Ты же, когда молишься, войди в комнату твою и, затворив
дверь твою, помолись Отцу твоему, Который втайне;
и Отец твой, видящий тайное, воздаст тебе явно.
(Мф 6:6)
Мы познакомились с Шалвой так. Моя подруга Римма состояла в должности многофункциональной бессменной няньки при одном светском семействе. В ее обязанности входила уборка, готовка, надзор за младшим отпрыском и даже ночевки, пока родители не прибудут домой из казино. Иногда «мальчику хотелось на травку» и Римма выезжала с ним в Ваке-парк. Для этих поездок был задействован постоянный таксист Шалва.
Когда у меня было время, я иногда присоединялась к ним, и мы вместе «пасли» Мерабико на площадке с аттракционами. Мы сидели и болтали о том о сем, не выпуская шестилетку из поля зрения. Мерабико носился между каруселями и тиром, просаживая папашины капиталы на всякую дребедень.
Римма наблюдала утечку купюр с болью в сердце и иногда констатировала:
— За час уже две мои дневные зарплаты спустил! И куда? На тир! Тьфу!
Шалва сидел рядом и улыбался своим мыслям. Его трудно было чем-то удивить. Помимо шоферского стажа, он был и геройский дедушка по совместительству. Содержал двух взрослых сыновей и «лапушку-внучку».
Кругозор у Шалвы был поистине бескрайним. Он со знанием дела судил о ближневосточном конфликте, психологических проблемах конкретных политиков и экономических прогнозах во всем мире.
Во время этих прогулок Шалва часто рассказывал нам что-то из своей жизни.
Вот некоторые из его рассказов, что удержала моя дырявая память.
* * *
Как-то зашел у Риммы с Шалвой разговор о гендерном превосходстве.
— Мужики сейчас никчемные, вырождаются, за редким исключением, — рассуждала Римма, щелкая семечки. — Будь моя воля, я бы их всех загнала бы в гетто и там пахала бы на них.
Шалва, само собой, запротестовал.
— Солнце мое, я понимаю, что у тебя нас зуб большой и заслуженный. Нелегко одной двоих поднимать. Но тут под другим углом надо смотреть. Вот я вам про Акопа расскажу. На одной бирже столько лет таксовали.
Мы поняли, что у Шалвы «приход музы» и настроились слушать.
— Акоп от нас, биржевиков, ничем не отличался. Шоферил, как все, вне очереди клиентов не ловил. Имел жену и двоих детей: сына и дочь. На вид тоже ничего героического. Толстяк он и есть толстяк. Сперва живот идет, потом горбатый нос из-за угла появляется и кепка-аэродром в придачу. Над собой хохмил: «Тело растет до 25 лет, а живот и пятая точка, видно, не в курсе научных открытий».
Короче, Акоп при всей своей комичной комплекции был еще тот орел. Как-то в начале 90-х остановили его пятеро гвардейцев и давай автоматом перед носом трясти.
— Убирайся из машины, пока мы тебя тут не пристрелили.
Любой бы из нас на его месте плюнул бы и не стал связываться. Но Акоп попер на них с голыми руками и длинным языком.
— Давай стреляй! Из машины не выйду. Чем я потом семью буду кормить?! — и послал их по известному адресу.
Гвардейцы поорали и отстали.
Жене он, конечно, ничего не сказал. Себе дороже. Своим кудахтаньем плешь проест.
Причем, он никогда не трепался, что, мол, «я для семьи сверхположительный и с жены пылинки сдуваю». Наоборот, жили они как кошка с собакой, в постоянных скандалах.
Но тут, я думаю, больше разница в менталитетах виновата. Он свою Валю из России привез, когда там в армии служил. Характер у нее очень уж властный. Все им командовать пыталась, да еще при людях. От этого Акоп до бешенства доходил.
Мы ему, грешным делом, советовали:
— Разведись с ней, Акоп. Это же не женщина, а бензопила «Дружба».
Так он за «бензопилу» Нугзару в морду дал.
Мы и не лезли больше с сочувствием. Чужая семья — потемки.
С нашей, мужской, точки зрения, любил он ее сильно, а с вашей, женской, — тиран и деспот. Валя по такой же логике на каждом углу ему кости мыла: и такой он, и сякой. Прямо выкрасить и выбросить.
Как-то Валя сильно отравилась и в инфекционку попала. Ребята сказали: на аппаратах лежит, в полной отключке. Акоп около нее сидит, врачей контролирует.
Пошел я ее проведать. Все же Акоп — сменщик мой бывший, еще с советских времен.
Заехал туда под вечер. Смотрю, сидит Акоп в полутемном коридоре, обхватив голову руками, в пол смотрит.
Тронул я его за плечо.
— Ты чего здесь, а не внутри, в палате?
Он поднял на меня глаза, а в них слезы. Никогда я его таким не видел: ни до, ни после.
— Врачи сказали, что шансов почти нет. Вот сижу здесь, молюсь как могу, чтоб мне вместо нее уйти. Она моложе меня на двенадцать лет. Я уже все, списанный товар, скоро вообще не смогу работать. А Валя еще нашим детям нужна.
Сел я рядом, стал его успокаивать. Мол, все бывает, и врачи ошибаются, и чудеса случаются.
Акоп молчит, только в руках свою кепку комкает и вместо платка ее иногда использует.
— Э, Шалва-джан. Не слышит Он меня, не слышит. Я ведь тогда икону со зла разбил.
Не понял я, что он такое говорит. И он мне рассказал, что много лет назад он, ругаясь с Валей, икону об пол швырнул — напополам сломал. А икона была какая-то особая. Родители ею благословили.
— ... Дед моей Вали, — рассказывал Акоп дальше, — священником был. Его в России прямо после революции расстреляли и всю семью за веру долго мытарили.
Поверишь, Шалва, я хоть и неверующий, но чувствую, что с детьми у меня проблемы явно из-за того случая. Не скажи мне, что я чокнулся. Просто не могу словами объяснить...
— А с детьми у него что было? — поинтересовалась Римма, постепенно входя во вкус истории.
— Да как тебе сказать. Дети как дети. Только нескладуха какая-то была явно.
Сын его женился и все ребенка никак не мог завести. Куда только ни ходили, как ни лечились. Все в пустую. Я так понимаю, в сыне была причина, иначе давно бы новую невестку привели. А тут все шито-крыто и не разводятся. Дочка Акопа — умная, красивая, а все замуж никак не могла выйти. Вроде все при ней и опять мимо.
Акоп, конечно, переживал страшно, что внуков не было. Но крепился.
На чем я остановился? Ах, да. Валя выздоровела. Как, почему — не знаю, но факт есть факт.
Еще какое-то время прошло и Акоп с трассы сошел. Не мог уже больше вкалывать. Дома засел и как-то сразу в старика превратился. Нагнал я его на улице — не узнал сначала. Походка шаркающая, с зубами проблема и вид того... Не для газеты, одним словом.
Меня не было в городе, когда он умер. Ребята с биржи скинулись на венок и прочее, ходили Вале соболезновать.
Недавно встретил я его дочку на базаре. И что ты думаешь? Она замужем и уже беременная, а у ее брата растет мальчик. Шутка ли, пятнадцать лет детей не было! Я подумал: усыновили все-таки. Надо же продолжать фамилию.
Я обрадовался, расцеловал ее.
— Мальчик, говорит, копия дедушки. Все у нас хорошо, папиными молитвами.
Я не поверил своим ушам. Что за формулировка в Валином стиле? Акоп не был верующим. Точнее, никогда не говорил на эту тему. А в сердце... Пойди пойми, что у него было в сердце. Это тебе не проходной двор, чтоб каждого пускать туда грязными ногами. Вот и подумал, может, наладил человек свои отношения с Господом Богом.
— Может, у них все наладилось благодаря заступничеству новомученика — того расстрелянного священника? — выдвинула я более логичную гипотезу.
Шалва присвистнул и посмотрел на меня из-под козырька ладони.
— Э-э, да кто же это может точно знать? Я сам без понятия в таких тонкостях. Просто рассказал историю о том, что психология у нас с вами разная. Так что не спешите делать выводы своим женским коротким умом!
Из цикла «Рассказы таксиста»