Новый дом
Сеню, когда он лишился родителей, тётка отвезла за город к бабке и деду. Как вошли они только в калитку, да как выросла пред ними избёнка в искристом снегу, так решил он про себя: «Убегу. Минутку выберу — и убегу».
Было тут ему непривычно. Первое – слишком тихо. Второе – всё делается неторопясь. «Поспешай неспеша», — дед говорит. И мобильник не ловит.
Уезжая, тётка крепко мяла в объятиях Сеню, звонко целовала в щёку бабу Шуру и деда Костю. А потом поклонилась им и сказала:
— Ну, воздай вам Создатель за доброту.
Сеня это запомнил. Слово новое – доброта – полюбилось ему. С тех пор он его где надо и где не надо вставлял. Скажет — и слушает, что выходит.
Баба Шура
С утреца, по темноте, Сеню обычно будит шорох и стук. Это бабушка ставит в печку большущие чугуны. Один полон борща, в другом — комы. А в третий под самую крышку набилась картошка.
«Наверное, им, картофелинам, радостно вместе, — размышляет Сеня, моргая, чтобы прогнать сон. — Небось, тузят друг дружку. Да толкаются, подпрыгивают — хотят подглядеть из-под крышки… Здорово, когда вас так много…»
Эту мысль он обычно развернуть не успевает: его укутывает тёплая дрёма.
Ненадолго, всего до рассвета.
И будто бы сразу тенькнет ведро, и рука бабы Шуры коснётся плеча. Осторожно, бережно.
Так она будит. Вкладывает в ладошки стакан тёплого молока.
— Только от Зорьки. Ну, пей-не зевай, — шепчет ворчливо.
— Спасибо за доброту, — откликается сонно Сеня.
И получает в ответ лёгонький подзатыльник:
— Что, учить меня вздумал?
Дед старается сохранить серьёзную мину. Но где там: не выдерживает, губы расплываются в улыбке, и он озорно крякает в бороду.
— И ты, старый, молчи! — сердится баба Шура.
Зорька, Брюня и Мурин
Это порану она такая деловитая, командует, чуть что — хмурит брови.
К вечеру же сникает, ходит всё медленней. Потом в креслице под иконами прикорнёт и затихнет.
И тогда Сеня с дедом наливают тёплой воды в ведро и отправляются в хлев — проведать старых друзей.
Дверь открыть нужно быстро, заскочить мигом, чтобы тепло не выпустить.
Сладко и терпко пахнет сеном и немного – навозом.
Зорька всегда им ужасно рада. Мычит и тыкает мордой в ладони.
— Мууу, хлебца дай!
Смахивает у деда языком лакомый кусочек, жует, а потом — раз — и лизнёт его в лысину.
Сеня дёргает деда за рукав:
— И мне! Я тоже хочу.
Берёт гостинец и протягивает бурёнке.
Она глядит большими печальными глазами. Моргает. Ресницы у неё светлые, густые, шикарные.
Медленно слизывает угощение и у него.
Коренастый Мурин хрипит, прядает ушами, тянется за морковкой.
Брюня тем временем поднимает шум в загоне: хрюкает часто-часто, задними копытцами подпрыгивая на соломе, а передними в перегородку бьёт. Хочет пятачком в деда Костю ткнуться.
Когда все приласканы и накормлены, садятся дед с внуком в кучу сена и так бывало заговорятся, что с места не могут сойти.
Дед много всякого знает. Иногда достаёт из-за пазухи маленький потрёпанный томик.
— Скоро вот Рождество. А что это, разумеешь?
Ничего подобного Сеня вспомнить не может. Дома такой книжки ему не читали.
— Это про доброту?
— Про неё. Да не просто. Про самую-самую главную.
Усталые Путники
Та Семья пришла в город под названием Вифлеем. Пожилой человек и его молодая Супруга в ожидании Сына.
Начиналась зима, было зябко.
Они искали ночлега.
Но гостиницы заняты. В те дни слишком много народу приехало Вифлеем. Куда же идти?
«Вот кому обязательно нужно целое облако доброты»,— решает Сеня.
Глаза у него слипаются.
Он уносится в сонную страну.
Снится ему, что где-то там, далеко-далеко, плывет над землёй пребольшущее облако доброты. Она похожа на белую сладкую вату. Стоит только кусочек себе отщипнуть да упрятать за пазуху — и готово: всем с тобой уютно и хорошо, всем ты готов помочь, особенно тем, кому отказали в тёплом ночлеге.
Просыпаясь в кровати, на заре, Сеня тут же спрашивается себя: где найти это облако?
Побег
Так и решил он самостоятельно в город съездить, может быть, там отыщется что.
Дед с бабушкой хлопотали, чтобы задать корм скотине, а он оделся как следует, скрипнул калиткой, мимо Кучума в будке, пошагал по тропинке расчищенной, валенками скрип-скрип, и добрался до большака и до остановки.
Человека четыре там уже было.
Он поближе к одной из тётенек подошёл, за нею — в автобус, и к окошечку сел.
Никто внимания и не обратил на него.
Мимо проплывали крыши в снежных шапках набекрень, трубы с дымком, ёлки в снежных шубейках.
Тут ему отчего-то вспомнилось, как папа рассказывал: в старину ездили всего на одном или трёх конях. А теперь в каждом моторе — не меньше ста лошадиных сил. Сто — это очень и очень много. Вон до того холма — все бежали бы коники. Каурые, пегие, в яблоках — разные! Автобус тянули бы, как на санках.
Вот здорово!
Стало Сенечке весело.
Так дорогу и скоротал.
На улице
В городе, сойдя с другими пассажирами, зашагал Сеня по тротуару.
Прохожие бегут, чуть об него не спотыкаются, но не замечают.
А вокруг интересно: огоньки, праздничные гирлянды.
Он в одну из стеклянных дверей заглянул, а она — раз! — и закрутилась, подтолкнула Сеню, и он очутился внутри.
Глядит — кто с бумагами бегает от принтера и обратно, кто по клавиатуре стучит.
— Что вы делаете? — спрашивает дяденьку за компьютером.
— Праздничный номер сдаём.
— Про Рождество?
— Не, Новый год на носу!
— Как это?
— Сам подумай! — и задорно подмигнул.
— Не мешай, мальчик, — отодвинула его от стола высокая рыжая тётенька. — К маме иди.
Сеня, конечно, рад бы, только нет рядом с ним больше мамы…
А дяденька очень смешной попался. Новый год у него сидит на носу!
Сеня ещё постоял, поулыбался, но понял, что один шатается тут без дела, один лоб не хмурит. Подладился под вертушку — и снова на улице.
Неподалёку увидал он через стеклянную дверь женщину со шваброй и тряпкой.
— Динь! Дан! — ласково прозвенели колокольчики, когда Сеня вошёл.
Хотел на цыпочках по мокрому полу пройти, да в валенках никак.
Протопал вглубь, а там — ничего интересного. Сидят скучающие за столиками, беседуют, кофе пьют.
Он попятился и опять на мокрый пол угодил.
— Раз оставил следы, что снова топчешь? — рассердилась тётенька с тряпкой. — Так я до праздника не управлюсь! А ну-ка иди к родителям. Вот я тебя!
Колокольцы запели грустно: «Дин-дон».
Это выбежал Сеня.
Ёлочный шар и Мистер Зубастик
Неподалёку две снегурочки наряжали ёлку, одна в голубом, другая в блестящем жёлтом.
Сеня рядышком встал, смотрит, как первая достаёт, вторая, на лестнице, развешивает.
И тут, совсем рядом, внизу, он заметил шарик! Ах, какой же он был красивый! Внутри — маленький замок, с башенками, с окнами — как настоящий. И снежинки падают, кружатся…
Рука самая потянулась, сняла это чудо, чтобы поближе его разглядеть.
— А ну-ка верни! — говорит голубая снегурочка, наклоняясь. Белые косы чуть не до земли. — Ишь, какой! Нельзя брать чужое!
— Я посмотреть!
— Дай сюда, повешу назад. А ты отойди на три шага, оттуда смотри.
Сеня послушался, но издалека неинтересно.
Он побрёл дальше, до следующей витрины с игрушками. Были там и машинки, и куклы, и поезда…
Сеня в угол взглянул и вздохнул.
Там «Мистер Зубастик» сидел, которого можно разбирать и собирать. Вот бы такую игрушку!
Представилось ему, как сидит он под ёлкой с Зубастиком, вынимает и чинит зубы. Деду Косте не даёт: вдруг сломает?
Сеня, вздыхая, побрёл прочь.
Стало ему грустно-прегрустно.
По той улице он двигался всё вперёд, мимо машин гудящих и бегущих прохожих, а потом, сам не зная как, оказался у автовокзала, куда в самом начале прибыл.
Вышел на площадь, огляделся и увидал великана.
Почти дед Мороз
Сеня остановился, голову поднял и удивляется:
«Вот так громада!»
Борода белая, щёки с носом красны от стужи. Вокруг глаз — морщинки от частых улыбок. И шапка имеется, и пальто длиннющее, хоть и чёрное. Мешка с подарками, правда, не видно.
— Ты дед Мороз?
Великан смеётся:
— Почти! А ты кто у нас такой?
— Сеня.
— А чего бродишь один? Чей ты?
— Деда Костин и бабы Шурин.
— Матушка! — кричит человек-громада. — Гляди, кого к нам и занесло! Накрывай на стол.
Взял великан Сеню за руку и привел в сторожку, на кухню.
Вошли они, а он объявляет:
— Вот ваша пропажа из Репшино.
И тут к Сене кто-то бросился и давай щупать его, обнимать, охать да причитать:
— Не по-доброму это, внучек. Что же ты с нами так? Ох, накуролесил…
Это — баба Шура. Руки её, тёмные от работы, крепкие, подрагивают, прижимая его к себе.
Сене раньше и в голову не приходило, что он бабушке настолько важен и нужен.
Слов у него не нашлось, и он молча обнял её в ответ.
Пещера
Накормленные и с подарками возвратились они домой. Еле успели на последний автобус.
Деда обнаружили у Зорьки, в хлеву: на морщинистом тёмном лице сияют голубые глаза.
— Ну, нашел в городе доброты? – ласково спрашивает он и прячет улыбку в усы.
— Не понял пока.
— А! То-то и есть.
Рыжун мурлычет и трётся о дедовы ноги. Мурин морковки требует. Всё как всегда.
Но какой интересный выдался день!
Пока всем корма задали, пока в хату зашли и прогрелись, пока чаю напились, притомился Сеня.
Но деда всегда готов слушать.
Баба Шура закончила возится по хозяйству, поворчала для виду, устроилась в кресле и уронила голову на грудь.
— Ну, — говорит дед Костя, — вчера начали мы с чего? Путники после трех или четырёх дней пути достигли городка по имени Вифлеем. Устали с дороги. Кутаются, от ветра прячутся. Ходят от двора ко двору. Но мест нет. Никто приютить не хочет.
— Старый, что ты плетёшь? — сонно встревает баба Шура. Оказалось, она не спит. — В тех-то краях погода куда теплее и мягче.
— Хех. Так ведь кто к чему больше привык. Нам своя зима холодна и люта, им — своя. Ну, какая б не стояла тогда пора, а негде путникам было передохнуть и обогреться с дороги.
Сеня сам теперь понимает, каково это, и не удивляется:
— Ни у кого для них не нашлось доброты.
— Выходит, что так.
Рождество на пороге
— …И тогда они вошли в пещерку, где держали скот, и в ней укрылись от непогоды. У нас коровушка, конь и Брюля. Еще Рыжун и Кучум. А в той далёкой стране бывают овечки, ослики и волы. Тут и ясельки, куда сено кладут. У нас, видел? Тоже такие есть. Воздух в пещере согрет дыханием и теплом животных. Там и родился у Марии Сын, Богомладенец Христос. Человек и Бог.
Сене досадно, что никто Богородицу с Маленьким не пожалел. Хорошо хоть, звери не обидели Их.
Он кладёт ладонь на стекло. Смотрит в оттаявшую дырочку, как кружатся в свете фонаря серебринки и золотинки.
Глаза у него слипаются, на губах расцветает улыбка.
Последнее, что он слышит — Рождество на пороге.
Скоро родится Христос, у Которого для каждого — бесконечный запас доброты.