Незримый ангел крылом коснулся моей руки
И на бумаге проснулась флейта слепой строки.
Солнце, озаряя вокруг себя вечерний город, похожий на аквариум, залитый до краев сияющим светом, словно прощаясь своей грустной улыбкой, медленно уходило за линию горизонта. Я стояла на уходящей в ночь улице, что выходила на пустырь, и на фотобумаге неба отпечатались первые звезды. Шаг влево – я в глубокой и холодной ночной тени, шаг вправо – в горячей купели солнца. На глазах появляются слезы от того неповторимого ощущения, что возникает впервые у пятилетнего ребенка, чувствующего себя художником. Описать, воспеть, нарисовать то, что немыслимо, то, что заполняет тебя до краев, но ты не можешь это выразить ни в звуках, ни в красках, от того, что тебе всего 5 лет, и ты неосознанно встаешь на этот крестный путь, усыпанный гвоздями и битым кирпичом, не понимая этого…
Через 27 лет в голове начинают кружиться смешные мысли о том, для кого пишет православный писатель, кому это нужно и не нужно. Писать, словно у Бога за пазухой…на скатерти, на рыбалке, на улице, в автобусе, в электричке, в командировке… круглосуточно… красками, луковыми перьями, дождем, солнечными лучами, разбрызгивая золотистые капли вина, или быть может, вины.
Мне было 12, когда я выучила молитву «Отче Наш». Мне было 15, когда ко мне во сне приходил дьявол и предлагал заключить с ним сделку: нарядившись в старинный зеленый камзол, он думал, что меня можно прельстить знаниями, славой, богатством. Мне была предложена огромная библиотека мира. Высокие стеллажи стройными колоннами уходили в небо, и я могла бы обладать этой старинной сокровищницей знаний, этой древней мудростью мира. – Нет, -твердо отвечала я, догадываясь, что принимаю решение на всю жизнь.
Страх перед своим предназначением парализовал волю. Мне не хватало не только жизненного, но и художественного опыта, чтобы реализовать свои идеи и поэтому, после общеобразовательной школы, я поступила в художественное училище, что стало полной неожиданностью для всех, кто меня знал. Ни дня не проучившись в художественной школе, я с утра до ночи 2 месяца рисовала картины и выдержала конкурс на худграф, куда претендовало почти пять человек на место. Это была моя первая победа над собой. Вероятно, меня выручило сочинение по литературе, поскольку рисовать, кроме пейзажей и натюрмортов, я так толком и не научилась и уже через полгода поняла, что совершенно не хочу быть учителем рисования.
Когда мне было 18, то умерла моя бабушка и однажды, во сне я спросила ее: - Какое ты мне оставляешь наследство? Она ответила: - Любить. Я думала тогда, что это как-то взаимосвязано: любить и писать о том, что любишь.
Так для кого же пишет православный художник? Представим его в пустыне, где нет людей, читателей, слушателей, коллег по перу. Будет ли он писать? Несомненно, будет. А если писать не на чем? – На песке напишет, если приспичит. – Для кого?
Как-то Белла Ахмадуллина заметила: - Писать – это втайне молиться о ком-то.
Так значит, самая главная потребность писателя в общении - не столько с читателем, сколько, в первую очередь, с Богом, не так ли? И писать – это не только молиться, но и причащаться Божественных тайн творчества и любви.
Когда человек сливается с Богом в молитве, - это синергетика, совместное делание. Когда человек сливается с Богом в творчестве - он становится православным писателем?
Без Бога писатель теряет себя, теряет почву под ногами, семя, из которого вырос, остается лишь шелуха. Единственный критерий в творчестве - Бог, а поймут или не поймут тебя современники, это дело второстепенное. Человек получает от Господа семена, и, вырастив саженцы, отдает Господу плоды своего таланта.
Православный писатель – это садовник, чернорабочий пера и кисти. Господня земля, по которой все ходят ногами, - матрица, на которой он создает новую эпоху в литературе.
Колесницей истории правят не боги,
Правят те, кто ложится для новой дороги.