бывало, объявил:
— А я знаю пруд, где лягушки молчаливые.
— Как это — молчаливые? — верилось с трудом.
— Ну, не квакают совсем. — Васька улыбнулся и поднял на меня свои светлые глаза.
Я шлепнул его по макушке, совсем заврался парень:
— Ладно, брехать-то!
— Вот те крест! — мой друг быстро перекрестился. Лицо его стало красным.
— Ты что в Бога веришь? —я удивился, вот уж признаться, не ожидал.
-Верю. — тихо ответил Васютка. Теперь у него покраснели даже уши.
— Ну и дурак. — отрезал я.
— Почему — дурак? — не понял Васька и отвернулся.
Мне стало досадно за своего друга. Ладно, бабка моя в Бога верит, но Васютка, он же в школу ходит...
Рядом с мостом росла высокая осока. Я сорвал травинку, пожевал её, выплюнул. Васька сидел спиной ко мне, плечи осунулись, дуется.
— Ладно, веди меня к своим лягушкам. — решил я примириться.
Васютка обернулся. Его веснушчатое лицо озаряла радостная улыбка.
— Пошли! Только путь-то неблизкий, через лес, тропой.
— А я не боюсь трудностей!
Мы свернули удочки, спрятали их в наш тайник. Васютка сложил в тряпку ломоть хлеба и три огурца, припасенные для рыбалки. Я проверил флягу — почти полная: бабка с утра квасу налила. Солнце еще не в зените, небо чистое. К обеду, глядишь, вернемся.
+++
Пройдя от пруда через поле, мы вышли к лесу. Но зашли не сразу — Васька искал только ему ведомое обозначение нужной тропы. И мы с полчаса бродили вдоль кромки леса взад и вперед.
— Ух-ты, как за год выросла — Васютка указал на елку, растопырившую свои лапы. — Я её сразу и не приметил. Вишь, она как крест — две ветви у неё посерёдке длинные, и верхушка торчком. За ней и тропа начинается.
— А ты что ж, год здесь не был? — вырвалось у меня.
— Неее, не был — протянул Вася. — Тем летом ходил, осенью разок. А затем слякотно здесь сделалось. До монастыря ведь можно и на автобусе доехать от соседнего села.
— До какого монастыря? — опешил я. Никакие монастыри в мои планы не входили.
— Да, не боись. — Васька увидел выражение моего лица. — пруд тот с лягушками монастырский. Мы по тропе прям к пруду дойдем. А еще к пруду можно попасть из Раифского монастыря. Знаешь? Тут не далече.
Мне сразу перехотелось куда-либо идти. Нет, ладно, Васька, деревенщина, сам в Бога верит, так еще и меня тащит к монахам.
— Слушай, Васька. — твердо сказал я. — я ни в какой монастырь не пойду, понял?! Ты что нарочно про лягушек придумал, чтоб меня заманить, да? Это тебя бабка моя навадила?
— Дурак ты. — грустно сказал Вася и снова отвернулся. — Никто тебя никуда не заманивает. А про лягушек я тебе всю правду сказал. Не хочешь, не иди. Я сам пойду.
И он действительно встал на тропу и быстро пошел вглубь леса.
Мне стало совестно. Может, и правда, не с умыслом он меня ведет к озеру тому. Просто к лягушкам. Какой ему прок меня к вере своей приваживать? Вот он уже и исчез за деревьями. Ничего мне не оставалось делать как поплестись за ним.
В лесу было очень тихо. Только изредка трещали ветки под ногами, да поскрипывали сосны. Тропинка оказалась узкой, поросшей травой и бурьяном. Кое-где она вовсе пропадала. Но Вася впереди шел уверенно, и я старался не отставать от него.
Мы шли долго. Лес как-то дурманил, успокаивал, вселял какие-то странные мысли. Даже вовсе забирал все мысли из головы. Я шел, глядя на Васину зеленую куртенку и ни о чем не думал.
Неожиданно Васька обернулся.
— Скоро придем. — сказал он мне. — Вон — просека началась, за ней — озеро.
Я и сам видел, что впереди стало светлее, деревья расступались. Мы вышли к озеру.
+++
Я много видел озер в своей жизни, даже с отцом на Байкал ездил. И простой водой меня не прельстишь. Однако, здесь я невольно остановился и присвистнул.
— Красота!
Озеро словно огромное зеркало лежало и смотрело ввысь, а в него гляделось небо — синее, и безмятежное. Я не большой любитель природы, вообще, не отличаюсь, тонкой организацией души, и редко меня что-то удивляет. Потому и сам не пойму, отчего, вид того озера так сильно воздействовал на меня. Возможно, виной длинная однообразная дорога по лесу, не знаю.
— Слышишь, не квакают! — победоносно воскликнул Вася.
Я даже вздрогнул от неожиданности. Я ведь совсем забыл, зачем мы пришли сюда. Но быстро взял себя в руки и напустил важный вид.
— А может, там и вовсе лягушки не водятся? — сказал я как можно развязнее.
-Водятся. — заверил Вася. — Подойди поближе.
Мы подошли к воде. У берега цвели кувшинки — эти белые цветы всегда напоминали мне парное молоко. Даже название у них — кувшинки — словно глиняные кувшины, в которые бабка моя молоко разливала. Среди этих цветов ту и там виднелись лягушачьи спины, но лягушки молчали.
— Да... — только и промолвил я. — ну и ну.
Васька вкушал свой триумф. Он задрал нос и гнусным голосом, словно учитель глупому ученику, вещал:
— Тут даже эксперименты проводили — привозили лягушек с другого пруда, которые там орали как резанные, в это озеро бросали. А лягушки здесь не кричат.
— А почему так? — наконец, спросил я.
— Дед Гурий говорит, лягушки монахов уважают. Он рассказывал, что давно-давно и здесь лягушки концерты устраивали и мешали монахам молиться. Тогда один из них, не помню, как звать его, пришел сюда и попросил Бога утихомирить Его тварь. С тех пор лягушки здесь молчаливые.
— Чего? — засмеялся я. — лягушки! Монахов уважают!
Васька лишь с укором взглянул на меня.
— А кто такой этот твой дед Гурий? Сказочник, поди? — не унимался я.
Васька и снова промолчал.
Мы посидели немного у озера. Я снял ботинки, завернул штанины повыше, вошел в воду. Теплая.
Вдруг загремел гром.
— Гроза будет. — заметил Васютка.
Действительно, небо как-то сразу заволокло тучами.
— Не успеем домой дойти.
«Завёл нас не знамо куда, теперь под дождь попадем!» — мысленно обвинил я друга, прекрасно зная, что сам предложил пойти на это озеро.
Васька оглядывался.
Я вышел не берег.
— Пойдем к деду Гурию. — предложил Васютка. — Он тут недалеко живет. Вон, видишь его домик на том берегу. Он в монастыре типа сторожа. Кажется, он дома — из трубы дымок идет.
— Монах что ли? — недовольно буркнул я.
— Да нет вроде. Просто старик. Ему уже лет сто. Я вас и познакомлю. Он тебе может многое рассказать: про лягушек, про монастырь.
— Нет, что-то мне не хочется. — отказался я.
Хотя мне самому и было весьма любопытно узнать, что это за старикан такой, который живет в этой глуши, да сказки рассказывает про молчаливых лягушек. Но сразу соглашаться с Васей не входило в мои планы. Да недоверие ожило в сердце.
Васька вгляделся в небо. — Вымокнем, если обратно пойдем. Надо иди к деду Гурию.
— Вот еще! Стороной обойдет. — упрямство моё росло, я внутренне решил: ни за что не пойду к старикану.
Но тут как назло полил дождь. Да и как: стеной! Я схватил свои ботинки, и мы стремглав понеслись к избушке.
+++
Дед Гурий оказался стариком небольшого роста. Сухонький такой, желтоватого цвета. Ничего особенного. Только глаза какие-то большие, и очень выразительные. Как зыркнет, так сразу не по себе становится, как будто он как рентген тебя просвечивает и сразу видит все твои больные точки.
— Это, Митька — представил меня Вася. — Он из Москвы, у бабки отдыхает этим летом.
Старикан кивнул, словно и так обо мне всё знает, будто я внук его что ли.
— Митька, значит. — проговорил он. — Снимайте, ребятки, портки, куртёнки, все мокрое, на печи их погреем. А я вам чайку налью, да смородинки дам свежей. Давеча насобирал. А ты, Василек, вырос за зиму-то. Деду твоему поклон передавай, да матушке.
— Передам. — сказал довольный Вася. Щеки у него от тепла раскраснелись. Вообще, я заметил за ним эту особенность — краснеть как барюшня — чуть что. Тьфу на него.
— А бабка твоя, Димитрий, уж не Прасковья ли Ильинична? — обратился ко мне старик.
— Она. — буркнул я.
— Ааа, знаю её. — хитро улыбнуся дед Гурий. — и ты ей от меня гостинчик передай — калачик свежий. Она мои калачики любит.
Когда мы переоделись в сухие старые рубахи и уселись за стол, в чашках нас уже ждал крепкий чай, в вязанке красовались калачи, грубо вылепленные мужицкой рукой, по середине стола стояла деревянная чаша со свежей смородиной.
Мы улепетывали все это с большим с удовольствием.
— Дед Гурий, а расскажи ему про лягушек. — сказал Васька, откусывая ломоть.
— А что про лягушек? — спросил дед.
— Ну, как они молчать-то стали..
— Да он не поверит... — дед Гурий так уверенно это произнес, что мне стало обидно.
Я опустил глаза.
— Вся тварь Творца своего знает, и Ему служит — и букашки, и травинки, и лягушки тож. А мы, люди, гордые, у нас наука... то, сё, а Бога вроде как и нету. — продолжил дед Гурий. — сложно человеку Богу поверить.
Ком застрял у меня в горле, я чувствовал, как пунцовыми сделались мои щеки, уши и даже, кажется, нос. Странное дело, здесь, в этой лачуге, рядом со столетним стариком и наивным Васюткой, мне вдруг впервые в жизни стало неловко за своё неверие. Вдруг захотелось также просто, ясно верить в эти чудеса — в молчаливых лягушек, в добрых монахов, в тварь, слушающую Бога. Глупое чувство, наконец, я совладал с собой.
Дед Гурий смотрел на меня, но я не поднимал глаза. Может, он какой колдун?
На печи наше белье быстро высохло, и когда гроза закончилась, мы распрощались со стариком, и пошли обратно.
Калач, я конечно, бабке не отдал. Мне не хотелось рассказывать кому-то о деде Гурии, о лягушках. Тем более своей бабке — она тогда не отстанет. Потому, когда мы в деревне распрощались с Васюткой, я засунул калач себе в рот. В сухомятку есть не из приятных. Я давился, но ел. А крошки отдал курам. Глупый, я даже не подозревал, что этот калач ещё долго будет стоять у меня поперек горла.
+++
(Продолжение следует)