Страницы
— Все ли ушли, Ерофей? — спросила Марфа.
— Да все, — махнул рукой атаман, — дед вот только с внуком остались. — Ерофей кивнул на старика головой. — Так то до утра, куда им теперь.
— Да ты не волнуйся за них, бабушка Марфа, — догадавшись, о ком хлопочет нищенка, рассмеялся атаман, — нам они ни к чему. Пусть идут своей дорогой.
— А я не только за них, я и за тебя беспокоюсь, — ответила старушка. — Когда баловать-то перестанешь? — вдруг спросила она его.
— Да скоро, бабушка, скоро, — отмахнулся Ерофей, — ты за меня не бойся, ничего мне не сделается.
— Ну, как знаешь, — нищенка пошла прочь от костра, — слово свое не забывай!
Старушка растворилась в темноте так же незаметно, как и появилась.
— Куда ж она теперь? — не утерпел дед.
— А никто не знает, — думая о чем-то своем, ответил атаман. — Странствует по свету. Приходит вот так вот нежданно-негаданно и уходит так же.
— Знает она вас откуда-то, — обернулся он к старику, — хлопочет. — Однако, спать пора, светает уж. — Атаман зевнул широко и, потянувшись, улегся тут же, у огня, подложив руки под голову.
Утром чуть свет, не успел еще Ерошка до конца проснуться, как снова с ними случилось лихое дело. На этот раз налетела на разбойников княжеская дружина, видать, добежал таки Митрофанушка до города. Пока спали разбойнички на награбленном, окружили их дружинники да и связали без боя. Деда с Ерошкой отвели в сторонку к сотнику, приставили охрану.
— Ну, деда, — сидел, зевая, мальчишка, — я уж в острог сам хочу, там, поди, поспокойнее.
Мимо них по дороге шли, повесив буйные головы, связанные разбойники, впереди атаман.
— Отлетался вольным соколом грозный атаман Ерофей, — говорил, глядя на него, сотник, — однако за Митрофанушку-то Игнатьевича спасибо тебе, порадовал. — Всадники вокруг него рассмеялись. — Нам самим-то не с руки, а проучить его давно надо было.
— Видишь, — горько усмехнулся Ерофей, — и у меня доброе дело сыскалось.
— Какое доброе, какое нет, то суд княжий решит, — строго ответил сотник. — А как решит, так и ответ держать придется.
— Отвечу, — спокойно, произнес Ерофей, — сам знаю — есть за что.
— Вот оно и ладно.
— Дяденька, а дяденька, — Ерошка тряс сотника за сапог, — атаман Ерофей, он добрый. Он нас с дедом накормил и у костра согрел. Ты скажи князю, чтоб он его не строго судил.
— Ишь ты, заступник, — улыбнулся в усы сотник. Он слез с коня, и, внимательно вглядываясь, спросил, — да это не ты ли тот самый конокрад, что разбойникам знак подал, а?
Ерошка насупился и спрятался за деда.
— Кхе, вот так раз, — дед аж крякнул, — видно, все ж таки не миновать нам с тобой, Ерошка, острога.
— Острога, говоришь? — сотник качнул головой. — Уж не Митрофан ли Игнатьевич вам его посулил?
— Так, он самый, — ответил дед.
— Боярина Митрофана я давно знаю, а потому, — сотник махнул рукой, — ступайте с Богом своей дорогой. Или погодите-ка...
Он повернулся к стоящим рядом всадникам:
— Сенька! А ну, дай путникам чего-нибудь из моих запасов.
Молодой дружинник Сенька проворно сбегал куда-то и вернулся с узелком в руках, передал его старику.
— Ну, ступайте, — сотник одним махом влетел в седло, — и мы пойдем.
— Мил-человек, — позвал его дед, — ты все ж передай князю наше словечко за атамана Ерофея.
— Передам, — обещал тот, — князь наш зря не судит. Глядишь, Бог даст, еще и свидитесь с Ерофеем, — и, стеганув коня плетью, поскакал вслед сотне.
Дед с внуком, оставшись вдвоем, постояли еще немного у дороги и пошагали дальше.
— Вот ведь как бывает, — качал головой дед, — на дороге стояли, людей добрых ждали. А как добрые люди на конях прискакали, так веревками связали да острогом напугали. Разбойники, которых боялись, добрее добрых оказались, каши нам дали да путы сняли, сами песни пели, нас у костра грели. А как утром солнце встало, снова все поменяло: атамана до острога, нас обратно на дорогу, стрельцы путь указали да с собой гостинцев дали. Во как!
Однако, — задумался Ерошка, — не все мы посчитали — людей тех добрых мы боле не видали.
— Если их нам опять увидать, боюсь — острога не миновать.
— Так там же каша вкусная, — хитро прищурившись, напомнил Ерошка.
— Известно — вкусная, — дед подмигнул внуку, — как дней пяток на хлебе с водой поживешь, так и рябину сахарной назовешь.