Добавить комментарий

Крестится Василий, головой трясет.

— Помни, Васенька, слово заветное: «Согласен!» — сказала так и снова неподвижная стала.

Выскочил Вася на улицу, сел на скамейку у крыльца, схватился руками за голову, качается из стороны в сторону, чуть ли не волком воет. Небо багровое, снег кровью отливает. В голове все сестрин голос звучит, никак его не заглушить: «Отомсти… Помни, Васенька, — «Согласен!»… Тошно мне…».

Вдруг вскочил Василий, смотрит на небо.

— Согласен! Слышишь, Гуляйко, согласен! — прокричал, но словно в пустоту канули слова, ничего не чувствует.

— Крест жжет! — доносится сестрин голос. — Сними его!

Сорвал с себя крест Василий. В тот же миг задрожало небо, почернело, загрохотало, свист пронесся по улицам деревенским, заходила земля ходуном под ногами. Упал Василий навзничь, извивается, пеной исходит, зверем ревет. Наконец успокоился, встал с земли, глаза словно снег присыпанные — белые И кинулся он к барской усадьбе. Бежит, словно на крыльях летит, в ужасе от него люди шарахаются. Подлетел к господскому дому, замер, прислушивается, тревожно носом воздух тянет, чует присутствие отца Серафима нечистый. Но все равно сорвался и полетел по ступенькам в дом.

Батюшка и вправду сразу от Ануфриевых пришел к барину. Кипит от гнева, еле сдерживает себя.

— До каких пор, супостат, над людьми измываться будешь! — говорит, — Кровь их на небо об отмщении вопиет! Подумай, что будешь говорить, когда пред Богом предстанешь!

— А есть ли он Бог твой? — усмехается барин, подошел к полке, достал книжицу какую-то, похлопывает ее ладонью, — Вот тут все про вас написано! Нет Бога-то говорят! Никто его не видел.

— Воздух тоже невидим, но не стань его — вмиг упадешь замертво! — возражает батюшка.

Хотел, было, еще что-то сказать барин, но ворвался тут в комнату Василий, огнем алым светятся глаза, пена с губ на грудь падает. Кинулись молодчики барские на него, да раскидал он как щенят их в стороны, идет на барина, руки к нему тянет.

— Пришла и твоя пора к нам собираться, — говорит, а голос будто из могилы доносится, мороз по коже от него дерет.

Понял отец Серафим, что происходит, сжал крест в руке покрепче, выставил перед собой.

— Господи Иисусе Христе помилуй нас! — шепчет.

Остановился Василий, прикрывает глаза от креста, морщится от боли, рычит. Пробежал по комнате ветер, задрожал дом, застонал. В ужасе спрятался барин за батюшку, вцепился в него. Крест в руках отца Серафима словно на огне раскалился, пышет огнем белым, светится. Не выдержал Василий, завыл, бросился на улицу и в лес убежал.

Барин, как был в домашних туфлях турецких да халате, побежал в церковь, прижался там к кресту Господнему, так до утра и просидел, дрожал.

А на утро прибыли из самого Санкт-Петербурга офицер с солдатами. Сдержал слово канищевский помещик — дошла грамота до царя, и разгневался государь.

— Что за безобразие, — говорит, — чтобы в православной стране с людьми хуже, чем со скотом обращались? Разобраться немедля с этим!

Бросились чиновники выполнять императорское указание, во всей деревне переполох подняли, с утра до ночи людей допрашивали, барские злодеяния записывали. Суров, но справедлив царев суд был: лишили дворянского звания барина да в Сибирь сослали. Поговаривают, что в ссылке много он о Боге думал, каялся за жизнь свою, а после будто в монастырь ушел и даже вроде бы великим подвижником стал. К нему люди тысячими шли за советом.

После суда деревня вздохнула. Новый барин кроткий оказался, больше книжки читал, да по речке на лодке плавал.

Только вот в лес заходить опасно стало, как Василий там поселился. Боязно людям, как стемнеет, крепко запираются, никого в дом не пускают. Видят иногда в щелки ставней, прохаживается Василий по улицам, словно ищет кого-то. Повернет голову, посмотрит горящими глазами, — душа от страха в пятки уходит, будто морозом человека окатит. Кто-то видел, как он к церкви подходил, кружил долго вокруг ограды, плакал: пожалел видно, что с нечистым связался, помощи просил, даже перекреститься пытался, но только поднес руку ко лбу — закружился вихрь, поднял его над землей да с силой обратно бросил. Не терпит Рассох молитв искренних да креста животворящего!

Узнала про то мать Василия, еще пуще молиться стала. Она, как убежал сын, в лес, дни и ночи перед иконой Пресвятой Богородицы плакала, молила Заступницу упросить Сына Своего помиловать Васю, освободить его от ига бесовского. Совсем дела хозяйственные забросила, обет дала в рот ничего кроме хлеба и воды не брать. Люди на то только головой качают.

— Совсем помешалась, бедная Анна, — вздыхают.

Время быстро бежит: лето прошло, позолотила осень листья, вот уже и зима собирается, щедро землю ковром разноцветным лес устилает; улетают журавли на юг, жалобно курлычут, с людьми до следующей весны прощаются. Да надежды Анна не теряет, молится, верит в заступничество Царицы Небесной. Однажды устала да как молилась, так и уснула, на коленях. И видится ей: зашла в избу Женщина в одеждах белых, сверкающих, подошла к ней, рукой по голове гладит и говорит:

— Вымолила ты сына своего, Анна. Свободен он теперь. Заточен по велению Господа злой демон Рассох в камне навечно, чтобы не мучил людей более! — Сказала так и исчезла.

А наутро Василий объявился. Исхудал, почернел. Да жить ему в селе не дали: боялись, несколько раз порывались сжечь. Пришлось уйти в город. Новый барин, хоть и не верил в людские байки о Василии, все ж с радостью избавился от него, дал вольную и отпустил на все четыре стороны.

В народе говорят с тех пор то и появился на Малой Поляне камень, куда Ангелы Рассоха заточили; и будто бы в последний день месяца выходит он погулять по Милости Божьей, да не может удержаться от пакостей — ходит по лесу людей пугает, но тому, кто верой защищен, он не страшен.