— Горько, доченька, на старости лет в приймах оказаться — нахлебником. Но, видно, для смирения мне, во спасение души моей, ведь всю жизнь была ни от кого не зависимой. Трудилась много, здоровье Бог дал. Работу хорошую имела, любимую и высокооплачиваемую. Всех обеспечила — и детей, и сестер, и племянников. Все отдавала. И сейчас бы работала, да глаза не видят, ноги не ходят, голова нет-нет, да и закружится не вовремя, или перепутает что-нибудь. Вот вчера помогли мне туфли купить...
Как бомбить нас начали в Ясиноватой нашей, бежала в чем стояла, спасибо, добрые люди помогли к племяннице в Днепропетровск добраться. А хотела я в тот день на балкон выйти, да прямо передо мною что-то как громыхнуло и вспыхнуло, меня аж в соседнюю комнату отбросило. Слава Богу: не повредилась я, только сильно ушиблась и сознание потеряла. В квартире моей в тот день девушка знакомая была, она иногда останавливается у меня, когда по делам приезжает. Вот и бежали мы: она к себе домой, а я к племяннице Настеньке.
Есть у меня дочери в России, хорошо устроенные. Но не хочется мне туда, уж очень люблю Ясиноватую, храм свой, батюшек с прихожанами, родные они мне. Вместе мы такой путь прошли моего воцерковления! А сколько лет за одну из моих племянниц, сначала непутевую, а затем тяжко болящую, всей общиной молились! Слава Богу: жива она, мужа хорошего имеет, деточек... О чем это я? Заговорилась... Про туфли начала... Так вот, туфли эти хорошие, мягкие, плотно прилегают, а не жмут. Одеваю их сегодня утром, выхожу во двор и чувствую, что какие-то уж очень тесные. Расстроилась, что, видать, с размером ошиблась, и возвращаюсь домой. А племянница как набросилась на меня за туфли эти — они ее оказались: перепутала я, старая да слепая, не свое взяла. Уж извинялась я, а она ругала за то, что раздавила их сильно, и она теперь не может носить. Ох, какие неудобства создаю! Позавчера суп свой в микроволновку разогревать ставила и опрокинула. Хотела сама все убрать...
Оттолкнула меня Настенька и обозвала обидно. Но я не держу зла на нее: мешаю им, чувствую, что мешаю... Ты не подумай, доченька, плохо о ней, Настенька хорошая, добрая, только характер у нее вспыльчивый и забот много, а я свалилась на голову и неудобства создаю. Но стараюсь хоть чем-то помочь: то котлеток приготовлю, то борщика наварю. Они-то все работают, учатся, вечно спешат и не всегда едят домашнее. Молюсь за них, чтоб живы-здоровы были, чтоб Господь миловал, да во всем помогал... А варенички какие у меня получаются! Ясиноватинские мои всегда поручали на праздники готовить. Бывало, батюшка хвалил: «Никто так вкусно варенички у нас не готовит — только Вы, Михайловна.» Как они — там?.. Одни не могут бежать, другие не хотят... У меня же есть родственники, а им и так тяжело будет выжить, где уж со мною нянчиться, еще более беспомощные найдутся... Раскисла я немного, доченька, разоткровенничалась, прости меня, грешную: все мои родненькие там остались... Вот уж и домой пришли.
Гляжу на Михайловну в голубом платочке — свет ясного неба, навечерие Рождества Пресвятой Богородицы сегодня. Лицо у Михайловны белое-белое — лилейное, с тонкими иконописными чертами, глаза голубые-голубые, лучистые, с затаенной блаженной мольбою.
В жизни, как в поле, встречаются люди-ковыль и люди-полынь, люди-репей... Но несказанно радуют люди-солнышки, люди-звездочки, люди-цветы. Сердце у них милующее и незлобивое, щедрое — отблеск фаворской чистоты. Лилейками их зову. Радость моя Михайловна — чудо-звездочка лилейная!