— Так, девонька, надевай-ка вот этот белый фартучек — пожилая сестра с широким добрым лицом, протянула Лёле фартук. — Будешь мне помогать варить твороженную Пасху.
Двухэтажный корпус сестринской трапезной состоял из нескольких помещений: просторной залы с длинными столами, где трапезничали сестры во главе с Матушкой, священником отцом Митрофаном и его женой Ольгой Владимировной, примыкающей к ней кухни и несколько других комнат для хозяйственных нужд. Именно на кухню привела Тоня Лёлю, после того как та хорошенечко подкрепилась. Кухня была большой, светлой и отличалась безукоризненной чистотой.
— У нас в обители... — продолжала Пелагея. — есть свои традиции. Так, Пасху мы всегда готовим в Великую Среду и в Великий Четверг между службами, а куличи печем в Великую Пятницу с утра, тогда же и яйца красим.
Лёля повязала широкий льняной фартук, расправила складки на талии и взглянула на старушку- трапезницу.
— Ах-да! — спохватилась Пелагея. — Ты уж прости меня, старую, я с тобой буду по-монашески — на ты обращаться. Так и работа у нас пойдёт складнее.
— Мне приятно! — улыбнулась Лёля.
Пелагея одобрительно кивнула.
— Пасху варим вон в том огромном чане. Я уже все приготовила для работы — там, в бочонке свежий творог: только утром привезли, в кадушке сметана. Яйца пять дюжин. Сливочное масло. Курага, чернослив, цукаты....У каждой хозяйки свой рецепт Пасхи, и у нас свой. Особый. Сёстры называют нашу твороженную Пасху «Царской», хотя делаем её мы иначе, нежели при дворе Его Высочества.
Мать Пелагея, как все сестры на кухне, была подпоясана белым кухонным фартуком поверх темно-синего подрясника, а на голове имела легкий ситцевый апостольник в мелкий цветочек. Она (как шепнула Лёле Тоня, прежде чем уйти) была настоящей монахиней, постриженицей одного из Московских монастырей. В Марфо-Мариинской обители Пелагея оказалась почти с самого дня основания сестричества.
— Надобно нам сделать Пасхи большое количество. — продолжала старушка. — У нас своих сестер более ста человек, да ещё больные в лазарете, девочки из приюта, на Светлой ожидаются высокие гости, будет народ и на разговение. Так что, девонька, потрудимся. А сначала — молитва. Дело ведь — Божие.
Старушка широко перекрестила лоб и, обратившись лицом к иконе Матери Божией, стоящей в красном углу, негромко начала читать молитву.
Царю Небесный, Утешителю, Душе истины....
Лёля тоже перекрестилась, но слова молитвы ускользали от неё. Она тайком разглядывала мать Пелагею. Эта улыбчивая старушка очень располагала к себе. Маленького росточка, кругленькая, ладненькая, Пелагея сама походила на ароматную краюшку хлеба. «Как бараночка!» — подумала Лёля, и это сравнение развеселило девушку.
— Это хорошо, что ты улыбаешься! — отозвалась мать Пелагея, закончив молитву. — Готовить надо с любовью, и с хорошими мыслями, тогда пища получается вкусной и идет во здравие души и тела. Даже пробовать не надо. Да, девонька, поверь мне, я много лет живу и людей кормлю. Когда готовишь от сердца, с молитвой, то всегда выходит на славу.
Пожилая монахиня дала задание Ольге нарезать курагу, чернослив и цукаты на мелкие кусочки. А сама принялась протирать творог через сито в чан. Некоторое время они работали молча. Кроме них на кухне были ещё сестры и кухарки. Каждая была занята своим делом.
Перетерев творог, Пелагея влила в чан сметану, выложила масло, насыпала сахар и ванилин, а затем зажгла под чаном керосинку на небольшой огонь.
— У нас среди сестер кого только нет: и княжны, и простые крестьянки. — снова заговорила монахиня. — Конечно, многие пришли по рекомендации. Но есть и те, кто не имел ничего за душой. Матушка всех берет, если видит, что человек имеет сердечное желание послужить Богу и ближнему. — Пелагея взяла в руки большую деревянную поварёшку и аккуратно принялась мешать массу в чане. — И все начинают здесь — с кухни. Можно сказать, кухня — это первое испытание души человека: годен ли он послужить ближнему. Ведь здесь нужно и терпение, и смирение, и трудолюбие, конечно. Как-то, ещё в начале нашей обители Матушка Елизавета Феодоровна наказала сестрам почистить картошку. А никто не захотел руки марать. Тогда она сама, голубушка, засучила рукава, взяла ножик и начала чистить. Тут уж все сестры набежали... Совестно всем стало, что они-де чурачились грязной работы, а Великая княгиня — нет. Да, девонька, ты тоже запомни, в жизни пригодится, где бы ты ни очутилась: никакой работы не стоит гнушаться. Всякую работу можно Богу посвящать. А значит, и делать её с радостью и с усердием.
А уж человека накормить — это святое дело. Сам Господь ради того, чтобы голодных людей напитать в пустыне. сотворил чудо умножения хлебов. Да, девонька, девонька.... У нас ведь помимо сестринской трапезной есть столовая для больных, да для бедняков. Много народу обитель наша питает. Слава Богу, Господь средства дает и силы!
По кухне разлился кисло-сладкий твороженный аромат.
— А сейчас держи мою поварёшку и мешай, а я буду яйца добавлять. — сказала монахиня и протянула черпак Ольге.
Ольга подошла к чану и опустила поварёшку. Требовалось определенное усилие, чтобы вымешивать массу, и Ольга про себя удивилась, с какой легкостью эту работу проделывала мать Пелагея.
— Так вот, девонька, сестру на кухне-то закалят, как следует, узнают её характер, способности и наклонности и определят ей послушание по сердцу и складу душевному. В обители-то кроме кухни есть много послушаний. — проговорила монахиня, разбивая яйца и вливая по одному в чан. — Основное, конечно, в лазарете. Там сестры милосердия выхаживают больных, раненных на русско-японской войне, увечных солдат или неимущих горожан (такие тоже имеются!). Есть у нас и рукодельная. Наши сестры и шьют, и вяжут, и делают бумажные плафоны на продажу. Трудятся сестры также при приюте для девочек — кто воспитателем, кто учителем. Воскресная школа при храме недавно открылась для фабричных женщин — и там некоторые наши сёстры нашли своё поприще. Знаешь, девонька, Матушка у нас хрупкая и нежная, а силы в ней, силы — не у каждого мужчины такая сила есть. Правда Господь наш говорит: «сила Моя в немощи творится!» Так и есть девонька. Женщина сосуд немощной, а ежели она Богу служит, то сосуд она несокрушимый и бесценный.
— Мать Пелагея... — начала вдруг Лёля. — А что же Богу можно служить только в монастыре?
— Нет, конечно, милая. Богу можно везде служить. Куда Он Сам тебя определяет, там и служи Ему. Ему ведь что нужно от нас — сердце наше, а не наше занятие.
— Матушка, а разве можно только Одного Бога любить и только Ему служить? Я, признаться, не понимаю, как это, ведь Бога не видишь, есть ли Он....
— Милая моя, Бога глаз не видит, а сердце чувствует.... — мать Пелагея отставила корзину с яйцами и пристально посмотрела на Ольгу. — Ты молись, девонька, и Господь откроет Себя тебе. Верою душа живет, а в безверии умирает.... А про любовь....Если ты ближнего не любишь, то и к Богу любви нет. Сначала надо нам учиться ближнего полюбить. А через служение ближнему мы и Богу служим. Это раньше в пустыню уходили и там только с Одним Богом разговоры вели и Ему служили. А в наше время, в городе, нам нужно о ближних думать и им служить, да душу свою хранить от греха. Это Богу и угодно.
На кухне снова стало тихо. Только было слышно, как стучат настенные часы да в какой-то кастрюле бурлит вода.
— Я смотрю на Вас, мать Пелагея, — призналась Лёля — и так отрадно: кажется, вы всем довольны, всему рады. Наверное, хорошо иметь такое расположение души...
— Да, голубушка, когда ты с Богом, когда стараешься жить по Его заповедям и не идти против Его воли — всё в жизни становится на свои места: всё выходит хорошо и ладно. — отозвалась монахиня. — А вот и Пасхочка наша дозрела за нашими разговорами. Сухофрукты засыплем и можно в формы переливать да под гнёт ставить в погреб.
(Продолжение следует...)
